Если бы графу Бенедикту Тышкевичу, известному своей любовью к фотоискусству, довелось поснимать в наши дни, он бы обязательно сделал такое фото: разграбленный санаторий «Лесное», гордость недавних времен, и проросшая через чердачное окно березка. Для графа, выходца из «серебряного» XIX века, этот сюжет показался бы диким и достойным быть запечатленным. Для нас, привычных к разрухе, он банален, словно почтовая открытка.
История «Лесного», однако, не совсем обычна. Инопланетным чудищем возвышается этот забытый Богом советский реликт над дубами и елями Налибокской пущи. А рядом с ним зарастают сорняком развалины еще более древние — графские. Фактически на тихом пятачке Воложинского района, где два века переглядываются друг с другом, как старухи на деревенской улице, проходит уникальный символичный чемпионат по забвению. Какое из столетий победит? Что из нашей памяти рухнет первым?
На окраине Налибокской пущи живет человек, которой невольно стал в этом абсурдном состязании судьей. Он обитает на перекрестке трех столетий. В XXI веке ест, спит и держит поросят. В XX — охраняет заброшенный санаторий, гоняя диггеров и других любителей экстрима. А в веке XIX приглядывает за бывшей графской усадьбой мастера фотодела Тышкевича, коллекционируя попутно газетные материалы о знаменитом земляке. Сторожу Сергею Бураку повезло: из столетия в столетие он, «судья» и хранитель, может ходить пешком. А над исторической «схваткой» Бурак оказался вот по какой причине.
Санаторий «Лесное», расположенный на берегу реки Ислочь, еще в начале 1980–х был популярным оздоровительным учреждением. В лесной тиши отдыхали от невзгод и работяги, и vip–персоны: бродили вдоль ручья по дорожкам и аллеям, пили на скамейках газировку, принимали в медкорпусе минеральные ванны. Вечерами поднимались по мраморной лестнице в номера, чтобы посмотреть программу «Время» и узнать, как замечательно живет страна.
Санаторий был не совсем рядовым. Об этом напоминает планировка: «Лесное» не похож на типично советские санаторные коробы, на их фоне он выгодно выделялся башней с флюгером. Далеко не каждый оздоровительный объект оборудован бомбоубежищем, а в «Лесном» такое имеется, что также указывает на особый статус.
В 1986–м, когда случился Чернобыль, бомбоубежище санаторий не спасло. Радиоактивные пятна, беспорядочно легшие в разных точках Воложинского района, «Лесное» не накрыли, но обожгли.
Посетителей становилось все меньше, в сумбуре 90–х о комплексе забыли. На содержание санатория денег не хватало. И он закрылся, персонал разъехался, комнаты опустели. А Сергей Бурак, работавший здесь на разных должностях, остался в качестве «бригадира», призванного сторожить никому не нужный объект и фиксировать для истории его бездарное разложение на атомы и молекулы. Вместе с женой он живет в служебном доме неподалеку. Здесь же еще две семьи.
Попасть в «Лесное» легко, даже несмотря на то, что путь сюда проходит вдалеке от асфальтовых магистралей. В интернете на форумах выложены подробные карты, указаны точные GPS–координаты. Санаторий приглянулся молодым людям, которые играют в «Схватку» и любят ползать по катакомбам. «Если хотите почувствовать, что такое конец света по–советски, — поезжайте в «Лесное». Масштабы разрухи там грандиозны», — пишут они в сети.
— Я огородил объект ленточкой, он разрушается, там опасно, — говорит Сергей Бурак, пока мы идем от его жилища по направлению к входу. — Это проблема, кто–нибудь запросто свернет здесь голову.
Неподалеку от входа валяется громоздкая вывеска, недавно сорвавшаяся со стены. Она выцвела, но надпись мы разобрали: «Министерство связи БССР. Минское ОПТУС». Загадочный оптус — не последний хозяин комплекса. Он числился за системой здравоохранения, значился в архитектуре, и везде от санатория отмахивались, как от надоедливого попрошайки–инвалида. Нынешний куратор «Лесного», где сторожу Бураку платят жалованье, — УП «Геосервис».
«Сардэчна запрашаем!» — врет лозунг на двери. Внутри здесь все разбито и разрушено, будто здание мучилось в страшных судорогах, а кто–то выворачивал его наизнанку.
В холле вырос мох, «ресепшн» завален осыпавшейся штукатуркой. С одной стороны обрушился балкон. На кухне поросли грибами остатки столов, в системе вентиляции пробиты дыры, в комнатах перевернуты стулья, на полу битая посуда и горы шишек.
— Здесь библиотека была. Тут зубы ставили — хорошая аппаратура стоматологическая стояла. А вот в этом кабинете сидел главврач, — на смотрителя умершего санатория нахлынула ностальгия. — Видите ванную? Дорогущая.
