Актриса Зинаида Броварская в воспоминаниях знаменитых купаловцев

— Когда она уже почти не видела, сестра очень настойчиво звала ее в Одессу, родной город, где были счастливы о ней позаботиться, где было море, которое она всегда очень любила, — вспоминает народная артистка Зинаида Зубкова. — Не согласилась, предпочла остаться одна, только бы поближе к своему театру.

Я пришла в Купаловский в тот самый момент, когда заканчивался «классический театр» и начинался эксперимент. Борис Эрин ставил «Лису и виноград»: вместо привычного подвижного круга, менявшего интерьеры на сцене, появилась высоченная винтовая лестница, на которой я увидела ее, царицу Клею, невозможно красивую, настоящую царицу... Ни разу, ни в какой ситуации я не замечала Зинаиду Ивановну с согнутой спиной. Даже на пляже. Вот сколько помню — наше утро на гастролях где–нибудь у моря, она аристократично стоит у воды в огромной шляпе и читает. Загорала только стоя. И рассказывала, как в детстве любила примерять побрякушки матери, а после выбрасывала эти бусы из окна, любуясь, как они разлетаются сверкающими брызгами. Не важно, что находилось потом далеко не все, красота момента стоила таких жертв. Талант у нее был такой же — искристый, изобильный, многоцветный, в каждой из ролей она была совершенно новая, не похожая ни на одну из прежних героинь. Но чего это стоило — еще тогда, после спектакля Эрина меня впечатлили влажные волосы царицы Клеи: эмоции на сцене она проживала настоящие. А после, узнав, что нам с Лилей Давидович негде жить и ночуем мы тут же, в гримерке, на театральном диванчике, не раздумывая предложила пожить у нее.

— Слезы, заливавшие ее лицо на сцене, никогда не были искусственными, — продолжает Мария Захаревич. — Но и критик она была беспощадный. Хвалила редко, однако мало кому удавалось дать настолько точную оценку новой театральной работе... В последние годы мы жили буквально дверь в дверь, я приходила к ней после спектаклей, и если что–то впечатлило по–настоящему, обсуждение могло затянуться до утра. Ничего другого, кроме театра, для нее не существовало. Или, скорее, не осталось. Но личное было табу для обсуждений.

 
— Внушала нам: переступил порог театра — все свои проблемы забудь, — рассказывает ученик Зинаиды Броварской артист Купаловского театра Андрей Ковальчук. — Но при этом такой удивительной опеки — не заботы, а именно материнской опеки ни в институте, ни в театре я не ощущал больше ни от кого. Когда студентом я периодически попадал в глупые истории, в очередной раз заваливал научный коммунизм или оказывался в моральной изоляции на курсе, именно она брала меня за руку и разруливала все ситуации, объясняя, как правильно себя вести, что такое человеческая природа и актерская природа в частности. Когда работал в Бресте, а потом в Витебске, она же устраивала для меня прослушивания у минских режиссеров, хотя я был тогда настолько занят в постановках, что о столичной сцене особенно не мечтал. Однако у Зинаиды Ивановны было другое мнение, и когда в Минске создавался молодежный театр, она таки уговорила его главного режиссера Георгия Боровика специально поехать в Витебск, чтобы посмотреть меня.

— Зимой 1966 года я попала в аварию, — вспоминает Мария Захаревич. — Случилось это на моей родине, недалеко от Нарочи. Гололед, автобус занесло... Почти на три месяца я оказалась изолированной от мира в больнице Мяделя. И все это время я получала письма от Зинаиды Ивановны, каждый день! Почти каждый вечер она выходила на сцену, но находила время вести для меня дневник театра. Писала, видимо, в любую удобную минуту — часть писем написаны простым карандашом, адрес на конвертах часто и вовсе цветным, но эти дорогие письма я храню до сих пор.

— Для меня это самый дорогой человек из всех, с кем сводила жизнь, и, уверен, не для меня одного, — говорит Андрей Ковальчук. — Зинаида Ивановна следила за судьбой всех своих учеников, сколько бы их ни было, даже годы и десятилетия спустя. Вела переписку, поддерживала морально, если могла, пыталась помочь. Причем на поддержку могли рассчитывать не только те, кто занимался у нее на курсе, но и те, кому она преподавала всего лишь сценическую речь.

Перейдя в Купаловский, первую роль я получил в последнем спектакле Зинаиды Ивановны. Но это была уже совсем другая ситуация. «Смех лангусты» давался ей нелегко, здоровье подводило все чаще, но о том, чтобы убрать постановку из репертуара, никто не заговаривал, для Броварской это был спасательный круг. К тому времени я уже давно не нуждался ни в чьей опеке, но для нее, мне кажется, был важен этот символический жест... Думаю, талант быть матерью был у нее не меньший, чем талант актрисы и педагога. Увы, но роль матери ей довелось играть в чужих жизнях.

cultura@sb.by

Советская Белоруссия № 43 (24925). Суббота, 5 марта 2016