Ничего подобного от этого хмурого ноябрьского утра я ожидать не мог. Казалось, что беспросветная тоска, охватившая все окрест, уже не отпустит до вечера. Но вдруг, каким-то небесным чудом, выглянуло из-за огромной синей тучи солнце, и все вокруг преобразилось. Подумалось: надолго ли… Надо ценить эти минуты и постараться уйти от постковидной хандры.
Погожий день набирал силу, и я стал строить планы. Предстояло сделать то, что было упущено во время болезни. Я не успел съездить в родной Бобруйск и навести порядок на могилах родственников, которые покоятся на местном кладбище.
Я прикинул свои силы и понял, что мне еще рано отправляться в дорогу. Какая-никакая, но на кладбище предстояла работа, и я еще не был готов к ней. Придется подождать. Зато ничего не мешало мне сейчас заварить крепкого чая, усесться в кресло и попытаться дать ответ на мучивший меня в последнее время вопрос: почему мы не успеваем долюбить при жизни близких нам людей… Тех же матерей.
Невесть откуда поплыли воспоминания… Вот моя мама, крепенькая красивая женщина, вдруг решительно откладывает в сторону все дела и заявляет отцу:
— Все, в ближайшие выходные едем в Панкратовичи — нельзя так надолго оставлять родителей одних.
— Не возражаю, — соглашается отец. — Если ничто не помешает.
Отец понимал, что его, известного хирурга, могут в любой момент вызвать на работу.
Я особенно любил такие поездки. Летом к месту назначения мы плыли на белоснежном пароходе по тогда еще судоходной Березине, а затем долго шли огромными лугами.
Дедушка Яков, перекрестившись и выпив единственную рюмку водки, первым вставал из-за стола и шел во двор на скамейку понюхать табаку. Там и я усаживался с ним рядом и слушал рассказы о многочисленных приключениях в походах любимого деда.
Мать подолгу засиживалась с бабушкой Евдокией, расспрашивая ее о здоровье и о житье других наших родственников. Бабушка Евдокия родила пять дочерей и четверых сыновей. По-разному сложилась их судьба, но большей частью печально.
Я особенно любил дедушку Якова. Это был аккуратный беленький старичок, к сожалению, потерявший на исходе жизни зрение и частично слух. Мне и сегодня кажется, что я о многом его не расспросил.
Много позже мать расскажет, что из всех внуков и внучек бабушка Евдокия всегда выделяла почему-то именно меня и говорила матери:
— Твой сын не такой, как все. Жизнь его будет протекать трудно, но он единственный, кто добьется успеха и прославит нашу семью.
Жаль, что не могу спросить у бабушки, сполна ли я выполнил ее заветы.
Как-то довелось стать свидетелем размолвки отца и матери по поводу моего будущего.
— Он должен стать инженером, — настаивал папа. — Хорошим советским инженером.
Мать молчала. Тогда отец добавил:
— Ну, в худшем случае окончит медицинский и станет врачом, как мы с тобой.
Однако мать и тут не согласилась с ним.
— Не следует его торопить, — говорила она. — Сам знает.
Так и получилось. Отец умер, когда я был в девятом классе, и не мог повлиять на мой выбор. Мать в этом плане дала мне полную вольницу. За это и говорю ей сегодня запоздалое спасибо, что позволила мне заниматься моей любимой журналистикой и плавать в ней как рыба в воде.
Однако другие ее слова продолжают бередить мне душу. Часто приходилось слышать, как она сетовала:
— Я виновата перед своими родителями в том, что не смогла сделать их старость более счастливой, редко навещала их, хотя и понимала, что им не хватает моего участия и просто присутствия рядом.
Она говорила об этом искренне, с болью в душе. Я слушал молча и однажды услышал пророческие слова:
— Так будет, сынок, и с тобой. Вот увидишь…
Я снова промолчал, словно взвешивая слова матери. Помню, что тогда они меня не сильно тронули. Ведь в запасе, казалось, еще много дней, чтобы все исправить. Но оказывается, что наяву вовсе не мы распоряжаемся временем. Оно летит мимо нас в какую-то странную бездну. Правда, порой мы спохватываемся, срывая очередной листок календаря в день своего рождения, удивляемся, как далеко вперед унесло нас это время…
Как-то я приехал на очередную побывку в родной Бобруйск, и летним теплым вечером мы сидели на скамейке во дворе. С палисадника порыв воздуха донес запах флоксов — любимых цветов матери, и она сказала:
— Я понимаю, у тебя семья, работа, много забот, и приехать не всегда получается, но ты хоть чаще звони. Что-то мне все грустнее становится на старости лет…
Кажется, в те минуты я понял, что недолюбил свою мать. У меня вроде бы еще была возможность все исправить, но на самом деле я опоздал. В этом мире еще никому не удавалось повернуть время вспять.
Вскоре мать заболела и стала увядать на глазах. Я понял, что любить болеющую мать нетрудно. Это скоротечный момент. Любить ее следовало раньше, когда она была еще здоровой и могла наслаждаться жизнью, в том числе и радоваться успехам своего сына. Так я понял, что опоздал окончательно. Перед самым своим уходом мама держала мою руку в своей и, казалось, отпустила все мои прегрешения. Тогда почему мне так часто думается о том, что я виноват перед этим самым родным и близким мне человеком? Почему так часто слышатся те ее пророческие слова:
— Так будет, сынок, и с тобой…
Конечно, в жизни случается по-разному. Кто-то, особенно живя рядом, успевает сполна отдать долг родителям. Но так бывает нечасто. Мы слишком заняты, слишком суетливы в повседневных буднях, хотя, по большому счету, сама жизнь не требует от нас подобной отдачи. Она больше напоминает о том, что чаще всего все смыслы жизни сливаются в одно понятие — Любовь.
Можно не успеть вовремя высадить на поле картошку, можно опоздать на поезд. Обиднее всего — недолюбить. А ведь мы многое и многих не успеваем долюбить в этом мире. Чего уж тогда сетовать на расплату?
Не лучше ли все вовремя исправить?
infong@sb.by