В ванной поселилось семейство крыс, а в помещении главврача кто–то пьянствовал, оставив на полу пустые бутылки.
Радиационный фон в «Лесном», рассказал нам сторож, вроде бы нормальный — в Минске и то больше. Хотя углубленных исследований не проводилось. Несмотря на такую неоднозначность и трехкилометровое соседство с ближайшим «пятном», санаторием интересовались и бизнесмены, и представители бюджетных организаций. Государственные мужи приезжали, записывали что–то в блокноты и больше не появлялись. Бизнесмены предлагали деньги — несколько сотен тысяч долларов, но тоже быстро теряли интерес по причинам бюрократического характера.
Санаторий хотела заполучить благотворительная организация — для реабилитации инвалидов. Подумывал о владении облздрав — чтобы переоборудовать его под туберкулезную больницу. Даже известный шоумен проявлял интерес. Но не срослось. Шли вялые переговоры, менялись районные и областные начальники, здание пропадало...
Теперь «Лесное» снова собираются продать. Оценили в сумму «миллиард с хвостом» рублей, подготовили к аукциону, мечтают–таки сбыть. Интересно, почему нельзя было сделать это раньше? Ведь всем уже ясно, что время безвозвратно ушло.
— Раньше мы ждали купцов, надеялись, что все же продадут. А теперь не верим. Кому нужна развалюха за миллиард? Обрушится скоро все, — уныло машет рукой Сергей Бурак.
Предсказать судьбу «Лесного» несложно. Покупателей, скорее всего, не найдется. Обвалится еще один балкон, здание уценят. Так, собственно, со многим из советского наследия и произошло.
«Вот если бы этот санаторий взорвать», — обронил как–то начальник, приезжавший сюда на проверку. Взорвать–то, конечно, легко. Но от прошлого так легко не отделаешься.
Рядом с санаторием, на берегу реки, его соперник по состязанию в исторической амнезии — оставшийся от усадьбы графа Тышкевича скелет кирпичной постройки. Объект памятный, довольно известный, указан в различных сетевых путеводителях. И тоже безнадежно разрушенный.
В источниках обычно указывают, что это охотничий домик. Но Сергей Бурак, бабка и дед которого служили у графа, говорит, что сооружение являлось студией, где Тышкевич выставлял свои работы и производил фотосъемку. В народе лабораторию прозвали «фотографичная». В последнюю войну студию взорвали партизаны, уничтожив засевших здесь летчиков люфтваффе. Потом фотографичную растащили на кирпичи местные жители. Некоторое время на руинах тренировались скалолазы.
Иных зданий от бывшей усадьбы не сохранилось, хотя было их несколько. Сергею Ивановичу бабка рассказывала, что под землей даже были прорыты подземные ходы, по которым ходила прислуга.
— Объект охраняется государством? — поинтересовался я у своего собеседника.
— Разве что мной, — ответил охранник–совместитель, и это показалось мне посерьезнее, чем прибитая к кирпичу «шыльда».
Но какой из артефактов прошлого простоит дольше? Что ценнее для нас, потомков? Сторож–судья уверен: в чемпионате по запустению век XIX с легкостью даст фору веку советскому, ведь строили в графские времена на совесть.
А пока идет унылое состязание, Бурак высаживает напротив фотографичной картошку. Жизнью он вполне доволен. Ну и что, что прописан в месте, от которого осталось лишь название. Здесь тишина и покой. Родник. Бобры соорудили плотину. Голубые ели растут, много грибов. Еще здесь удобно думать о жизни.
Стоя на перекрестке эпох, я, например, понял, что терпеливо охранять хлипкие останки советского строя, ностальгировать по былым временам и ничего не делать, — это истинно по–белорусски. Что вопиющая заброшенность стала представлять для нас эстетическую ценность, что бы мы ни говорили про необходимость спасать и восстанавливать. Что популярные сейчас разговоры о том, будто ничто не забыто и каждый памятник истории должен быть сохранен для потомков, — это наивный романтизм, если не лицемерие. Многое забыто, заброшено, уничтожено, причем безнадежно. Почему бы это не признать?
«Вы уж только не ругайте нас сильно за санаторий, — просил меня замдиректора «Геосервиса». — Что–то ведь мы делаем, кто–нибудь его, может, и купит. А вкладывать туда деньги — глупо. Когда–то нам его навязали, хоть и не был он нужен...»
Ругать тут действительно поздно. Можно лишь тихо погрустить о «навязанном» прошлом. О том, что участники налибокского чемпионата забвения, как и других подобных состязаний по всей стране, на поле истории оказались бесхозными, ничьими. Поэтому и в их споре я склонен объявить ничью. А вот для прозевавших две эпохи современников этот результат, безусловно, означает поражение. В первую очередь — духовное.
