Очередная, двадцать первая годовщина подписания Беловежских соглашений (8 декабря 1991 г.), положивших конец существованию СССР, вновь ставит вопрос: можно ли, а главное, нужно ли было уберечь эту страну от распада. Сторонники неминуемости распада Советского Союза обосновывают свое мнение якобы вопиющей неэффективностью и нежизнеспособностью советской системы, которая с неизбежностью должна была рухнуть и похоронить под своими обломками страну. Апологеты Союза считают его вполне жизнеспособным и видят в распаде СССР результат несчастливого стечения обстоятельств и подрывной деятельности внешних сил. Истина, как и в большинстве подобных случаев, лежит где-то посередине.
Уже доводилось писать, что "неэффективность" советской системы в значительной степени является пропагандистским приемом: на протяжении десятилетий СССР достаточно успешно сочетал задачи противостояния блоку наиболее развитых капиталистических стран с задачами динамичного внутреннего развития. СССР обладал неплохими перспективами развития, имея внушительный технологический потенциал, в ряде отраслей на мировом уровне. Серьезной проблемой советской системы были активное участие в гонке вооружений, неспособность конвертировать научно-технические достижения в товары народного потребления, что создавало видимую скудость потребительского рынка и стимулировало подспудное недовольство разных слоев населения.
Другой вопрос, что сама логика, в которой функционировала советская система, была изначально порочной. Идеология "соревнования двух систем" ориентировала СССР на конкуренцию на равных с блоком наиболее развитых стран Запада. Для подобного соревнования у страны изначально не было сил и ресурсов, система работала на износ и рано или поздно должна была надорваться. Эффект дефицита потребительского рынка во многом обусловливался особенностью советской системы: обеспечение бытового комфорта собственных граждан находилось на последнем месте после содержания гигантских вооруженных сил, поддержания мирового социалистического движения, финансирования стран-сателлитов и прочих "глобальных задач", отвлекавших львиную долю весьма скудных в сопоставлении с масштабом этих задач ресурсов СССР.
Так или иначе, геополитическое ослабление СССР, резкое сокращение зоны его глобальной геополитической ответственности было неизбежным. Однако был ли неизбежен распад самого СССР? Собственно, горбачевская перестройка и стала попыткой осуществить "сброс" чрезмерных внешнеполитических обязательств и перераспределить высвобождающиеся ресурсы на внутренние нужды при сохранении советской системы как таковой. Это предполагало существенную либерализацию внутриполитического строя, глубокую ревизию идеологии, отказ от конфронтационной риторики и нормализацию отношений с Западом, но при сохранении доминирующей, системообразующей роли компартии внутри самого СССР.
Чисто теоретически такой сценарий отнюдь не выглядел нереалистичным. Собственно, нечто подобное СССР уже проходил в ходе хрущевской "оттепели", когда партия пошла на ревизию многих мировоззренческих оснований советского строя, не отказываясь при этом от своей "руководящей и направляющей роли". Горбачевская перестройка в случае своего успеха могла стать логическим продолжением, своего рода вторым этапом хрущевской "оттепели", продолжением стратегии на эволюционное реформирование системы сверху. Это предполагало бы глубокую корректировку идеологии путем перехода от ортодоксального марксизма-ленинизма в брежневско-сусловской редакции к более гибкой и умеренной идеологии в социал-демократическом духе. Под присмотром партии вполне могли осуществляться дальнейшее развенчание сталинизма, реабилитация жертв политических репрессий и критика прочих "перегибов и упущений" прошлого. Даже директивно внедренная "гласность", включавшая создание независимых СМИ, позволяющих себе критику в адрес власти, допуск в информационное пространство неформатных протестных рок-певцов и т.п., вполне могла осуществляться под надзором партийных органов. Наконец, либеральные рыночные преобразования в экономике вполне могли сочетаться с сохранением однопартийного авторитаризма. Как полагает американский советолог С.Коэн, в случае успеха подобной "реформации сверху" со временем мог произойти отход и от однопартийного авторитаризма путем создания двухпартийной системы на основе "реформистского" и "консервативного" крыльев КПСС. Возможно, произошло бы включение в политическую систему и иных сил, напрямую не связанных с компартией. В процессе реформирования произошла бы и существенная децентрализация, конфедерализация СССР, но при сохранении общего экономического и военно-политического пространства.
Компартия к тому времени превратилась в неповоротливую и заскорузлую бюрократическую структуру. Однако реальность оказалась далека от этого "идеального" сценария. С позиций сегодняшнего дня очевидно, что тогдашнее советское руководство было не на уровне стоявших перед ним задач и не смогло совладать с выпущенными, как джинн из бутылки, негативными тенденциями. Значимым фактором стала и пресловутая роль личности в истории: появление на политическом небосклоне Б.Ельцина, создавшего фактически альтернативный центр власти, значительно усугубило политическую разбалансировку системы. Не появись подобный харизматичный популистский лидер, умело манипулирующий протестными настроениями в своих целях, вполне возможно, что катастрофического сценария развития событий удалось бы избежать, хотя центробежные силы в республиках СССР набирали силы... Наконец, нельзя списывать со счетов и внешний фактор: очевидно, что противники СССР в "холодной войне" не до конца верили в добрые намерения советского руководства и предпочитали подстраховываться, работая на дальнейшее ослабление СССР. В итоге произошло то, что произошло.
