Где затерялось наследие художника из Лебедево Романа Семашкевича

«Мы, художники, — рыцари»

Более 300 картин Семашкевича унесли сотрудники НКВД во время его ареста. Где затерялось наследие нашего земляка и что сохранилось у него на родине?

В БУРНЫЕ двадцатые, послереволюционные, и противоречивые тридцатые годы прошлого столетия его имя ставили в один ряд с Ван Гогом и Модильяни. Сегодня дотошный читатель может спросить: «А кто это?», и в вопросе не следует искать невежества. Московский художник с белорусскими корнями Роман СЕМАШКЕВИЧ известен, скорее, узкому кругу искусствоведов и коллекционеров. Клеймо «враг народа» постигло и картины нашего талантливого земляка: те немногие, что попали в музеи и художественные галереи, загнали в запасники, подальше от глаза людского. В наши дни они то и дело дают о себе знать, чудесным образом проявляются, словно образа в церкви из-под слоев старой штукатурки.


ДУМАЮ, воскресать из небытия будут и дальше — не могли же более 300 работ, которые сотрудники НКВД вынесли при обыске после ареста, просто сжечь! Не верится, что кто-нибудь не припрятал ценности для себя. Ну а на родине, в Молодечненском районе, неужели не осталось следов творчества чрезвычайно плодовитого, как свидетельствуют его современники, мастера?

За ответом отправилась в агрогородок Лебедево. Роман Матвеевич Семашкевич родился в тогдашнем местечке 1 октября 1900 года в семье, где воспитывалось 16 детей. Вероятно, из такого многочисленного рода должны были остаться братья и сестры, у них — дети и внуки. «Ну хотя бы внучатые племянники, — подумалось, — еще живы». В Лебедевском сельсовете дали контакты краеведа и учителя истории местной школы Антона Антоновича Апанасевича: «Живут и родственники, и в школьном музее есть экспозиция, письма родителям и рисунок, случайно найденные в тайнике, фреска в церкви сохранилась и сад, посаженный его отцом». Антон Антонович по крупицам восстановил для нас биографию художника.

Фото, сделанное в тюрьме накануне расстрела. Снимок передали жене из архива КГБ после реабилитации Романа Семашкевича.

Исторический экскурс. Отец будущего художника служил садовником у помещика Цивинского. Мать Екатерина Даниловна — известная на всю округу повитуха. Она приняла сотни родов у землячек и имела 22 крестника. Красок у Романа не было, и мальчик с неуемной страстью к рисованию создавал палитру из сока разных цветков. Несмотря на бедность, селяне всеми фибрами души хотели, чтобы их дети учились. Будущий художник получил вначале образование в Лебедевском народном училище, а в 19 лет отправился пешком в Вильно, где поступил в известную гимназию Бронислава Тарашкевича. Там же занимался живописью. Левые идеи, проповедуемые директором гимназии, не могли не отразиться на мироощущении воспитанников. Как и другие гимназисты, Роман примкнул к Коммунистическому союзу молодежи Западной Белоруссии, его несколько раз задерживала дефензива. В 1924 году он решился с тремя братьями и сестрой Еленой искать лучшую долю в СССР, что потом обернется для них, кроме брата Михаила, вернувшегося в Западную Белоруссию, расстрелом. Будет это в 1937-м: первым расстреляли Семена — 3 ноября, днем позже — Елену, Романа — 22 декабря. И, наконец, Владимира сгубили в тюрьме 12 сентября 1938 года.

ПЕРВЫЙ, кого я встретила в Лебедево, — Дмитрий Семашкевич, внук младшего брата Василия, готовил раритетный мотоцикл к празднику агрогородка. Он бывший военный, сейчас поселился на родине. Ну просто одно лицо с фото художника! Все говорят, что очень похож, смущается Дмитрий Адамович:

— Мой дед тоже имел способности к рисованию. В нашем роду много творческих людей.

Внучатый племянник художника Дмитрий СЕМАШКЕВИЧ очень похож на своего известного родственника.

