(Окончание. Начало в №11.)
Не сотвори себе кумира
В.О.: Что же все–таки раньше: яйцо или курица? Если элиты Швеции так образцово демократизировались, то какие факторы этому способствовали? Можно утверждать, что развитая экономика открыла путь экономическому плюрализму, разнообразию форм собственности, а они, в свою очередь, сделали возможным плюралистическую культуру политического мышления и поведения. Или шведская политическая элита, опираясь на институциональные рычаги, сформировала демократическую этику управления, а затем с ее помощью добилась экономического роста и стабильности в обществе?
Ж.Г.: Для меня достаточно очевидно, что между экономическими, политическими и этическими установками шведской элиты существует взаимосвязь, взаимозависимость. Что как раз и есть показатель качественных сдвигов в глубинных структурах ее ментальности. За всем, несомненно, стоит многолетняя, уходящая корнями в историю практика демократического развития шведского общества.
В.О.: Для большей ясности еще раз сопоставим демократический потенциал шведской элиты (референта западной демократии) и белорусской, российской, литовской.
Ж.Г.: Они несопоставимы. У них (на Западе) и у нас (на Востоке) исторически задана разная логика политического движения вперед.
В.О.: Мы подошли к крайне острому вопросу. Какую роль должна играть демократия в политическом развитии известных нам исторических обществ? Авторитетный немецкий политолог–международник Александр Рар (директор берлинского Центра Бертольда Бейца по изучению России, Украины, Беларуси и Средней Азии при Германском совете внешней политики) убежден: «Демократия — не всечеловеческая религия». Между тем современные политические процессы, носящие глобальный характер, в значительной своей части ориентированы на демократическую модернизацию всего мирового сообщества. Возглавляет эту миссию Запад. Его идеологи трактуют демократию как универсальную цель мировой истории. Под этой маркой наиболее влиятельные западные страны упорно (где средствами информационного, дипломатического, экономического давления, где военной силой) продвигают демократию на уровень институциональной организации самых различных государств мира (естественно, при этом продвигают и свои геополитические, экономические интересы). Методологической опорой западным политикам служит все та же гипотеза институционального (опытного) обучения демократическому поведению политических элит тех стран, которым надлежит стать новыми демократиями.
Ж.Г.: Мы уже говорили: несмотря на огромный заряд оптимизма западных и отечественных сторонников институционального подхода к укоренению демократии, результаты апробации институциональной гипотезы в ходе мониторинга ценностных установок политических элит постсоветских республик триумфальными не назовешь.
С одной стороны, материалы опросов свидетельствуют о качественной однородности тех превращений, которым в постсоветский период подверглись политические элиты бывших советских республик. С другой — социологическое исследование поставило под сомнение не только саму модель институционального обучения, но также основанные на ней некоторые предположения. Например, пропагандистский тезис о наблюдающихся в странах бывшего Советского Союза успехах институциональной прививки демократии. Его можно принять лишь с существенной оговоркой. Формальное утверждение демократических институтов еще ничего не говорит о содержательной стороне вопроса, не исключает вероятность того, что этот факт фиксирует только имитационный эффект или псевдоинституциализацию демократических процессов.
В.О.: Таким образом, мы можем констатировать, что сторонники институционального подхода работают не с эмпирически подтвержденной теоретической гипотезой, допускающей возможность произвольной организации политической жизни, а с идеологической мифологемой, опираясь на которую они стремятся втиснуть эту жизнь в прокрустово ложе любезной им демократии. Западный подход к демократизации не хочет признавать ограниченную природу демократических ценностей, в противном случае западноевропейцам пришлось бы отказаться от политического, экономического, культурного экспансионизма, на котором основана стратегия современного Запада. Скажу больше: многие вызовы и конфликты современности — результат столкновения, которое нередко возникает в том или ином регионе вслед за попыткой западных политиков продвинуть философию демократического мироустройства. Евроатлантисты вторгаются в инородную социальную и культурную среду как носители высокой, по их мнению, демократической миссии. Они уверены, что даруют миру божественный стандарт, абсолютную истину.
Ж.Г.: А на практике получается — приходят в чужой монастырь со своим уставом.
Навязчивая вестернизация
В.О.: Вот именно. Современный глобальный разогрев социальных, этнорелигиозных, политических страстей, нередко доходящий до большой крови, — это зачастую прямая или косвенная реакция на навязчивый западоцентризм евроатлантической стратегии нынешнего периода трансформации. За определение вектора цели общественного развития ведется острейшая борьба. Тут уместно привести точку зрения известного социолога Александра Данилова (член–корреспондент НАН РБ, профессор, автор капитальной монографии «Переходное общество», посвященной проблемам системных преобразований), который резонно утверждает, что главное содержание нынешнего трансформационного периода — «не столько социально–экономические категории, сколько политическая борьба за определенную направленность процессов». Западные политики просто одержимы навязчивым стремлением любой ценой осуществить вестернизацию общественной жизни там, где они появляются.
Ж.Г.: Все–таки демократическая модернизация мира — хоть и масштабная, но, как мне представляется, не исключительная цель Запада. За демократическими проектами скрывается нечто большее.
В.О.: Несомненно. Аналитики в первую очередь обращают внимание на то, что параллельно с глобальным продвижением демократии в мире идет процесс концентрации управления производительными силами. Транснациональные корпорации, экономически и культурно укорененные в основном в западной цивилизации, прямо или косвенно устанавливают или расширяют свой контроль над мировыми финансовыми и сырьевыми ресурсами. Экспорт демократии оказывается вполне доходной статьей.
Ж.Г.: Здесь, мне кажется, уместно заострить внимание еще раз на том, что у этого экспорта существует спорная обратная сторона. И исследование, которое мы обсуждаем, как раз лишнее тому подтверждение. Во что бы то ни стало добиваясь демократической модернизации переходных (транзитивных) обществ, западные политики, специалисты неоправданно игнорируют факторы социокультурной предзаданности развития той или иной исторической общности, слишком поспешно абстрагируются от доминирующих в жизненном укладе того или иного народа ценностей, от особенностей его национальных традиций. Главным образом по этим причинам Запад не совсем адекватно понимает характер ценностных предпочтений политических элит постсоветских стран, определяющих курс переходных обществ.
В.О.: Белорусские элиты (равно элиты других постсоветских республик), конечно же, контрастируют с западными элитами. Однако дело даже не в том, что представители отечественной политической, административной элиты — это в значительной степени носители опыта существовавшей до недавнего времени советской системы, которая вырабатывала у людей определенный тип умонастроений, привычек, поведенческих стереотипов, не отягощенных демократическими императивами. Вопрос в том, где взять другие кадры?
Ж.Г.: Появление кадровой альтернативы для замены «идеологически загруженных» прошлой системой — реальная проблема, которую энтузиасты институционального учреждения демократии преодолеть не в силах. Народ есть такой, какой есть. Германии в 1990 году было намного проще. Воссоединение двух ее частей сделало возможным появление на востоке страны западной альтернативы. Замена социалистически «загруженных» восточных кадров, не обладающих опытом демократического руководства, стала реальной перспективой. В нашем случае подобной альтернативы не было и нет. И все–таки основная загвоздка, как мне думается, не только в отсутствии кадров с опытом демократического управления. Еще дело упирается в сохраняющуюся инертность политической элиты. Она не обнаруживает глубинных «подвижек» в своих ценностных ориентациях, так сказать, оппортунистична (не хочет и боится революционных стрессов) на бессознательно–интуитивном уровне.
В.О.: А, собственно, с какой стати постсоветские элиты (в частности, белорусская) должны обнаруживать такого рода подвижки, если окружающий мир демонстрирует разочарование в ценностях, которые нам предлагают спешно осваивать. Возьмем, к примеру, ту же Германию, которую принято считать витриной европейского капитализма и образцом социально ориентированной экономики. Недавно Институт исследования общественного мнения Emnid по заказу фонда Bertelsmann провел социологический опрос среди жителей Германии. Девять из десяти немцев высказались против капитализма! 88% жителей этой страны поддержали идею установления нового экономического порядка, отличного от капитализма. По мнению респондентов, капитализм не способствует ни достижению социальной справедливости, ни защите окружающей среды, ни бережному отношению к природным ресурсам. При этом большинство опрошенных также уверены, что существующий экономический порядок можно реформировать в правильном направлении... Однако в созидательную силу рыночных механизмов верит только треть опрошенных. Но что характерно? Несмотря на скептическое отношение к капиталистическому укладу в экономике, немцы не хотят менять экономический строй революционным путем (журнал Spiegel, 18.08.2010).
Ж.Г.: Весьма актуальная информация. Особенно для наших доморощенных ниспровергателей устоев, готовых продвигать почти любой радикальный сценарий, лишь бы сорвать резьбу.
Власти берут столько, сколько дают
В.О.: Но это не все. Американский институт изучения общественного мнения Pew Research Center провел социологическое исследование в странах Восточной Европы. Как сообщает агентство AFP (04.11.2009) со ссылкой на полученные данные, со времени падения Берлинской стены среди восточных немцев число тех, кто положительно расценивает демократические преобразования, снизилось на 6%. В Болгарии число сторонников демократии сократилось на 24%, Венгрии — на 18, России — на 8%.
Как говорится, тенденции достаточно прозрачные. То, что издали казалось замечательным, в непосредственной близи оказалось жестким и колючим. Теперь на смену демократической эйфории закономерно приходит понимание того, что безоглядная либеральная реконструкция политического устройства не всегда и не везде — наилучший путь к решению проблем общественного развития. Особенно в условиях бушующего глобального кризиса. Белорусская элита, похоже, сообразила это давно, когда спрос на демократию был еще в разгаре.
Ж.Г.: С социологической точки зрения белорусская элита просто–напросто следовала и следует своей внутренней сущности, придерживается здравого консерватизма. Мы знаем, что потенциал ее демократичности и открытости (как и других элит) напрямую зависит от отношения к таким ценностям, как политическое участие, политическое равенство, права меньшинств, конфликт, плюрализм мнений, законность и др. Степень выраженности этих принципов демократической стратегии управления в деятельности прежде всего местной политической элиты Беларуси отнюдь не самая высокая, в чем мы могли убедиться, знакомясь с данными мониторинга «Демократия и местная власть». Соответственно не самая высокая степень демократической ориентированности и белорусского общества в целом.
В.О.: Элита, ее отношение к ценностям демократии служат ориентиром для массового сознания. Это понятно. А как позиция местной управленческой элиты, уровень ее притязаний на принятие тех или иных решений сказываются на характере центральной исполнительной власти? Существует мнение, согласно которому сильная президентская «вертикаль» противоречит политической воле местной элиты и населения. Дескать, авторитарный режим (так называют белорусскую власть ее оппоненты) появился случайно, противоречит духу и устремлениям базового слоя управленческой элиты. Мне представляется, что политическая конструкция белорусской верховной власти определенным образом отражает настроения и предпочтения, существующие среди представителей местной власти.
Ж.Г.: У меня нет оснований оспаривать ваш тезис. Во–первых, мониторинг, материалы которого мы здесь используем, показал, что базовый уровень власти склонен к закрытости или замкнутости пространственной организации. Во–вторых, местная управленческая элита не заинтересована в расширении возложенного на нее круга полномочий, побаивается брать на себя инициативу, не прочь переложить ее на верхние этажи власти. С этой точки зрения показательны результаты самооценки представителями местной власти уровня своей ответственности за реализацию основных задач социального и экономического развития (см. рис. 5). Из одиннадцати предложенных для оценки сфер ответственности респонденты из числа местной управленческой элиты готовы отвечать в большом объеме лишь за три из них: организацию отдыха и культуры, коммунальное хозяйство, трудоустройство. Ответственность за борьбу с преступностью и охрану окружающей среды — скорее разделяют с верхними этажами власти, нежели «переключают» на себя.
В.О.: Весьма характерно, что ответственность за реализацию стратегических направлений (развитие экономики, сферы образования, здравоохранения, а также жилищная проблема, социальная и миграционная политика) местная управленческая элита отдает центру. Согласитесь, совсем не странно, что последний в такой ситуации не стал упираться. Не зря говорят: власти берут столько, сколько дают, а не столько, сколько хотят. Сильная президентская власть в Беларуси (по терминологии ее критиков — авторитарный режим) — это в определенном смысле выбор самой белорусской элиты, ее представителей в местных эшелонах власти.
Ж.Г.: В данном случае смысл поведения понятен, местная административно–управленческая элита считает разумным не брать на себя бремя «крайнего» (того, кто отвечает за ход событий), перекладывает его на центральное руководство. Во всяком случае, по стратегическим направлениям. Таким образом, мы можем констатировать: деятели местной власти в Беларуси придерживаются патерналистских представлений, предпочитают работать под опекой и в системе иерархически выстроенной государственной власти, опираясь на волю и директивы Центра.
Поэтому уже к концу 90–х годов в стране достаточно рельефно прослеживается централизация и иерархизация властвующей политической элиты. Пирамида отечественной власти, ее вертикальные и горизонтальные структуры так или иначе замыкаются на верховной политической элите и Президенте Республики Беларусь, который несет основной груз ответственности за реализацию как внутренней, так и внешней политики. В этом, собственно говоря, и проявляется специфика политического поля Беларуси.
Экспертное заключение Платона
В.О.: Жанна Михайловна, для более полного понимания феномена белорусской политической элиты, неторопливой и даже консервативной в том, что касается либеральных реформ, надо пристальнее посмотреть на предмет политических вожделений наших оппозиционных радикалов, готовых самым решительным образом добиваться своего. Это особенно актуально в свете драматических событий, произошедших сразу после очередных президентских выборов.
Ж.Г.: Пристальнее посмотреть на демократию, чем это сделали классики, вряд ли получится. Поэтому я сошлюсь на знаменитого философа Древней Греции Платона, где демократия впервые появилась как форма государственного устройства. Этот мудрец был одним из самых упорных противников демократии, считал ее одной из стадий вырождения государства. Его аргументы во многом актуальны спустя две с половиной тысячи лет. При демократии граждане перестают уважать законы, повсеместно царит культ потребительства, люди крайне отчуждены друг от друга, укореняется эгоизм. В результате крайняя свобода оборачивается крайним рабством, произволом толпы... Демократия — разновидность социального релятивизма. Афинский мыслитель сравнивает ее с кораблем, на котором взбунтовавшиеся матросы захватили власть и изгнали кормчего.
В.О.: Пожалуй, не менее интересен взгляд на демократическую форму правления другого знаменитого грека Аристотеля, ученика Платона. Этот мыслитель предпринял попытку позитивного обоснования демократии. Но и он в своей классификации политических режимов признал, что демократия является искажением политии (республики, согласно переводу Цицерона). Аристотель считал принципиально важным для правильной демократии наличие ограничительной нормы, а именно, чтобы все граждане, собравшись вместе, могли видеть один другого. В связи с этим он называет предельную цифру граждан одного полиса — 20.000.
