Штрихи к истории белорусской литературной критики
Конечно, без критики литературный процесс невозможен. Когда в 1927 году вышел первый номер журнала «Узвышша», то «узвышэнцы» пытались в нем заявить о себе как о новой литераторской генерации не в последнюю очередь острой публицистикой. Например, опубликовали в переводе на белорусский язык статью видного советского деятеля Н.Бухарина «Злыя нататкi», в которой развенчивалась «есенiншчына» и делался вывод, что «з гэтым гнiльлём трэба канчаць». «Нам патрэбна лiтаратура бадзёрых людзей, сьмелых будаўнiкоў, якiя iдуць у гушчы жыцця, ведаюць жыццё, з гiдасцю ставяцца да гнiлi, цвiлi, далакопства, карчэмных слёз, разгiльдзяйства, пыхоўнасцi i юродства».
В следующие десятилетия с гнилью в литературе боролись очень рьяно. В результате к 1940 году мало кто из авторов упомянутого «Узвышша» уцелел от репрессий. Да и Николай Бухарин, «любимец партии», выступивший против Сталина, в 1938 году был расстрелян после громкого процесса. К началу войны в Союзе советских писателей Белорусской ССР не набиралось и полусотни пишущих на белорусском языке литераторов и их деятельность тщательно отслеживалась и, разумеется, рецензировалась.
Классики в тени
В 1940 году для властей подготовлен очередной отчет с красноречивым названием «О теневых сторонах нашей литературы». Подписи под этим документом нет, и до сих пор достоверно не установлено, кто является его автором.
Начинается отчет, разумеется, с живых классиков (здесь и далее — орфография оригинала):
«За последний год очень мало активен Янка Купала — он почти ничего не написал. Целое лето пребывания писателя на даче в прекраснейших условиях в творческом отношении видимо были бесплодными. Причиной такого положения отчасти является то, что писатель замкнулся в своей скорлупе и мало связан с живой жизнью».
Претензии предъявляются и к Змитроку Бядуле, который «за последние годы не создал ни одного более или менее крупного произведения, отписываясь иногда мелкими сентиментально–сладковатыми рассказами».
Причина, по мнению автора отчета, та же, что и у Купалы: кабинетная замкнутость и оторванность от повседневной жизни и труда рабочих.
Повесть «Лiзiна каханне» Кузьмы Чорного заслужила следующий отзыв: «художественно–слабое, поверхностное, что является результатом известной спешки писателя».
Далее неизвестный автор критикует роман прозаика Рыгора Мурашка «Салаўi святога Палiкара», в котором «мрачно изображена колхозная жизнь». Безжалостно критикуется пьеса драматурга Ильинского «Што пасееш, то i пажнеш». Ильинский именуется автором «художественно–беспомощных и идейно–убогих пьесок», он «погряз по уши в мещанской идеологии, которой сопутствует его богемный быт [...] В его произведениях фигурируют жулики, прохвосты, или пропахшие нафталином мещане. Во всех его писаниях не нашлось ни грана подлинной теплоты по адресу социалистической действительности и наших замечательных людей. Ильинский изображает одного из героев, председателя исполкома Жукова бабником и взяточником. Герой произносит фразу, искажающую принцип коммунизма: «Мы перажываем такую эканамiчную эпоху — калi з кожнага па патрэбе, кожнаму па магчымасцi». А еще отпускает перлы вроде: «Жанчына — не кiлбаса, не знюхаеш — здавалася такая рахманая дзяўчына... I чаму да гэтага часу не прыдумалi машыны такой: нацiснуў кнопку — ёсць каханка! Абрыдла — нацiснуў другую — няма».
Найдены отрицательные явления и среди литературной молодежи.
«[...] поэт Острейко списал стихотворение казахского поэта и, добавив к нему собственную строфу, выдал это стихотворение за свое. По свидетельству редактора его книги стихов — Кулешова и в ряде других стихотворений есть чужие строчки».
Растаманский заяц
А вот под «Рецензией на рукопись тов. Бядули (сказка) «Серебряная табакерка» подпись стоит — Н.Казюк. Сегодня эта сказка считается классикой, дети в школе по ней сочинения пишут. Но в стадии рукописи ей предстояло пройти «идеологическую чистку».
Под рецензией стоит дата — 30 октября 1940 г. Из 14 страниц большая часть, страниц десять, — это цитаты. Что ценно в подробных разборах, пускай самого «оглобельного» рода, что иногда только там благодаря цитированию может сохраниться авторский текст или его первоначальный вариант.
Вначале Н.Казюк дает общую установку:
«Автор поставил себе целью показать нашему молодому поколению бессмертную жизнь... К сожалению, тов. Бедуля ничего от науки не взял, и свою фантазию он построил не на научной основе, не на знаниях условий материальной жизни общества и, в частности, не на знаниях жизни живых организмов. Вся его фантазия представляет собою набор идеалистической шелухи, ведущей к поповщине».
Напомним сюжет сказки: главный герой — дед по фамилии Заяц, у которого есть серебряная табакерка. Из нее он любит нюхать табак, который называет небесной пылью, и даже угощает им маленьких внучат. Дед сочиняет для внуков сказку с продолжением об истории табакерки: якобы их предок, мифический Дида–Дед когда–то посадил в нее саму Смерть. Борьба деда и его крестьянско–рабочих товарищей с рыцарями смерти, панами, ксендзами и прочими эксплуататорами, и есть основная линия повести.
Отдельный упрек рецензента вызывает пристрастие героя к табаку: «Чхи», «Апчхи», «Чых–пых» повторяются в различных вариантах очень часто на протяжении всей сказки, и этим «Апчхи» сказка и заканчивается. Чихание описывает автор, как величайшее наслаждение, поднимающее самые лучшие чувства». Причем в минуты нюханья у деда «мутныя вочы станавiлiся ясныя, як у юнака, рукi i ногi не дрыжэлi, i галавой ён пераставаў рабiць «не, не» (т.е. переставал трясти головой).
В эпоху «кислотной» литературы Берроуза, Уэлша, Бегбедера эти пассажи Бядули и его «растаманский заяц» выглядят предтечами жанра. Однако «табачные сцены» в том варианте сказки, который сегодня известен, сохранились. Куда хуже, что, по мнению рецензента, «Заяц деда–дед философствует как чистейшей воды метафизик и идеалист. Ведь «по «теории» старого зайца классовое капиталистическое общество бессмертно, его ликвидировать, ниспровергнуть невозможно потому, что смерть находится в серебряной табакерке деда–деда, рабочие и бедняки сделать ничего не могут».
Но основные нарекания критика и последующие коррективы вызвала глава о том, как изменился мир, в котором не стало смерти. Змитрок Бядуля создает утопию, в которой нельзя не усмотреть аллюзии с библейскими сценами. Львы и ягнята идут вместе, ими управляет маленькая пастушка. Волк воркует с овечкой, орел посадил на спину стайку больных гусят, муха учится у паука ткать... Н.Казюк отмечает как неудачную сцену великой радости рыб, получивших бессмертие, и их выяснение отношений с рыбаком. «[...] молодой рыболов положил на минуту ладонь на лоб, его нечто осенило, и он закричал: «Цяпер я зразумеў! Зразумеў!» — он достал из кармана ножик и порезал все свои вентери (сети. — Авт.) на кусочки. Потом сел в лодку, оттолкнулся веслом от берега и поплыл. Но рыбы окружали лодку и не давали двигаться несчастному рыбаку [...] рыболов вынужден раздеться и броситься в воду, потому, что на лодке он двигаться не мог. Рыба сразу же бросилась на рыболова со всех сторон [...] «лезла яму на спiну, на галаву, давалася ў рукi, выслiзгвалася, шчыкатала яму пяткi».
Короче, «автор своим произведением полностью отошел от теории Дарвина и от теории Маркса».
Трупоносы и трупоеды
Но самые экзотические фрагменты касаются того, как бессмертие восприняли люди. Это показывается на примере семьи портного Юрки Дратвы. В напечатанном варианте сказки этот персонаж остался, но эпизод с «просветлением» его семьи вылетел.
Итак, большая и голодная семья портного ждет сигнала главы семьи, дошивающего сапог, чтобы накинуться на свежесваренный картофель и селедку. Но тут на всех «находит бессмертие»... Чтобы понять дальнейшую сцену, нужно, наверное, вспомнить теории вегетарианца Льва Толстого о том, как плохо есть трупы, и прочий буддизм.
«– Тата... татачка... кiнь... Гэты бот — кавалак трупа ад каровы, ад каня, ад казла! Кiнь яго! Нам страшна... страшна. [...]
— Спалiць! Спалiць!
— Каб звання трупнага ў хаце не асталося!»
И семья сапожника начинает вдохновенно бросать в печь все вещи и продукты, имеющие животное происхождение. Сапоги, ремни, костяные пуговицы... В печи же оказывается и злосчастная селедка.
«Хатнiя шукалi з выпучанымi ад агiды вачыма па кутках кавалкi «трупаў» i радасна крычалi:
— Добра! Добра! Добра!
Людзi чаплялiся за свае ўласныя панчохi, валiлiся, узнiмалiся i гаварылi, нiбы апраўдвалiся:
— Больш не будзем! Не трэба нам магiльнiку ў хаце! Не хочам быць трупаносамi i трупаедамi! Годзе! Годзе!»
Подобное происходит по всей Земле. Босые, раздетые, но счастливые люди сжигают «трупы». Можно понять, почему Николай Казюк цитирует текст целыми страницами:
«Былi магiльнiкi ў розных будынках, якiя людзi называлi «божымi дамамi»: торы, евангеллi i караны, пiсаныя ад рукi на пергамiне, старадаўнiя рукапiсы на свiной i цялячай скуры, скураныя фолiянты. А тое, што ў iх было напiсана, таксама пахла трупам — усё аб смерцi ды аб смерцi.
Тысячы кнiг выносiлi з бiблiятэк. У тых кнiгах былi альбо гiмны смерцi, альбо страх смерцi, альбо фiласофiя аб смерцi. Запыленыя бiблiятэкары i бiблiятэкаршы пералiствалi кнiгi i выкiдвалi iх праз вокны i дзверы на вулiцу.
Усё гэта пахла трупам. Усё гэта трэба было спалiць, каб i звання не засталася. Iх попел трэба было пахаваць у зямлi, як апошнiх нябожчыкаў».
По всей Земле горят страшные костры.
Не правда ли, картина для нас, знающих, как проходят «культурные революции», удручающая. И вполне соответствующая приведенной в начале статьи установке Николая Бухарина. Ведь вслед за книгами, как известно, берутся за авторов. Должно быть, и Змитрок Бядуля знал о костре во внутреннем дворе здания НКВД, в котором сожгли конфискованные рукописи. Изображение такой радикальной дороги к «светлому будущему» — это было уже слишком...
После уничтожения «трупов» все население Земли, включая младенцев, начинает нюхать табак. А нищие, которых в бессмертном мире пруд пруди, бегают за табакерковладельцами и выпрашивают понюшку (растаманский рай!).
В рецензии Н.Казюка приводится еще один идеологически вредный фрагмент, удаленный впоследствии из текста. Дед рассказывает внукам, что такое талант:
«Скажам так: сярод тысяч качаноў капусты на гародзе ёсць адзiн качан–талент. Па выгляду ён не адрознiваецца ад iншых качаноў, аднак у гэтым качане ёсць фокус–покус: адарвеш лiсток — шаўковы, другi — сярэбраны, трэцi — залаты. Можаш нарваць гару лiсткоў, а качан цэлы. Такi качан называецца талент. Кожны заяц думае, што яго качан з талентам. А паспрабуй зайцу праўду сказаць, што яго качан без талента, дык ён табе выдзярэ i вочы, i вушы, i галаву адкруцiць».
А вот зайцы без таланта «Некаторыя лысеюць, а некаторыя абрастаюць чубамi. Яны крычаць на ўвесь свет: «Мы з талентам!» Так яны галосяць да тых часоў, пакуль вераб’i гнёзды пачынаюць вiць у iх валасах, а на лысiнах рупныя гаспадынi блiны пякуць».
Н.Казюк это определение называет «сплошнейшей чепухой» и делает вывод:
«Можно было бы привести еще больше несуразностей (ими изобилует каждая страница рукописи) из произведения тов. Бядули «Серебряная табакерка», свидетельствующих о незрелости и идеологической враждебности заячьей «философии», идущей против диалектического материализма, против конкретной действительности жизни».
И суммирует, что издавать сказку в таком виде нельзя.
«Вряд ли автор сумеет его и переработать. Проблема жизни и смерти автору оказалась не по плечу. Это объясняется тем, что автор просто не знает существа теории Маркса — Энгельса — Ленина — Сталина, не знает законов развития природы и общества, не знает материалистической диалектики.
Если бы автор владел оружием диалектического и исторического материализма, он такого мистического произведения не писал бы».
В первом томе «Гiсторыi беларускай лiтаратуры ХХ стагоддзя» утверждается, что писатель имел какие–то причины, о которых можно только догадываться, не отдавать произведение в печать (с. 261). Так ли было на самом деле? Для каких целей писалась рецензия и почему она находится среди документов отдела пропаганды и агитации ЦК КП(б) Белоруссии за 1939 — 1940 гг.? Более того, среди материалов этого отдела в одной папке с машинописью сборника рассказов Ильи Гурского «Восень прынесла вясну», готовившегося к изданию в Государственном издательстве при СНК БССР в 1941 году, хранится и машинопись «Сярэбранай табакеркi». Этот вариант исследователям литературы не известен. Рукопись сказки, вероятно, еще сам автор успел передать в белорусский отдел Государственной библиотеки БССР, об этом свидетельствует довоенный шифр на титульном листе оригинала сказки, уцелевшей в годы войны и хранящейся ныне в Национальной библиотеке Беларуси.
Сказка «Сярэбраная табакерка» была впервые напечатана в 1953 году в журнале «Полымя» уже после смерти автора, отдельным изданием — в 1958 году. Вышеприведенных цитат в ней нет. Испортило ли это художественную ценность текста? Вопрос дискуссионный. В 1977 году был издан более полный вариант с предисловием литературоведа Розы Гульман, утверждавшей, что только какое–то чудо спасло от гибели «Сярэбраную табакерку». Дом писателя вместе с рукописями в войну сгорел, а рукопись среди руин и пепла нашли солдаты Красной Армии, только что освободившей Минск от врага. Полный текст был опубликован в 1989 году в 5–м томе собрания сочинений писателя.
Судьба критика
О Николае Казюке, рецензировавшем рукопись Бядули, сегодня мало кто знает. А между прочим, личность примечательная. Родился в 1898 году в д. Корчицы Кобринского уезда Гродненской губернии. В Первую мировую войну как беженец попал в Россию. Был добровольцем Красной Армии, закончил рабфак, потом — институт журналистики, аспирантуру. Работал в российских изданиях «Рабочая Москва» и «Деревенский коммунист», в ЦК ВКП(б) инструктором культпропа и в отделе печати. В 1931 году в Центральном издательстве народов СССР в Москве вышла брошюра Н.Казюка «Другая бальшавiцкая вясна». В 1936 г. Казюк был переведен на работу в ЦК КП(б) Белоруссии на должность зав. отделом печати и издательств. В ноябре 1937 г. назначен директором Белорусского государственного института народного хозяйства. Николай Казюк был первым в списке делегации, вручавшей в 1936 г. Сталину на съезде Советов в Москве знаменитое «Письмо белорусского народа Великому Сталину».
2 октября 1937 года Бюро ЦК КП(б)Б рассмотрело дело Н.Казюка и за «притупление политической бдительности к врагам народа Поссе и др., выразившееся в неразоблачении их, будучи в близких отношениях с ними», объявило Казюку выговор с занесением в личное дело. Сохранилась стенограмма заседания, из которой следует, что по предложению наркома НКВД Бермана материалы о Казюке были переданы в «органы НКВД для дальнейшего расследования». Казюк апеллирует в Комиссию партийного контроля при ЦК ВКП(б), которая 10 апреля 1938 года на выездном заседании в Минске выговор сняла.
Но 28 июля 1938 года Николая Казюка арестовали по обвинению в принадлежности к контрреволюционной организации. Обвинение не подтвердилось, и 8 марта 1939 г. Николай Казюк был освобожден из–под стражи. Правда, и на прежней должности не остался. В справочнике «Белорусский государственный экономический университет: 70 лет. 1933 — 2003», который издан в Минске в 2003 г., утверждается, что дальнейшая судьба Н.Казюка неизвестна. Однако обратите внимание, что под рецензией стоит дата — 30 октября 1940 года. То есть Казюк был не просто жив, но и при важном деле — могли ли случайному человеку доверить столь ответственную задачу, как написание рецензии на рукопись известного белорусского писателя? И действительно, нашлось сообщение, что в том же 1940 г. Николай Казюк уже в качестве главного редактора Государственного издательства при СНК БССР присутствовал 28 марта на известном совещании в ЦК КП(б)Б по вопросу реформы белорусского правописания.
И еще один неожиданный след... Янка Купала в записной книжке (последней, отправленной из Москвы после гибели поэта в Белорусский архив в Уфу вместе с другими личными вещами) среди московских телефонов пометил и телефон Казюк Валерии Николаевны Д 1–67–17. Можно предположить, что это или дочь, или жена Николая Казюка, которая в то время жила в Москве.
Носил волк — понесут и волка...
Критики Алесь Кучер и Лука Бенде и сегодня являются символами «аглабельнай крытыкi»... Однако в 1940 году они уже не были всесильны. В Национальном архиве Республики Беларусь хранится рукопись статьи Я.Михолапова, преподавателя Рогачевского пединститута, о Луке Бенде под красноречивым названием «Пашляк i фальсiфiкатар».
«Авярбахаўскi дзяншчык Л.Бэндэ багата ўнёс усякай пакасцi ў нашу маладую савецкую лiтаратуру. Нават яшчэ ў 1935–м годзе, карыстаючыся полiтычнай бесклапотнасцю редактара «Полымя революцыi» М.Лынькова, Бэнда змяшчае цэлую серыю бяздарных артыкулаў аб беларускай лiтаратуры XIX ст.»
Автор статьи бьет Бенде его же оружием, не стесняясь в выражениях, навешивая ярлыки: «трацкiсцкая бяздарная хлусьня», «контррэвалюцыйная пiсанiна»... Я.Михолапов страстно заступается за Янку Купалу, дореволюционное творчество которого, как известно, Бенде считал идейно вредным и не заслуживающим изучения.
«Знаглелы трацкiст дайшоў да таго, што пачаў выкрэслiваць народныя матывы з творчасцi Я.Купалы, сатырычныя строфы, якiмi Купала зрываў маскi з нацдэмаўскiх паэтаў, рэвалюцыйна–пафасныя вершы, якiмi Купала клiкаў беларускi працоўны народ да барацьбы з эксплуататарамi i прыгнятальнiкамi [...] Лiтаратурны злодзей i бяздарнiк Бэнда, атакуючы творчасць Я.Купалы, выхватвае асобныя слабыя радкi з раннiх песень паэта i сцвярджае, што Купала «адмаўляўся ад рэвалюцыйнай барацьбы, прапаведаваў класавы мiр унутры беларускай нацыi», апяваў усё пратухлае, рэакцыйнае, «iмкнуўся да пагаднення з манархiямi».
В том же 1940 году тот же Я.Михолапов пишет статью «Яшчэ раз аб Ал.Кучару». Тут тоже упоминается «авербаховец и троцкист» Бенде, с которым сотрудничал Кучер. Среди обвинений есть и такие:
«Заклятыя ворагi беларускага народа тыпу Iгнатоўскага «прысвоiлi» годнасць пролетарскага поэта бандыту Ц.Гартнаму, яны старалiся стварыць гэтаму шпiёну япона–германскай фашысцкай разведкi «вялiкую славу». Гэты бандыт з вялiкага гасцiнца Ц.Гартны ацэньваецца А.Кучарам як носьбiт iдэй «дробна–заводскага пролетарыята».
Опасен был хлеб критика... Сегодня воспеваешь члена белорусского правительства, заслуженного коммуниста Д.Жилуновича, а завтра он оказывается шпионом японо–германской разведки Тишкой Гартным... Зря, оказалось, Кучер писал и о поэте Хадыке, что тот «идейно перестроился»...
«Кучар настолькi атупеў, настолькi стаў полiтычна блiзарукiм, што не ў сiлах убачыць пад фармалiстычнай пошленькай адзежынкай агiдную морду ворага народа Хадыкi».
Одного не доизобличишь, другого переизобличишь... Не прав, по мнению автора, А.Кучер и когда в пух и прах разносит творчество З.Бядули, объявляя «писателем буржуазно–националистическим и кулацким». «Ён iмкнуўся выгнаць З.Бядулю з радоў савецкiх пiсьменнiкаў i аддаць яго на здзекi ворагам народа. Лепшы твор нашай савецкай лiтаратуры «Салавей», якi быч напiсан З.Бядулем у 1927 г., А.Кучарам аб’яўляўся буржуазна–нацыяналiстычным творам».
«Наогул кажучы, памылкi А.Кучара, якiя злачынна утойваюцца iм, павiнны знайсцi рэзкае асуджэнне ў асяроддзi нашых лiтаратараў–крытыкаў. Патрэбна да канца выкарчаваць з нашай савецкай лiтаратуры трацкiсцка–нацдэмаўскi хлам», — завершает свою статью Я.Михолапов.
Как известно, и Кучер, и Бенде в отличие от многих героев их статей благополучно пережили конец сталинизма, неплохо устроились и в новых условиях. Какова судьба пытавшегося выступить против них Я.Михолапова, мы не знаем. Хотя он и бичевал «троцкистов» и пр., но возможно, что не избежал списков НКВД — говоря по-Евангельски «тем же судом был судим»... Такое было окаянное время!
