Миф о Диве

Яркая, красивая, особенная, Лариса Александровская определенно была, как сегодня модно говорить, секс–символом своей эпохи...

О ее романах и богатстве ходили легенды, поэты и художники без устали запечатлевали свое восхищение ею на бумаге, холсте и в мраморе, она была обладательницей чуть ли не всех возможных в СССР премий, званий и титулов, объездила почти весь мир — как редкую драгоценность, советские вожди любили демонстрировать ее друзьям и оппонентам, гордясь ею не меньше, чем достижениями своей страны в промышленности и науке... Яркая, красивая, особенная, Лариса Александровская определенно была, как сегодня модно говорить, секс–символом своей эпохи, хотя и не блистала на экране, как другие прославленные современницы, воплотившие стиль того времени, — Любовь Орлова или Марлен Дитрих. Чтобы стать звездой, ей не нужны были ни кинематограф, ни поддержка энергичных мужчин, как это было в случае Дитрих или Орловой. И если актерские достижения других секс–символов — тема спорная, критиковать талант Александровской никому в голову не придет даже сегодня, когда принято ставить под сомнение абсолютно все. Не потому, что свидетельств и свидетелей не осталось — остались. Еще можно найти и людей, которые рукоплескали Александровской в образах Кармен, пушкинской Татьяны или шолоховской Аксиньи, сохранились и записи оперных партий, позволяющих оценить не только голос, но и драматический талант «белорусской Неждановой» (так ее называли в довоенной прессе, сравнивая с примой Императорского Большого, а после — просто Большого театра). К 100–летию Ларисы Помпеевны в Беларуси учредили международный конкурс и премию ее имени, выпустили марку с ее изображением, издали книгу — все, как подобает памяти столь прославленной личности, с именем которой связано создание Национального оперного театра, отметившего на днях свое 75–летие...


Но весь этот торжественный блеск — не более чем яркая мишура. Театральные декорации к очень непростой, прихотливой жизни Ларисы Александровской, скромной девочки из церковного хора, достигшей положения гранд–дамы белорусской оперы, умершей практически в одиночестве и еще недавно почти забытой... К слову, даже сегодня никто доподлинно не знает, когда она родилась.


Спасительный голос


Александровская так и не закончила свои мемуары, хотя не раз бралась за написание подробной автобиографии, поддаваясь настойчивым требованиям поклонников и издателей. В архивах сохранилось несколько тетрадок и блокнотов, где Лариса Помпеевна снова и снова возвращается в свое детство, юность... И каждый раз эти записи обрываются на первых днях войны, хотя вспомнить ей определенно было что. В послевоенных газетах осталось немало свидетельств партизан и фронтовиков, для которых она пела прямо под открытым небом. Один из летчиков даже рассказывал, как во время вражеского обстрела с разбитыми навигационными приборами по чудом уцелевшему приемнику привел самолет на советский аэродром: по радио передавали популярную в то время «Перепелочку» в исполнении Александровской, фронтовики узнавали этот голос с первой ноты... Кстати, одну из любимых песен наших ветеранов «Выпьем за родину нашу привольную, выпьем и снова нальем», написанную в госпитале композитором Исааком Любаном на слова Арсения Тарковского в 1942 году, впервые исполнила именно Александровская, а через два года даже записала пластинку... Однако для нее самой годы войны, видимо, были из тех воспоминаний, к которым она предпочитала не возвращаться, ограничившись описанием лишь одного дня — 23 июня 1941 года:


«...Объятый пламенем Минск, с неба низвергаются бомбы, бомбы, бомбы... А ведь это только второй день войны. Босая, в одном платье, пробираясь через чащобу и болота, без пищи и воды, бреду с толпой таких же обездоленных на восток... Рядом шагает мой Игорь. Неделю назад ему сделали операцию аппендицита и не успели снять швы. Игорь держится молодцом: ему уже 10 лет и надо показывать пример 5–летнему Вите, нашему соседу по дому, которого мы успели взять с собой...»


Без вещей и документов, прямо из бомбоубежища, устроенного в оперном театре, вместе с сыном она отправилась пешком в Москву. После белорусских артистов эвакуировали в Алма–Атинский театр оперы и балета, дальше — в Горький, Ковров... Все это время Лариса Помпеевна вела активную переписку с коллегами, оказавшимися в разных городах Советского Союза, — сообща они пытались разыскивать родных, без вести сгинувших во время войны. Александровская потеряла мужа, занимавшего тогда должность прокурора республики...


Так вот, говорят, в новом паспорте, который певица тогда получила, ее по ошибке сделали на год моложе и в действительности 105–летний юбилей Александровской должен отмечаться в этом году, а не в следующем, на чем настаивают энциклопедии. Однако сама Лариса Помпеевна, как любая красивая женщина, разговоры на тему своего возраста не любила.


«День своего рождения, год, число, месяц назову в конце, в самом конце, когда уже будет все равно», — написала она на полях одной из своих тетрадок, которые так и не смогла закончить...


Вокал ручной работы


Тем не менее путь на сцену был ей, как говорят, на роду написан, хотя родилась Александровская в простой и религиозной семье железнодорожного служащего.


«Пою я, как помню себя, — рассказывает она своим так и не случившимся читателям. — Пробовала играть на балалайке, мандолине, гитаре... Очень огорчало меня, что пальцы не охватывали гриф балалайки и особенно гитары. Вспоминаю — утрами, проснувшись, «вытягивала пальцы», а чтобы легче скользили — смазывала гриф сливочным маслом...»