Однако даже на почве небольшого древнегреческого города–государства, каким являлся полис, было не всегда возможно удовлетворительно организовать демократический строй политической жизни нации. Что уж говорить о современных крупных государственных образованиях. Многомиллионные государства не позволяют физически реализовать основной принцип древнегреческой демократии (личный контакт между всеми гражданами, их прямое участие в управлении и правосудии). Реформы, посредством которых Запад сумел создать впечатление будто бы удачного преодоления невозможности реализовать основной принцип древнегреческой демократии, были осуществлены только сравнительно недавно. В результате родилась представительная система, были установлены периоды ротации этого представительства и разделение государственной власти.
Ж.Г.: На самом деле ситуация с демократической трансформацией белорусского общества очень неоднозначная. На нас часто покрикивают из–за бугра, дескать, чего плететесь, давайте больше демократии и поскорее. Но о какой демократии идет речь? Классическая (прямая) демократия, как ее изобрели древние, в современном мире практически невозможна. Опосредованная (представительная) — лично у меня вызывает ряд вопросов. Например, надо ли нам под маркой развития представительной системы народовластия поощрять развитие предвыборных балаганов в виде неизвестно кем проплаченных радио– и телешоу, уличных митингов, пикетов, листовок, плакатов и т.п., которые переполнены, говоря деликатно, недостоверными сведениями, пустыми обещаниями и прочей лакированной ерундой? Все это дискредитирует идею выборности как таковую. Может быть, надо подвергнуть ревизии саму методологию предвыборных кампаний? Ведь сегодня участие в них избирателей далеко не всегда осмысленно. Человеку, перед тем как он пойдет на избирательный участок, забивают голову разного рода пиарщиной.
В.О.: Под занавес нашей беседы вы затронули крайне важную и болезненную тему. Нам действительно часто пеняют за якобы недостаток демократии: у вас то плохо, это не сделано, там неправильно поступили и т.д. Мы испуганно втягиваем голову в плечи и посыпаем ее пеплом. Мы испытываем чувство вины. Мы спешим исправиться... Стоп! Мы не заметили, как попались на чужую удочку. Демократия, недостаток которой нам вменяют в вину наши западные партнеры, при внимательном рассмотрении начинает походить на кумира с подмоченной репутацией. Между прочим, выдающийся философ советского времени Алексей Лосев, блестяще знавший античную и всю мировую историю и культуру, считал природу демократии в определенном смысле паразитической. Поскольку она живет за счет критики других режимов, ее существование парадоксальным образом зависит от них.
Демократический Запад, США в свое время значительно укрепились за счет критики коммунистической системы. После развала соцлагеря западная демократия принялась критиковать Югославию, Ирак, Иран, Россию, Беларусь, другие постсоветские республики, где у власти не ставленники демократов...
Ж.Г.: Я хотела бы уточнить, речь ведь не идет о полном отказе от демократии?
В.О.: Разумеется, нет. Вектор развития политических ценностей Европы, частью которой мы являемся, уже давно задан. Мы не в силах поменять его. Однако надо понимать, что демократия, демократические выборы — не панацея, не божественная колесница, на которой можно легко въехать в социальный рай.
Широко рекламируемая и активно экспортируемая Западом система демократических выборов часто использует избирателей втемную, минуя их сознание. Пиар–технологи, опираясь на деньги заинтересованных групп и лиц, осуществляют массовое зомбирование людей, умело понуждают человека голосовать за того или иного претендента, не обращая внимания на его деловые качества.
Ж.Г.: Это напоминает ситуацию в супермаркете. Посетители часто покупаются на эффектные упаковки и ярлыки. Короче говоря, нередко демократические выборы — это дымовая завеса. Они помогают протащить в политическую жизнь нечто, что заранее приготовлено на закулисной политкухне.