Передались гены таланта и наследникам дочери младшего брата художника Елены Васильевны Свириды — сын Вадим тоже хорошо рисует, окончил художественную школу в Молодечно. Она со своим мужем Иваном Ильичом сейчас живет в усадьбе-дединце, где еще растет сад отца Романа Семашкевича — Матвея. Столетние яблони обильно плодоносят, до нашего времени цвели и розы садовника. В отцовском доме долго висел портрет деда Матвея, вспоминает Елена Васильевна:

— Роман рисовал, когда приезжал на каникулы из Вильно. Но куда картина девалась, никто и не знает. Сохранилась у нас и его руки икона «Последняя молитва Иисуса Христа». А мой папа, шестнадцатый в семье, часто мне помогал выполнять домашние задания по рисованию. У бабушки было несколько двоен, все росли до шести-семи лет, а потом кто-то умирал. Мой отец родился вместе с Павликом. У жены Романа Надежды тоже родилась двойня — после его ареста, но дети умерли. Надежда Мироновна Васильева, всю жизнь искавшая его произведения, приезжала к нам. Мы звали ее Ная. Невысокого роста, худенькая, из московской интеллигенции. Окончила Литературный институт, встречалась с Маяковским, дружила с Еленой Аладовой, основательницей Национального художественного музея, и привозила ей полотна Романа, но не продала, потому что очень мало платили. Говорила: «Все хотят бесплатно». Она рассказывала, как забирали картины, видела в окно, как сажают его в черную «эмку». Ему было тогда тридцать семь лет, ей — двадцать четыре. В опечатанной десятиметровой комнате в коммунальной квартире остались картины дяди, подготовленные к выставке. Через пару недель после ареста приехали сотрудники НКВД, в присутствии управдома, но без понятых и без описи погрузили их в машину и увезли. Чудом уцелел чемодан, хранившийся у тещи, где было шестьдесят картин и альбом графики. Ная рассказывала, что он никакого отношения к политике не имел и осужден по сфабрикованному делу.

Портрет Надежды Васильевой, жены художника.
Интересно, как Надежда Мироновна в 1984 году нашла родню мужа, ведь долго вообще боялась с ней общаться, чтобы не накликать на белорусских родственников беду. Вышла в Лебедево на остановке, а деревня-то большая. Она спросила: «Где тут живут Семашкевичи, у которых 16 детей?» Ей сразу показали, где дом Огродников — так зовут и поныне всех Матвеевых потомков. В Белоруссии она накупила много книг — классику и даже справочник курортов СССР за 12 рублей. Сельчане удивлялись: зачем такая дорогая?

Проявляются способности и у дочери внучатой племянницы Марины Иосифовны Адамович из Лебедево:

— Больше, конечно, я рисую. Моя бабушка Людмила приходилась дяде Роману родной сестрой. Она хоть и была маленькой девочкой, но помнила, что когда приезжал на каникулы, то никогда не сидел по-родственному, разговаривая про житье-бытье. А только рисовал и рисовал. Второй их брат Семен писал стихи и прозу. Не знаю, насколько он был признан, но мы всегда знали, что в роду один дядя — художник, а другой — писатель. Я тоже понемногу сочиняю. Когда-то у бабушки хранилась фотография семьи Семашкевичей — Матвея и Екатерины с детьми — на фоне разрисованной стены. Мама рассказывала, что очень красивый проступал сзади пейзаж. Думаю, роспись сохранилась. Очень хочется увидеть.

В саду, посаженном отцом Романа Семашкевича. Учитель истории и руководитель музея «Спадчына» Лебедевской средней школы Антон АПАНАСЕВИЧ, племянница художника Елена и ее муж Иван СВИРИДА. 

ПАМЯТЬ о Романе Семашкевиче в Советском Союзе, а потом в России восстановлена благодаря Надежде Васильевой. В 1991 году при ее содействии организована первая посмертная выставка реабилитированного в 1958 году художника. Она писала Ежову, Сталину, Берии, прокурорам, депутатам. Поиски картин не дали результата. Как выяснилось из переписки с силовым ведомством, работы Семашкевича в 1937 году сданы на хранение в АХУ НКВД, склад конфискованных вещей которого находился в бывшем имении Покровское-Глебово. В 1940-м, после запросов Васильевой, сделана оценка и составлен акт о передаче картин со склада АХУ в Госфонд — «в доход государства». Опись включала 173 названия. Спрашивается: куда исчезли остальные?

Исторический экскурс. Это было действительно необычайное, счастливое для творцов время. Чуть ли не ежедневно возникали и рассыпались различные «группы», объединения и ассоциации со своими манифестами и планами преобразования мира силами искусства. Художественная жизнь Москвы, куда после Витебского художественного техникума попал Семашкевич, била ключом. Он учился во ВХУТЕМАСе (Высшие художественно-технические мастерские, теперешняя Строгановка) и во время учебы уже выставлялся. Работы этого молодого мастера приобретали коллекционеры и музеи, в том числе Третьяковская галерея, Русский музей. Одно время примыкал к авангардной группе «Тринадцать», но всегда стоял особняком и выделялся собственной манерой рисования.