Эксперименты с маслом были забыты после того, как в семье друзей родителей обнаружилось старенькое пианино:


«Мне разрешили приходить «играть»! Я приходила и буквально часами сидела: нажимала на клавиши, что–то еще придумывала — сейчас не вспомню... Сидела дотемна, не зажигая лампы, а потом уходила домой. Ни нот, ни какого–либо знакомства с инструментом никто не давал: я самостоятельно что–то проделывала, а про меня и забывали, что у них в гостиной нахожусь...»


Заняться музыкой по–настоящему она смогла опять же случайно: брат заболел скарлатиной, и родители устроили здоровых детей в семьи знакомых. Лариса попала в дом Акуловых, где музицировать умели и любили, глава семьи нашел в ней свою самую прилежную ученицу... Дальше — еще одна любопытная запись:


«И вот опять огромный перерыв в занятиях музыкой, 1–я империалистическая война, переезд в Ленинград... А там 1917 год и т.д. Было, правда, одно событие в жизни — купили граммофон (еще в Минске). И пластинки были: Ян Кубелик, Панина, Плевицкая, Шаляпин... Шаляпина слушала без конца — влезая с головой в граммофонную трубу!»


Что характерно — покупка граммофона затмила для юной Александровской все другие события. Хотя для ее семьи эти годы оказались роковыми: родители развелись, Лариса вернулась в Минск, к бабушке, ради заработка устроилась певчей в церковный хор. Пока однажды...


От хористки до Кармен


«Как–то кто–то подошел к клиросу и предложил мне поговорить. После службы он, провожая меня домой, сказал, что организуется любительская труппа из молодежи и приглашает меня поступать к ним. Это совсем неожиданное приглашение в театр (а тут церковь!) — я даже растерялась, в семье в то время это было бы почти чем–то неприличным... Я поговорила с дедом и бабкой, они сказали «как хочешь» (они меня любили!)... Пели на украинском языке «малороссийские» водевили с танцами. Весело. Мне понравилось. Но церковь не отпускала, и я пела и там, и там... А однажды, когда пришла в церковь после репетиции, свое сольное место «Господи, кто обитает в жилище твоем...» вместо протяжного широкого пения спела почти игриво, как в театре... Регент предложил выбрать: или церковь, или театр. Так я ушла в театр...


Эту работу я совмещала со службой на 81–х пехотных курсах комсостава... Затем меня назначили секретарем военкома, дали воинский билет со штампиком «Годен». Днем — работа военная, вечером — театр... По «военной» линии часто приходилось выезжать в деревню, проводить собрания, время — 20–е годы, а ездить приходилось верхом на лошади по 20 — 30 и больше километров... Записали меня еще в территориальный полк, ради пайка: было голодновато, а я для них пела в концертах, когда надо было. А паек получала, т.к. числилась в музыкантской команде — барабанщиком... Но все же все остальные побочные занятия отпали — с работой в Красной Армии я покончила в 1923 году — вышла замуж и поступила в Минский музыкальный техникум...»


Первый выпуск первого белорусского музыкального техникума состоялся в 1928 году, отчетный спектакль — опера «Фауст» на белорусском языке, Александровская пела Маргариту. «Спектакль имел определенный успех», — писала она. Более чем определенный — в 1930 году с благословения партии и правительства для молодых вокалистов создали Белорусскую государственную студию оперы и балета, а в мае 1933–го открылся Белорусский государственный театр оперы и балета, где Александровская блистала уже в роли Кармен...


«Человек другой эпохи»


Собственно, писать о себе после этого события у нее больше не было нужды: советская пресса с восторгом следила буквально за каждым шагом певицы и дома, и за рубежом — там она гастролировала, случалось, до полугода, очаровывая европейскую публику не только оперными ариями, но и белорусскими народными песнями. Неудивительно, что молва приписывает Александровской историческое вручение сундука с легендарным «письмом белорусского народа товарищу Сталину» — действительно, кому еще, как не ей, героине газетных передовиц, быть удостоенной такой чести? Но документальных подтверждений этому факту не сохранилось. Зато сохранились платья и сценические костюмы, которые она предпочитала шить сама. И ее версия «Аиды» не устарела до сих пор — кстати, на родной сцене Лариса Помпеевна поставила не один десяток спектаклей, не постеснявшись в 50 лет снова стать студенткой, в этот раз — уже режиссерского факультета ГИТИСа... Однако старость и болезни не пощадили ее талант — шутя пережив смену нескольких эпох, умирала Александровская в 1980–м почти всеми забытой, с жалкими 60 рублями на сберкнижке, оставив после себя только несколько пластинок и множество мифов... Книга ее племянницы Ариадны Ладыниной, вышедшая несколько лет назад небольшим тиражом, так и осталась единственной. Идея о создании музея примы белорусской оперы, возникшая к 100–летию Александровской, так ни во что и не воплотилась. Только минские коллекционеры городских легенд пишут о ней в своих Живых журналах: «Лариса Помпеевна Александровская — человек из другой эпохи. Оперная певица, народная артистка СССР, руководила белорусской оперой в 50–х. Судя по состоянию могилы, сейчас о ней мало кто вспоминает»...


Материалы для публикации предоставлены Белорусским государственным архивом–музеем литературы и искусства.

Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter