О прошлом
— Знаю, к малой родине вы относитесь с трепетом.
— Руденск — город, где я родился. А детство провел в Березино, где вся моя родня была. Там недалеко есть озеро Сергеевичи, куда мы с отцом ездили на рыбалку на карася. Все мое детство — там. Поэтому в Березино сейчас и дом построил.
— Семейное гнездо готово?
— Вытащить из Москвы Янку (дочка) с внучкой сложнее, чем Вику (дочка) из Америки. А она уже была дважды, с Кристиком (внук) и с мужем. Но в этом году и Яна обещала точно приехать, а я как раз там все уже заканчиваю, достраиваю.
— И как там?
— У нас за рекой есть несколько потрясающих озер, что касается рыбалки. И там сказочные леса, в которых столько грибов, что невозможно описать. Говорят, Березина — самая грязная река в Беларуси. Не знаю. Я этого не ощущаю — воду я из нее не пью. Но регулярно поливаю огород — и растет все великолепно!
— Может, поэтому?
— Может быть! (Хохочут оба.)
— Папа — директор музыкальной школы, у мамы — слух, брат — пианист. Не было даже шансов помечтать стать космонавтом?
— Кошмонафтом (передразнивает)? Нет, конечно. Папа — хоровик–дирижер, он хотел, чтобы дети пошли дальше. Но сейчас брат уже не хочет играть на фортепьяно, а я не хочу на скрипке, 15 лет ей отдал! В детстве много перепробовал всего: рисовал, мне хотелось быть художником, поэтом. Потом я понял, что могу совмещать все это с моей любимой профессией. Легко! Так оно и случилось.
— Кроме всем известной рыбалки, другие хобби у вас есть?
— Я всегда боялся сесть за руль. Смотрю — ну непонятно кто уже за рулем ездит, и женщины тоже! А я — как я сяду? Но как только сел за баранку, понял, что вообще с ней родился. Обожаю водить, нет большего сейчас увлечения, это уже как работа. Вот я дышу — свободно, легко — и точно так же я себя ощущаю за рулем. А страх был большой, отец его во мне посеял, сказал: «Генка (старший брат) будет водить, а Валера — никогда». И все получилось ровно наоборот.
— А в ресторанах вашей школьной группе «Менестрели» довелось работать?
— Нет, мы же детьми были, мы не могли работать в ресторанах (делает пречестное лицо). Мы даже на свадьбах не могли играть и на днях рождения! Тогда очень мало зарабатывали, для тех времен — 50 рублей...
— Для тех времен полтинник — это треть зарплаты?
— Нас же пятеро было в группе. А еще аппаратуру нужно было взять–отдать, довезти–отвезти. Были такие истории, когда все разбегались, а я оставался один. И надо было вызвать такси, одному всю аппаратуру погрузить — откуда сейчас всякие проблемы со спиной. Но первую копейку я заработал, по–моему, в Миорах. Мы тогда поехали к родственникам, и я недельку ходил на маслозавод — сбивал ящики.
О музыке
— Каково это — чувствовать себя «живой легендой»?
— Чувства меня переполняют, должен был я ответить? Во–первых, я себя таковой не чувствую, потому что... жив, здоров! Главное — здоров. Что касается «Песняров» — действительно, это уже легенда. Потому что всякая вещь, обрастающая рассказами, романами и мхом, — миф, сказка. Легендарный ансамбль, Владимир Мулявин... О нем можно столько всяких разных историй рассказывать.
— Что, собственно, и делает Владислав Людвигович Мисевич — по субботам «СБ» публикует отрывки из его новой книги о «Песнярах», которая вот–вот выйдет в свет.
— И пусть у Влада все получится!
— А будет книга мемуаров от Дайнеко? «О чем не знал Мисевич»?
— Я уже написал книгу — в содружестве с одной давнишней нашей поклонницей из Шотландии, она любит соединять культуры. Мы в этом смысле «столкнулись взглядами». Она украинка, причем даже «западенка». Мы с ней написали книгу, она вышла на украинском, потом мы ее чуть изменили и переиздали на русском. Тогда я наконец–то прочел и увидел, что, кроме моих слов, там есть еще какие–то выдержки, копии каких–то статей из интернета, интервью, где все перевирают. Я все это просто забраковал и сказал: «Давай все сначала». Единственное, о чем попросил: дополнить многим материалом, который у нее есть, и не исправлять фотографии. Вот какие они есть — такие пусть и будут. Можно их оцифровать, но не более того. Не надо улучшать, ничего не надо улучшать.
— И когда нам ждать?
— Вот дочитываю, полкниги уже прочитал...
— Нравится?
— Я уже не понимаю (смеются оба). Тяжкий труд. Мне жалко Владика, который взялся за это дело.
— Из основателей «Песняров» Тышко служил, Мисевич служил, Мулявин тоже служил...
— Они все служили. Они на службе и познакомились.
— И когда вы пришли в коллектив, не было так, что вас гоняли за медиатором или чтобы кларнет к утру блестел?
— Не–не–не. Их эта дедовщина не касалась даже на службе. Они же служили в цивилизованной стране! Я и пришел–то не сразу: мне делали предложения, Мулявин, встречая где–то, спрашивал: «Ну когда уже?» Но... хотелось музыкальное училище хотя бы окончить. Потому что одиннадцатилетку (спецмузшкола при Белгосконсерватории, сейчас республиканская гимназия–колледж) я окончил, но в консерваторию не поступил.
— Почему?
— Те, кто уже отучился, сказали: старик, тебе там просто нечего делать. Это партийная школа с музыкальным уклоном.
— Когда пришли в «Песняры», отношения были сразу — коллеги?
— Не могу сказать, что я до прихода любил ансамбль. Было уважение к тому, чего они достигли и что они сделали уже в то время. К записям их я относился... спокойно. Мы увлекались музыкой западной, и я до сих пор «продолжаю увлекаться». «Песняры» для меня были чем–то новым и необычным здесь, рядом. Я уже делал что–то в каких–то коллективах, что–то писал. Но представил себя внутри ансамбля, как зазвучат песни вот с этими ребятами, — и уже просто стремился туда. С меня буквально сдували пылинки, такое было отношение.
— Есть архивные кадры, на которых Мулявин буквально учит Борткевича брать ноту...
— Так и не научил. Леня, прости меня, пожалуйста, но это правда, ну что сделать. Я шучу, но это, наверное, заслуга Володи. Ленин тембр, когда он пел лирические песни, — он настолько был проникновенный! А позже, когда им руководил уже не Мулявин, а Ольга Корбут, там все испортилось. Мулявин действительно заставил его петь очень красиво, тембрально... Несколько песен, где он не «берет ноты», а просто поет, — это было здорово, у меня аж... проникало в меня.
— Работать сразу было легко?
— Сначала я еще не знал, что у всех совершенно разные голоса, диапазон и разная, скажем так, грамотность нотная. Было пару человек, которым надо было все время вдалбливать. Но Мулявин с ними работал, это чувствовалось. Потому что когда уже я разучивал песни, которые аранжировал, то не надо было заставлять кого–то спеть так или иначе. Мне было главное, чтобы они «сделали текст». Разнотембровость — это было очень важно: несливающийся аккорд. У нас же все поющие были, и особенно «резкие» голоса мы «сдваивали» с теми, у кого другой тембр. Когда текст был вызубрен по–настоящему, тогда надо было делать целые фразы. И вот работая над фразами, я чувствовал, что у ребят уже есть опыт. Работа Мулявина мне облегчила труд. Потому что Володя уже отходил от этого: он просто писал произведения. У него уже было достаточно людей, которые все это обрабатывали, делали... конфетку.
— Кем он был, Владимир Георгиевич, — командиром, педагогом, старшим братом?
— Человечищем. Он был... классным.
СПРАВКА «СБ»
Дайнеко Валерий Сергеевич — заслуженный артист БССР, солист ансамбля «Белорусские Песняры». Кроме «Песняров», работал в «Червоной руте» с Софией Ротару, в «ВИА Группа Валентина Бадьярова», в оркестрах Бориса Райского и Михаила Финберга. Был преподавателем по вокалу, доцентом эстрадного отделения ИСЗ им. Широкова. Обе дочери занимаются музыкой, одна — в Москве, другая — в США.
mukovoz@sb.by