Сохранившаяся фреска в правом притворе лебедевской Свято-Троицкой церкви, которую художник рисовал, приезжая домой из Вильно на каникулы.

Есть документы, подтверждающие, что показания против Романа Семашкевича давал его учитель во ВХУТЕМАСе Александр Древин. Верить ли признаниям в следственном деле или делались они под давлением, ведь и этого художника позже арестовали? «Семашкевич говорил, — показывал на допросе Древин, — что в СССР невозможно свободное творчество, все делается по социальному заказу, вещи яркие и больших художников игнорируются и замалчиваются лишь потому, что они не отражают современной действительности». Наш земляк давать показания отказался и вину в контрреволюционной фашистской агитации не признал. Смелый поступок.

Он вообще был бесстрашным человеком. Во время поездки в Батуми лез в море, невзирая на огромные волны, вспоминала жена. А плавать не умел. На берегу собиралась толпа любопытных поглазеть на отчаянного храбреца. Собирался полететь на махолете «Летатлин», который сконструировал его друг и более маститый коллега Владимир Татлин. Только вмешательство Надежды Мироновны сорвало полет с башни Новодевичьего монастыря, где в крохотной комнатке поселился художник. «Если вы уверены, что это совершенно безопасно, — сказала она Татлину, — то почему бы вам самому не полететь?»

Таким же смелым проявил себя в творчестве. Живописец и график Николай Витинг считал искусство Семашкевича творческим подвигом.

Трое за круглым столом.

СЕЙЧАС отыскать картину белорусского Модильяни — это большая удача. На холсте «Урал», что недавно продавался Аукционным домом Егоровых, на обратной стороне есть надпись: «Приобретено на Смоленской набережной в 1993. Редкость!!!»

И не чудо ли, когда обследовали второй ярус монастырской звонницы при реставрации колокольни Новодевичьего, обнаружили вырубленное в толще стены крошечное помещение! Темное, без окон, на полу у входа старое тряпье валялось. Внутри этой каморки размером 1,5 на 3 метра стены покрыты почти сплошным ковром росписей. Морской пейзаж, какие-то людские фигуры, ваза с букетом цветов... За поворотом стены открылась надпись: «Здесь жил и работал над тайнами реальности... Р. Семашкевич. 9.07.1934».

Остались кое-какие его записи. В музее Лебедевской школы хранятся поеденные шашелем письма на польском языке, отправленные из советской Москвы родителям в Западную Белоруссию. Из текста на сохранившейся бумаге можно понять, что высылает младшему брату Василию вместо фотоснимка рисунок себя и жены, потому что нет времени сфотографироваться. В другом сообщает, что живут с женой дружно. Письма нашли в 2003 году, когда в деревне разбирали старый хлев, где их спрятали под балкой от посторонних глаз, ведь это были весточки из Страны Советов.

Бюрократы.

В одном послании жене из творческой командировки, а путешествовал художник и по Белоруссии, по Уралу, Алтаю, он словно рисует словами по бумаге: «Мы же, художники, — рыцари. Рассекаю пополам реку. Деревья связываю в пучки, а солнце топлю в землю. И выжимаю тучи…» Почему же рыцари? Не потому ли, что именно рыцарское благородство и бесстрашие делают художника настоящим творцом.

ОН был счастлив вернуться в родные места. Успев устроить в Москве первую персональную выставку в 1931-м, успев поучаствовать в выставке группы «Тринадцать», в следующем году отправился в творческую поездку по Белоруссии и организовал вернисажи в Петрикове, Мозыре и Минске. Тогда же познакомился с Янкой Купалой и Якубом Коласом, рисовал портреты известных людей. Последний раз побывал в Белоруссии в год своей смерти. Словно попрощался с Родиной.

В ТЕМУ 

Русский авангард, вошедший в историю мирового искусства как праздник свободного, ничем не стесненного творчества, казался лишь началом новой эпохи. Художники тех лет радовались, как дети, созидая мир новых форм. Но экстравагантные опыты не находили признания в народе. Исподволь утверждалось официальное искусство социалистического реализма. В 30-е и последующие годы отклонения от него в ту или иную сторону приобретали все более опасный политический оттенок.

klimovich@sb.by

Фото автора
Полная перепечатка текста и фотографий запрещена. Частичное цитирование разрешено при наличии гиперссылки.
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter