(Продолжение. Начало в №№ 194 — 199.)
Среда, восприимчивая к новшествам
2 апреля 1453 года. Войска турков вплотную подошли к столице Византийской империи — Константинополю. По обеим сторонам пролива Босфор турецкие войска соорудили укрепления в виде наблюдательных башен и крепостных стен, чтобы греки не смогли неожиданно напасть на турецкий военный лагерь. Предстояла долгая осада хорошо укрепленного города.
Когда–то славяне Киевской Руси об этом не могли и мечтать — свершив военный поход к воротам «второго Рима», они лишь прибили свой щит на ворота Константинополя, который они называли Царьградом, и ретировались восвояси. Но руководитель османского войска султан Мехмед II имел более серьезные намерения.
В составе его войск находился венгерский инженер–изобретатель Орбан. Он был принят на службу к султану для разработки нового вида осадного оружия, способного пробить мощные укрепления города. Именно наличие этого нового орудия и придавало дополнительную уверенность командующему турецкими войсками.
Сначала венгр предложил новый тип пушки императору Константину. Но тот просто выставил его за дверь. И это решение стало для византийского императора роковым.
Венгр предложил свои услуги султану Мехмеду. Последний распорядился внимательно изучить идею и создать прототип оружия, который современники назвали «великой турецкой бомбардой».
Именно этот новый тип пушки позволил султану пробить мощные защитные сооружения Константинополя и взять штурмом огромный, хорошо защищенный и казавшийся неприступным город.
Не столь уж важно, где, в каком городе или в какой стране рождается изобретение. Не столь важно, кто и в каком объеме финансировал разработку «научного исследования». Куда важнее, кто имеет экономику, восприимчивую к нововведениям. То или иное открытие или изобретение может рождаться в Венгрии или Болгарии, Японии или Китае, Соединенных Штатах, Великобритании или Германии. Важно, чтобы экономика страны работала так, чтобы любое открытие, где бы географически оно ни появлялось, она воспринимала как свое собственное, быстро его усваивала и внедряла в производство.
Когда Россия приняла решение создать госкорпорацию по нанотехнологиям и закачала туда сотни миллионов долларов, выручаемых от продажи нефти, газа и другого сырья, один мой знакомый американский бизнесмен сказал: «Русские — очень способные люди. Я уверен, что в рамках этой корпорации они смогут сделать несколько важных и интересных открытий в области разработки и создания новых материалов. Но внедрены они будут... в Соединенных Штатах».
Конечно, государство должно думать о том, как поддерживать систему научных исследований. Но куда более важным является создание механизма внедрения этих исследований в народное хозяйство страны. Чтобы экономические субъекты могли внедрять любые изобретения, где бы они ни появились, а не только свои.
Так, несмотря на то что по накопленным знаниям Советский Союз не уступал США, отставание по внедрению научно–технических разработок в промышленность и сельское хозяйство становилось разительным. Все разработки, исследования и открытия, которые финансировались в Советском Союзе из государственного бюджета, не воспринимались экономикой. Они внедрялись в Японии, позже в Южной Корее, но не в СССР.
А это шло в противоречие с требованиями политического руководства обеспечить постоянный рост объемов производства выпускаемой продукции. Как показала практика социалистического хозяйствования, чаще всего внедрение новинок саботировалось хозяйственными руководителями.
В этом также коренилась причина отставания в инновационной сфере социалистических стран от успешно модернизирующихся государств Азии. Руководитель советского предприятия становился перед дилеммой: или освоение нового вида продукции и внедрение новой технологии, или рост объемов производства. Но за внедрение нового изделия его по голове не били. А вот за невыполнение требований роста могли вполне снять с работы.
Во многом эта ситуация сохраняется и сегодня. Так, Нобелевскую премию получил наш Жорес Алферов, а вот цифровые фотоаппараты с использованием гетерогенных полупроводников массово освоили японцы.
Хотя для инновационной экономики не обязательно иметь все самое новое и на самой современной технологической базе.
Так, несомненной инновацией является выпуск японцами игрушек с начинкой на базе «древнего» процессора Z80, по характеристикам близкого к выпускавшемуся у нас еще в 80–х годах прошлого века. Игрушки получились очень дешевыми и простыми, и японские «тамагочи» или «умные куклы» заполонили весь мир.
Потом японцы перешли к выпуску домашних роботов («собак», «кошек» да и «людей») и других игрушек. Опять инновации. Хотя если взять тех же домашних роботов, то советские «юные техники» делали подобные еще в 70–х годах прошлого века. Но инновация в том, что японцы сегодня их массово выпускают и успешно продают и зарабатывают на них ежегодно 8 миллиардов долларов.
Несмотря на важность создания именно среды, восприимчивой к инновациям, в России, на которую мы во многом ориентируемся в этой сфере, по–прежнему делается упор на рост финансирования научных исследований и разработок. А их результативность продолжает снижаться. Экспорт технологий из России в 2007 году составил 600 миллионов долларов, что в 4 раза меньше, чем из Австрии — одной из самых маленьких стран Евросоюза. И это при том, что Россия тратит на научные исследования и разработки около 12 миллиардов долларов бюджетных средств — почти в 5 раз больше, чем на эти же цели тратит Австрия.