Перефразируя Марка Твена
В.О.: Таким образом, в чем заключается проблема? Демократия работала без больших издержек там, где информационные коммуникации и политические связи локализовались в пределах относительно небольшой социокультурной общности. Сегодня мы живем в принципиально иной информационной и политической среде, которую принято называть глобальной деревней. Демократический инструментарий в такой деревне работает далеко не всегда исправно. Каким образом современный избиратель может составить представление о претенденте? В основном опосредованно, через телевидение, радио, прессу, интернет, различные агитационные акции, в которые уже вмешались ангажированные профессионалы–пиарщики. Составить независимое суждение о деловых и человеческих качествах претендента современным избирателям крайне трудно. Они не вели с ним совместные дела, не ходили в боевые походы. Сегодня электорату зачастую приходится иметь дело с пиаровским портретом претендента, который даже отдаленно может не походить на модель.
Ж.Г.: Возникает законный вопрос: как хотя бы отчасти исправить положение?
В.О.: Надо менять приоритеты избирательных кампаний. Люди должны выбирать не «загримированных» политиков, а предлагаемые ими подходы к управлению государственными делами...
Ж.Г.: То, что вы сейчас сказали, по–моему, хорошо иллюстрируют прошедшие 19 декабря выборы белорусского Президента. Власть и государственные СМИ методично добивались, чтобы в ходе кампании претенденты обсуждали свои концепции системного решения государственных проблем, а не занимались финансовой и имиджевой раскруткой себя любимых. И это удалось, агитационно–пропагандистские приоритеты избирательной кампании оказались не совсем такими, какими их хотели видеть противники политической системы. Избиратели смогли убедиться, что девять кандидатов из десяти — на одно лицо. Девять соперников действующего Президента — приверженцы, по сути, одной примитивной концепции («Долой Лукашенко!»), выбор между ними лишен смысла. Вместе с тем люди отчетливее увидели позитивную роль национальной стратегии Александра Лукашенко в их личных делах и государственном строительстве. Результат президентских выборов известен. Единственное, что слегка раздражает, — плач вконец деморализованной оппозиции о том, что Беларусь, мол, еще на пять лет остается в руках авторитарного правителя.
В.О.: На это можно ответить, перефразируя Марка Твена: белорусы отличаются простотой вкуса, они выбирают лучшее. А еще уместно напомнить славное правление жившего в V веке до нашей эры стратега (генерала) Перикла. Историки связывают с деятельностью знаменитого политика расцвет древнегреческой демократии. На самом деле это было авторитарное правление одного политического деятеля, который, если того требовали обстоятельства, не стеснялся употреблять власть и силу. Критики в адрес афинского правителя было море, особенно со стороны квазидемократов. Однако афинские граждане из раза в раз выбирали именно его (в известном смысле процедура выборов приобрела формальный характер). Так повторялось ежегодно тридцать один раз! Пока авторитарный стратег Перикл держал власть, афинская демократия торжествовала. После его смерти и демократию, и Афины настигает упадок. Спустя некоторое время афинский полис теряет политическую самостоятельность и становится частью империи Александра Македонского.
Ж.Г.: Мне кажется, в этом древнем историческом сюжете заключена актуальная мораль, которую неплохо бы уяснить тем, кто хочет поменять вектор развития нашей страны, добивается демонтажа ее политической системы, жаждет шоковых политических и экономических реформ белорусского общества.
В.О.: На нынешнем этапе Беларусь реализует не худший вариант собственного развития. То, что белорусская политическая элита, ее правящее звено не чужды здорового консерватизма, не абсолютизируют демократию (отвергают радикальные методы ее утверждения), понимают значение крепкой государственной власти для успешной модернизации белорусского социума, дает белорусам дополнительный исторический шанс выдержать глобальную конкуренцию и не утонуть в море острейших вызовов современности.
Ж.Г.:: Одним словом, в жилах белорусской политической элиты течет здоровый оппортунизм. И слава Богу, что белорусский народ понимает и разделяет его. Это надежное средство от революционных переворотов и потрясений.
В.О.: Жанна Михайловна, спасибо за интересную беседу.
Подготовил к печати профессор Вячеслав ОРГИШ.
