Мне не хватает твоего тепла и света... Любе Шелег — другу, поэту, журналисту
Говорю себе об этом неоднократно. Приходят воспоминания, в одиночестве грусть закрывает всем двери, а ты предстаешь передо мной такая молодая, красивая и такая светлая, что в какой-то момент начинаю купаться в твоих лучах...
Не хватает в моей жизни этих светлых лучей. Нет-нет, не самоистязание, не самоунижение, а нечто большее мучает меня, не дает покоя. Возможно, ушла молодость, остались лишь с годами боль и сомнения...
Почему-то начинаю вспоминать с того момента, когда ты решила покинуть Гостелерадио. Любимая работа, всегда с людьми, хорошие отзывы о твоей программе. Но ты уходишь в расцвете сил, добившись максимума успеха. Помнишь, в университете преподаватель по белорусскому языку Николай Григорьевич говорил: «Бабенко и Кан, начинайте изучение языка с азов — тогда у вас все получится». Забыв «трасянку», мы с нуля занялись белорусским. Потом, несколько лет спустя, было приятно слушать твои передачи и на белорусском языке. Его ты освоила в совершенстве.
Но ты ушла, чтобы смотреть за мужем-калекой. А еще, чтобы по ночам писать свои светлые стихи.
На днях в галерее «Земля людей» знакомый журналист читал мне их и восхищался. Особенно запали ему в душу строчки:
В пустом троллейбусе без света
На замороженном стекле
Ты написал мне: «Скоро лето».
А лето было в феврале.
Как много всего было, связанного с тобой и с твоими идеалами...
В Стамбуле я слегла с высокой температурой. А так хотелось побродить по древним улочкам города, посидеть под открытым небом за чашечкой кофе и говорить с друзьями, как будто ни о чем и так о многом. Вечером в гостиницу ты принесла какое-то снадобье, раздобытое на местном базаре. Натерев меня им, дав лекарство, стала читать стихи, родившиеся на турецкой земле:
Возможно, что когда-нибудь
опять к твоим огням
Я прикоснусь строками.
Возможно, только ныне
твой простор мне скучен.
Ждут края иные: к ним сердце
ближе, чем к тебе, Босфор.
Там минский снег
и есть места грибные.
В ту пору многие уезжали из Беларуси навсегда. И наши знакомые — тоже. А ты находила свое ромашковое поле недалеко от Минска. И черпала вдохновение даже в моей любимой Ратомке. И так часто замечала в людях черты, присущие именно твоим идеалам: красоту и доброту, мужество и оптимизм и, конечно, любовь — в самом что ни на есть глобальном смысле. Ты им молча улыбалась — они чувствовали тепло твоей улыбки, твою открытость и незащищенность и тянулись к тебе, чтобы уберечь от зла и бед.
Но не уберегли. Вначале, не спрашивая, поселилась в тебе неизлечимая болезнь, а потом страшная смерть внезапно пришла за тобой и унесла в другие миры. Сегодня в твой день рождения, многие сожалеют, что это так рано и так неожиданно произошло, что из-за финансовых проблем до сих пор не издана твоя вторая книга, что родители остались без единственной дочери, что у сына нет матери, а у мужа — жены. Скорбят многие. Потому что ты ушла такая светлая и такая незащищенная от жизненных невзгод.