Поэтому не существует, как считалось ранее, прямой связи между объемами финансирования науки и степенью развития экономики, основанной на знаниях. Главная задача инновационной экономики — не производить все новые и новые знания, а обеспечить восприятие мирового потока знаний и использование его в целях собственного экономического и общественного развития.
Причина успеха инновационной экономики ряда успешных стран заключается в том, что разработки осуществляются в расчете на конечного потребителя, а не исходя из требований, предъявляемых правительством.
Именно поэтому заказчиками научных исследований являются сами компании. Государство лишь подставляет «финансовое плечо». Принимает, скажем, решение финский концерн Nokia создать новый мобильный телефон с встроенной функцией GPS — системой глобального позиционирования — и выделяет на эти цели 100 миллионов евро. На такую же сумму ему безвозмездно оказывает помощь и правительство.
Именно предприятие является распорядителем финансовых средств. Оно нанимает в качестве соисполнителя различные исследовательские центры и университеты. И деньги идут только от Nokia, а не напрямую из государственного бюджета. Это обеспечивает ориентацию научных исследований и новых технологических разработок на нужды конкретных предприятий и в конечном счете на потребителя.
Еще одним преимуществом подобной формы финансирования исследований является то, что, получив от правительства грант на то или иное исследование, компании могут впоследствии коммерциализировать полученные в результате исследования знания.
Так, компания IBM получила от правительства грант на создание суперкомпьютера, который будет использоваться для расчета орбит метеоритов, находящихся в близости от траектории движения планеты Земля. Задача была вполне понятная: сделать машину, которая за несколько лет смогла бы предупредить о возможности фатального столкновения нашей планеты с каким–то крупным метеоритом. Цель тоже вполне практическая: в случае возникновения опасности столкновения объект уничтожить.
IBM на выделенные правительством деньги нанял ряд исследовательских лабораторий и университетов. В ходе реализации проекта корпорация получила новые знания, позволившие ей создавать компьютеры для банковской сферы, массовое производство которых она вскоре наладила.
Или другой пример — расшифровка человеческого генома. Была выбрана головная компания — Human Genom Sciences, которая работала с производством медицинских препаратов на основе исследования ДНК. Она и выступила в качестве основного исполнителя. На подряде у нее было еще с десяток компаний, университетов, институтов и других структур, которые в той или иной мере продвинулись в смежных областях.
После завершения проекта результаты исследований стали использоваться компаниями, принимавшими в нем участие, в коммерческих целях для производства нового оборудования, препаратов, субстанций и тому подобное. Выиграла наука, выиграли компании, выиграла экономика страны в целом.
При этой форме финансирования коллектив ученых формируется не навсегда, а на четко определенный срок. Скажем, проект по расшифровке генома человека длился пять лет, на его реализацию было выделено 2,5 миллиарда долларов, были задействованы лучшие силы в области генетики, микробиологии и информационных технологий. После того как человеческий геном был расшифрован, его результаты были переданы для коммерческого использования. А ученые, обогащенные полученными знаниями и опытом, подключились к реализации других проектов.
При этом не возникает столь знакомая по СССР ситуация, когда ушел лидер, исчерпалась тематика, а созданный когда–то под конкретную тематику институт все равно продолжает функционировать, превращаясь из научной организации в бюрократическую.
Охота за головами
В начале 90–х годов известная японская металлургическая компания разработала состав и технологию новой стали для штамповки корпусных деталей автомобилей. На просьбу южнокорейского металлургического завода продать лицензию японская сторона ответила отказом.
Тогда в 1995 году корейцы начали проводить переговоры с одним из российских институтов по поводу разработки новой технологии. Но вдруг переговоры прекратились и контакты были быстро свернуты.
Все оказалось предельно просто. Через некоторое время на стол директора института легли заявления об увольнении 3 сотрудников, которые к тому времени уже имели рабочие корейские визы.
Та же судьба может вполне ожидать сотрудников российской государственной корпорации по нанотехнологиям, которые за бюджетные деньги придумают что–то действительно стоящее...
В наше время практически утратил свое значение технический шпионаж. Страны больше не охотятся за теми или иными корпоративными изобретениями или секретами. Они нашли более дешевый способ — охота за знаниями, носителями которых являются люди.
Америка всегда стремилась переманить к себе лучшие умы сначала из Европы, а несколько позже — также из России и Китая. Для этого были придуманы «Грин–карта», дающая право гражданам других стран получать работу в США, и специальная виза, выдаваемая по ходатайству американских компаний. Но и Европа увидела в России источник интеллектуальных ресурсов. В целях развития индустрии информационных технологий Германия и Голландия придумали «Блу–карту», которую мог получить любой толковый программист.
В последнее десятилетие в погоню за умами включилась и сама КНР. Мы это имели возможность видеть на примере спорта. Китай около 10 лет назад начал активно приглашать к себе лучших специалистов из России, Европы и даже Америки для обучения и подготовки своих специалистов и тренеров. Мы все знаем результаты пекинской Олимпиады...
А сейчас на наших глазах наблюдается утечка лучших умов по генной инженерии и биотехнологиям из США в Сингапур, где создан самый комфортный и передовой научно–производственный центр — Биополис...
Валерий ЦЕПКАЛО.
(Окончание следует.)
