Когда пожилой человек рассказывает о своей жизни, прислушайтесь к его рассказу. Если, конечно, это маленькая повесть о самоотверженном служении делу и верности долгу, что всегда было и будет доблестью. Но отдельные факты и события жизни, пусть в чем–то и необыкновенной, носят все–таки эпизодический характер. Истинную цену они приобретают, когда через них проходит судьба человека, неотделимая от судьбы народа...— Мне — 90. Настало время подвести итоги? Для этого вовсе не обязательно ждать юбилея. Для меня было правилом итожить каждый прожитый день, месяц и, конечно же, год. Нельзя идти вперед, не имея ясности, что у тебя за спиной. И жить одними воспоминаниями тоже не стоит. Ведь в каждом сегодня обязательно есть что–то из того, что было вчера. Это закон жизни.
У крестьянских детей беззаботного детства не бывает. Не успеешь, как говорится, появиться на свет, а тебя уже норовят пристроить к какому–нибудь делу. Разумеется, по мере сил и возможностей. Гонять в ночное одноглазую кобылу с жеребенком входило в мои обязанности. Когда жеребенок подрос, я дважды получал от него удар копытом. Вначале в живот, так что потерял сознание. А второй раз молодая лошадь едва не угодила мне в голову. Но обошлось без последствий. Благо тогда все как–то обходилось...
В моей родной деревне Нивы Жлобинского района была начальная школа. (Деревня немалая: почти сотня хат, а под каждой крышей обитало не менее семи душ.) Располагалась школа в доме священника. (Его с семьей выслали на Север и дом опустел.) А у нас одно время жила учительница. Фамилия у нее была необычная — Шаланда. Ко мне она относилась с симпатией и ласково называла «сынок». «Вот что, сынок, — говорит она мне, — в школу ты не пойдешь. Я буду учить тебя дома». Я рад–радешенек. И родители довольны: нет нужды покупать мне одежду, обувь. (До 4–го класса весной ходил в школу босиком. Осенью и зимой — в лаптях. А потом родители купили резиновые сапожки. Вот было радости: ноги–то сухие!)
Каждый день учительница давала мне задания и строго следила за их выполнением. Так на дому я успешно освоил программу первого класса. За несколько недель до окончания учебного года учительница отвела меня в школу. И вместе с моими однокашниками я перешел во второй класс. Но вот и начальная школа позади. А семилетка — в деревне Солоное. Это километрах в семи от нашей Нивы. Родители не настаивали, чтобы я учился дальше. Решай, мол, сам. В 11 лет непросто принять такое решение. Но я своим умишком понимал, что без образования немногого достигнешь в жизни. И вот трое пацанов, нигде не бывавшие дальше своей околицы, самостоятельно отправились в Солонскую школу. Для нас это было как выход в большой мир.На первый урок в пятый класс зашел директор школы. «О, у нас пополнение! Из какой вы деревни, ребята? Очень хорошо. Ну что ж, проверим ваши знания». И вызывает одного из нас к доске, где висела карта СССР. «Покажи–ка нам Уральские горы». Дрожащей рукой мой товарищ вместо Уральских указал на Кавказские. «Совершенно верно», — говорит директор. И вызывает к доске моего второго односельчанина. Задает ему тот же вопрос. Мой товарищ, естественно, указывает Кавказские горы. И опять директор дает оценку: «Совершенно верно». Настала моя очередь. Я знал, что Уральские горы находятся не на юге. Но раз директор дважды сказал «Совершенно верно», значит, нас учили неправильно. И моя рука потянулась к Кавказу...
«Ну вот что, ребята, — обращается к нам директор, — для учебы в пятом классе вы не подготовлены. Возвращайтесь в свою деревню и займитесь учебой как следует. А через год приходите к нам».
Это был жестокий удар. (А сколько будет их еще в жизни!) Но больше всего меня мучили совсем недетские вопросы: зачем директор врал? Зачем говорил «совершенно верно», когда знал, что это не так? Зачем издевался над нами на глазах всего класса? «Ноги моей не будет в этой школе», — твердо решил я. На товарищей моих вся эта история не очень подействовала. Не получилось — ну и наплевать. Проживем как–нибудь и без школы. Жить как–нибудь я не хотел. Но что мне делать? Через неделю–другую встречаю на улице местную учительницу. Она спросила, как моя учеба в Солонской школе. Я честно все ей рассказал. Выслушала спокойно, даже не возмутилась. И посоветовала... пойти снова в четвертый класс. Так поневоле стал я «второгодником».Мой односельчанин, отец которого работал на железной дороге, учился в Жлобинской 19–й железнодорожной школе. Он и посоветовал мне отнести документы в эту школу. Вот и решилась моя проблема с дальнейшей учебой. Правда, до Жлобина от нашей деревни 12 километров. Билет на пригородный поезд стоил всего лишь рубль. Но где его было взять, когда в колхозе отец на трудодни не получал ни копейки? Проехать же «зайцем» шансов было немного. Контролер в буквальном смысле слова брал безбилетника за шиворот и выкидывал из вагона на первой же остановке. Полгода ходил я в школу пешком: 12 километров туда и столько же обратно... Нашелся, к счастью, родственник–железнодорожник, который выписал мне проездной билет. Все, казалось, встало на свои места.
И тут последовал еще один удар... Уже в шестом классе вызывают меня прямо с урока к директору школы. «Татаринов, — спрашивает он, — твой отец работает на железной дороге или в колхозе?» — «В колхозе». — «Придется тебе, парень, забирать документы и другую школу искать. Такое распоряжение сверху...» Вышел я из кабинета директора, сел в коридоре на скамейку и горько заплакал. Учителя проходят, спрашивают, что случилось. Утешают. Нашлась среди них добрая душа, убедила директора школы оставить меня как отличника учебы. Оставили в порядке исключения. С тех пор прошло 75 лет. А помнится все до каждой мелочи. Наверное, потому, что я сам строил свою судьбу. И это были первые камни в ее фундаменте, заложенные моими руками...
В 1937 году я успешно окончил 7 классов. Многие мои одноклассники стали второгодниками. Мне почему–то не хотелось их опережать. И решил я поработать в колхозе до следующего лета. Отец взял меня в свою бригаду, которая выращивала табак разных сортов. Табак приносил колхозу немалые деньги, но только не тем, кто его выращивал...А поступать я решил с моим другом в Гомельский речной техникум. Красивая форма, романтика... Конкурс там был огромный. Не получилось. И слава богу! Я поступил в Гомельскую фельдшерскую школу. И очень скоро убедился, что медицина — моя судьба. В июне 1941 года с отличием окончил школу. Экзамены сдавал экстерном: на 15 июня была повестка в Красную Армию. В военкомате дату призыва изменили на 7 июля. В Гомеле мне делать было нечего, и я решил вернуться в деревню. Но за всех все решила война...
Повестка в армию не давала мне покоя. Я простился с родными. С огромным трудом 6 июля добрался до Гомеля. Город бомбили уже на второй день войны. В военкомате записали наши домашние адреса и сказали: «Ждите вызова»... На Жлобин поезда уже не ходили. Решил идти домой по шпалам. А если встречу воинскую часть, буду просить, чтобы включили в свой состав. Так я отмахал километров 70. Военных встретил, но командир на мою просьбу коротко ответил: «Не имею права». И приказал бойцам переправить меня через Днепр. Добрался я до моей Нивы. А на следующий день в деревню ворвались немцы...
Меня не однажды спрашивали, не родственник ли я Ивана Татаринова, героя книги В.Каверина «Два капитана». Нет, не родственник. Но по делам, поступкам и помыслам два капитана мне дороже самых близких родственников. Девиз Саньки Григорьева «Бороться и искать, найти и не сдаваться» был и моим девизом. Он помогал мне перенести тяжелые испытания, когда я стал связным партизанского отряда «Смерть фашизму». А затем — бойцом диверсионной группы и медиком. Он следовал за мной по фронтовым дорогам в составе 41–й стрелковой дивизии 1–го Белорусского фронта. В действующей армии я вначале был бойцом–санитаром. Выносил раненых с поля боя. Получил тяжелую контузию. Подлечился — и снова в строй. Стал младшим лейтенантом медицинской службы и старшим фельдшером взвода санитароносильщиков. И все время на самой передовой. На кровавых полях боев, где надо оказать первую медицинскую помощь. О сохранении своей жизни тогда не думалось. На фронте и возникла у меня идея стать хирургом. Дошел до Берлина. На стене рейхстага написал: «Татаринов А.Т. Жлобин».
В феврале 1946 года вернулся я домой. От некогда большой деревни Нивы осталось 5 домов. Отец умер еще в 45–м. Средний брат Петр погиб в Польше. Старший Павел — на оборонном заводе в Москве. У сестры своя семья. Мама жила в землянке. «Будем строиться!» — это первое, что я сказал после маминых объятий и слез. К концу года мы с мамой вселились в свой дом. (За свою жизнь я построил три дома. В Нивах, в Жлобине, где по сей день живу с супругой. А третий дом срубил сыну.) Через год с небольшим я привел в свой дом учительницу Татьяну Тимофеевну. Она родила двух дочерей и сына...
Все сбылось, все свершилось в моей жизни. С отличием окончив Минский мединститут, я стал хирургом. За 25 лет бесконечной практики в Жлобинской больнице сделал около 8 тысяч операций. А когда пальцы стали отказывать, еще 26 лет работал врачом–физиотерапевтом. Стал заслуженным врачом БССР и кандидатом медицинских наук. Имею ордена и медали. И высокое звание от народа, которому служил всей своей жизнью, — почетный гражданин Жлобина.
Счастлив ли я? А как вы думаете...
