Малолетний узник Дмитрий Кулаков два с половиной года провел в финском концлагере

На четыре дня пол-литровая кружка муки

В петрозаводском  концентрационном лагере № 6 люди массово умирали от недоедания и непосильного труда.

 Одиннадцать пар глаз, глядящих из-за колючей проволоки. Этот снимок, сделанный военным фотокорреспондентом Галиной Санько в Петрозаводске в 1944-м, стал обвинением преступникам на Нюрнбергском процессе. Сотни узников Освенцима, Бухенвальда, Дахау и других концлагерей узнавали себя на этом кадре. Они так же стояли с недетскими взглядами, ожидая освобождения. Но эти из финского концлагеря. Имя девочки в правом углу доподлинно известно — Клава Соболева. Клавдия Нюппиева (по мужу) сейчас живет в Петрозаводске. Кандидат биологических наук, организатор Карельского союза бывших малолетних узников фашизма провела расследование, и экспертиза установила: девочка и есть взрослая женщина Клавдия Александровна Нюппиева. Фотография сделана в районе Перевалочной биржи на Олонецкой стороне. Именно здесь располагался петрозаводский лагерь № 6. С «расстрельным» щитом, столбами, с туго натянутой колючей проволокой… Два мальчика, стоящие рядом, по утверждению Клавдии Александровны, Дмитрий Кулаков и его друг, тоже из Беларуси.


Через Белорусскую ассоциацию бывших несовершеннолетних узников фашизма и председателя организации Первомайского района Минска Галину Змушко мы разыскали в Минске Дмитрия Кулакова, попавшего вместе с семьей в шестой петрозаводский концлагерь.

Эта первичка очень активная и не раз выезжала в Петрозаводск. Там Дмитрий Дмитриевич познакомился с Клавдией Нюппиевой. Узнал ли на фото себя?

— Немного похож. Крайний слева, по-моему, это Антон Жилянин. Мой друг. Однако не буду утверждать.

Но как белорусы оказались в далеком краю?

В 1940 году после окончания советско-финской войны образовалась Карело-Финская республика. Часть земель, отошедших Советскому Союзу, коренные жители покинули, пустующие хутора надо было срочно заселять. Выезжали туда в основном крепкие многодетные семьи из Белоруссии, некоторых российских областей в надежде на лучшую жизнь, на более высокий материальный статус, обещанный вербовщиками. Иногда целыми колхозами. Жилянины отправились вместе с Кулаковыми из Логойска.

Вскоре начавшаяся война, в которой Финляндия выступила в качестве союзницы фашистской Германии, создала перед переселенцами катастрофическую ситуацию. Мужчины ушли на фронт. Обезглавленные семьи, не успевшие освоиться на новом месте, оказались чужими на чужой земле, без знания местного языка, где и встретили наступление немецко-финских войск.

Дмитрию Кулакову тогда шел шестой год:

— Я в роду девятый. В Карело-Финскую республику попали родители, три брата, сестра, племянник и муж сестры. Вместе с нами из Логойска ехали в Карелию семьи Жиляниных, Жакевичей, а также Стакановы из деревни Скураты, Позняки из деревни Прилепы, Скарботовичи и другие. Помню, как в повозках тряслись до Смолевичей, откуда отходил товарняк. Дождь лил как из ведра. Меня с двухлетним племянником накрыли какими-то тряпками, и он плакал. Потом на станции грузились в вагоны. С собой взяли лошадь черной масти с белой лысинкой, корову и быка с кольцом в носу. На чужбине заселили в дом, брошенный финнами после Зимней войны и стоящий на высоком фундаменте, со входом по многоступенчатому крыльцу. Подвал по всему периметру. Отец с матерью пошли в колхоз. Сестра Женя вышла замуж, они вместе с мужем Каримовым работали в школе учителями. Перезимовали без особых приключений, но пожили на хуторе мало, в мае 1941-го нас оттуда выгоняли хозяева: «Освобождайте наш дом, иначе вас взорвем». Начавшуюся вой­ну наблюдал из окна: стал на подоконник и видел, как бомбили дорогу.

Брата Вячеслава и мужа сестры, Каримова, сразу призвали в армию. Погрузив часть имущества на повозки, Кулаковы двинулись в эвакуацию — впереди начавшей отступать армии. В Выборге расстались с Женей, которая вместе с мобилизованным мужем погрузилась на отплывающую баржу (позже дошли слухи, что судно разбомбили вражеские самолеты, но Каримовы уцелели).

— Помню, что по бревенчатой лежневке среди болотистого леса приехали в какое-то заброшенное поселение, где стояли всего три барака. Там мы прожили до следующего года, — продолжает Дмитрий Дмитриевич. — Однажды из леса к нам вышли семь обмороженных, оборванных солдат, бежавших из финского плена. Чтобы их прокормить и поднять на ноги, отец зарезал быка. Одного я даже запомнил по фамилии — Орлов Николай, потому что он подарил мне теннисный мячик. Мне ведь в то время было всего 6 лет. В январе опять нас выгнали с временного жилища и погнали под бомбежкой к реке. Перешли мост, а на другом берегу уже финны. Скот и ценное имущество забрали. Тут же погрузили в теплушки и повезли в Петрозаводск. С 2 января 1942 года и по 29 июня 1944-го мы находились в концлагере.

Поначалу жили в одном длинном бараке. С 15 лет всех гнали на работу. Никого не расстреливали, не уничтожали в душегубках и не жгли в печах — люди массово умирали от недоедания и непосильного труда. Специальная бригада не успевала сколачивать гробы. Братья Федор и Василий каждую неделю изготавливали по 6—8 ящиков для покойников. Домовины отвозили на кладбище, которое называлось Пески, рыли общий котлован и всех вместе хоронили. Маленькие гробики ставили вертикально. Позже Федя потерял на лесоразработках глаз, заготавливая шпалы для железной дороги.

Пол-литровую кружку муки выдавали каждому на четыре дня и пакетик сахарина на семью. Вода в колодце, обмерзающем со всех сторон, что не подступиться. В одну из зим Дима, потянувшись за ведром, упал в студню. Мальчика вытащил подоспевший брат Василь. Но с тех пор один глаз слабо видит.

Летом было легче, в похлебку подмешивали разную траву. Приходилось в поисках чего-то съестного, рискуя быть пойманным, проползать под проволоку, забыв стыд, попрошайничать и рыться в помойках.

Всех заедали паразиты: вши, клопы, блохи. Каждую неделю в барак заходили охранники и нагайками выгоняли узников в так называемую баню. Сначала в походной бытовке все раздевались. При выходе во второе такое помещение каждому делали укол в подлопаточную область. На полках размещались голые женщины, старики и дети — все вместе. Их закрывали наглухо и нагоняли сухой горячий пар. После этого переходили в помоечную, где давали по кусочку черного зловонного мыла и таз воды. Отдельно, в так называемых прудиловках, прожаривалась одежда. После чего белые сорочки превращались в коричневые.

Время от времени в бараках сжигали в специальных горшках серу для уничтожения паразитов. Клопы, тараканы, мыши валялись на полу. Но протравливания хватало ненадолго — через 2—3 дня паразиты и грызуны опять выползали со щелей. Люди умирали.

Приезжали представители Третьего рейха и отбирали самых здоровых для принудительных работ в нацистской Германии. Крепких парней и девчат старались прятать, чтобы уберечь от высылки в рабство. Дима и другие дети сидели в бараках, настолько были ослаблены.

— Помню, сестра Антона Жилянина Нюся словила таракана на печи и съела, настолько замучил девочку голод. Перед освобождением кормили лучше. Давали даже какую-то, по тем ощущениям очень вкусную, колбасу. Потому что мы другого вкуса и не знали. Удивляюсь до сих пор, как выжили, — Дмитрий Дмитриевич показывает справку из архива о пребывании его в петрозаводском лагере № 6. — Не дай Бог никому пережить такое. Но белорусы — живучий народ. Обращались колупайцы (так мы прозвали финнов) с нами, как со скотом. Мне было страшно, когда надзирательница хлестала нагайкой за малейшую провинность. Наверное, потому и теперь стоит в глазах, как плетка с металлическим наконечником обвивает человека. Отца до полусмерти избили за самовольную вылазку. Кто-то донес, что он уворовал мякину.

В мае 1944-го пошли слухи, что скоро с моря ударят «катюши» и придет освобождение. Кто-то предупредил, что на территорию лагеря завезены бочки с бензином и все бараки вместе с узниками финны собираются сжечь. Люди жили в страхе. По ночам мужчины дежурили у жилищ. И вот послышались мощные взрывы, выли сирены. 29 июня в Петрозаводск вошли советские войска. Узников в тот день не погнали на работу. Василь, самый ушлый из братьев Кулаковых, выскочив из барака, уцепился за одного охранника и оторвал ему рукав от рубашки. Еще долго мать хранила тот победный «трофей».

До осени оставались в том же бараке. Отец устроился на железную дорогу и получал паек. В лесу собирали грибы и морошку. Что съедали, но больше продавали, чтобы накопить денег и закупить вагон для возвращения на родину. Живя в изоляции, переселенцы и узники ничего не знали о войне и что фашисты захватили Минск, сожгли хату в Логойске, что дома будет труднее, чем в Петрозаводске. Обратная дорога была длинной и опасной — под Оршей состав обстреляли. В который раз Дмитрию и его семье посчастливилось выжить.

Возвратились Кулаковы на пепелище. Отец вырыл землянку из сохранившегося погреба на берегу реки Гайна по улице Профинтерновской. Позже, при строительстве Логойской ГЭС, землянку и весь приусадебный участок затопили. Братьев и отца забрали в трудармию и в Каунас на ремонтный завод. Мальчик остался с мамой. До 1948-го они по-настоящему голодали. Потом приехал батька, стало легче. После армии окончил вечернюю школу и началась трудовая жизнь. Сначала в совхозе «Курганы» бухгалтером. На трудодни давали зерно, картошку, и он отсылал провизию родителям в Логойск. В начале шестидесятых из хозяйств увольнялись, и Дмитрий Кулаков перешел в Гидрометеослужбу десятником ремонтно-восстановительной партии. Строил навесные мосты. Последнее место работы — Академия МВД, где трудился более 30 лет столяром, электриком, связистом.

Сегодня ветеран недоумевает:

— Чего не хватает молодым? Не видевшие горя, они не умеют ценить то, что выстрадано старшим поколением.  

СПРАВКА «СГ»

На оккупированной территории Карело-Финской ССР в годы войны существовало 17 концлагерей и тюрем. Точное количество жертв — предмет дискуссий и колеблется от 4 до 7 тысяч человек. Всего же в Карелии в 1941—1944 годах погибли около 14 тысяч мирных жителей.

klimovich@sb.by
Полная перепечатка текста и фотографий запрещена. Частичное цитирование разрешено при наличии гиперссылки.
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter