«I адной кроплi з Нёмана не аддам за ўсе воды Днястра, Буга i Дняпра».
Так писал человек, которому суждено было провести большую часть жизни вдали от любимого Немана. Да и в историю он вошел больше соседних народов, чем белорусского — такая судьба у многих наших талантов. Но значит ли это, что мы должны о них забыть, как и о сделанном ими для нашей культуры? Давайте подумаем вместе.

Восстание и поэзия
Итак, перенесемся на 195 лет назад. Деревня Замостье на Случчине. Семья обедневшего шляхтича герба «Трубы» Франца Петкевича. На свет появляется младший сын Антон. Какой судьбы для него желали родители? Как все — мечтали, что сынок прославит род, будет славным и богатым...
Но пройдет несколько лет, и семья срывается с места и переезжает в деревню Жуков Борок на Столбцовщине. Там Франц Петкевич получил должность подловчего в имениях Радзивилла. Но причина переезда, а фактически побега, иная. Старший брат Антона, Валерьян — участник восстания 1831 года. После разгрома инсургентов оказался во Франции, в эмиграции. Отец повстанца (ясно, что вся семья была под подозрением) был вынужден продать усадьбу и уехать.
Однако новое место жительства оказалось знаковым. В том самом Жуковом Борке родился и провел детство всемирно известный философ Соломон Маймон. Правда, было это почти веком ранее. А когда там поселился Антон Петкевич, в имении по соседству жил его ровесник Людвик Кондратович. В будущем — белорусско–польский поэт, «лiрнiк вясковы» Владислав Сырокомля. Он так будет вспоминать про своего друга Антона: «Таварыш яго дзiцячых гадоў, я добра помню маладога паэта ў акружэннi прыстойнай шляхецкай сям’i, у абдымках братоў i добрай маткi; помню той садок у квеценi i тыя добрыя сэрцы, гледзячы на якiя чалавек з замiлаваннем думаў пра сцiплую прастату продкаў».
Дружба двух будущих литераторов продлится всю жизнь.

Именно Владиславу Сырокомле Антон Петкевич посвятил свое первое стихотворение «Гара Замчышча» по мотивам белорусских народных сказок. А первый рассказ он написал уже во время учебы в Слуцкой гимназии. Рассказ назывался «Пра тое, як людзi час марнуюць».
Как и многие из того поколения просветителей, Петкевич писал и на польском — на котором можно было публиковаться, и на белорусском — языке народа, среди которого жил.
Для вольнодумных произведений требовался псевдоним. Он у Антона Петкевича самый что ни на есть народный — Адам Плуг. Почему? Ответ звучит в стихотворении Петкевича, посвященном Винценту Дунину–Марцинкевичу: «Я для цябе — плуг нiбы, ты ж — ратай правы, ты сееш зерне па сялянскай мове, дзе з цягам часу над травой i пустазеллем узрастуць цудоўныя плады ўраджаю».
Деньги и легенды

Еще одно знаковое событие: в 1856 г. Петкевич «развиртуаливается» с единомышленниками в Вильно и Минске — Винцентом Дуниным–Марцинкевичем, Станиславом Монюшко. Благодаря этим знакомствам в 1859 году в минской типографии братьев Бейлиных в сборнике «Голос из Литвы» публикуется стихотворение Адама Плуга, посвященное Дунину–Марцинкевичу.
Революционная семья
Зарабатывать на жизнь по–прежнему приходится учительством. При этом, осев в Житомире, Плуг начинает издавать свои книги, сотрудничает с киевским журналом «Гвязда». И встречает любовь. Женой Адама Плуга в 1857 году становится Людвика Сержпутовская. Молодожены попытались какое–то время хозяйничать, взяв в аренду деревню Поток возле Винницы. Однако хозяйственники из обоих были не очень. И в 1861 году семейная пара открыла в Житомире мужскую гимназию с пансионом.
земляк Адама Плуга.
Вот здесь, похоже, оба нашли свое призвание. Так, что в 1861–м за «крамольное» воспитание гимназистов были лишены права преподавать. А в 1862–м Людвика и Адам были арестованы за участие в антиправительственных манифестациях, отсидели в Овручской тюрьме.
А затем началось восстание 1863 г. После его разгрома супруги опять были арестованы. Заключение Адама Плуга продлилось два года.
После освобождения для прогрессивной пары настали черные времена. Петкевич подрабатывал гувернером. Поддерживал себя тем, что писал роман «Бакалавр» о трудной жизни домашних учителей.
В 1868 году умерла Людвика.
Варшавская рапсодия

друг детства Адама Плуга.
Польский исследователь В.Гомулицкий вспоминал: «Паэт не пазбавiўся нават да канца дзён сваiх пявучага акцэнту ў мове, якi яго адрознiваў ад мазураў. А тым больш, калi гаварыць пра музыку душы, што гучала праз цэлае яго жыццё, ад дзён маладосцi i аж да сiвой старасцi, заўсёды ў той самай танальнасцi».
Прославился он и как переводчик. Взялся за это дело в заключении. Говорят, хотел переводить Гюго да Шекспира на белорусский язык — но ему сказали: «Где ж ты это напечатаешь? Переводи на польский. Хоть денег заработаешь».
В «родны кут» Петкевичу не удалось вернуться. Он умер в Варшаве и похоронен на Повонзковском кладбище. В одном из костелов ему установили бюст — в 1905–м, во время «оттепели».
Дело о племяннике
В Варшаве Адам Плуг заботился о своем племяннике Зеноне Петкевиче, сыне брата Генрика. Зенон тоже пописывал в газеты. В своей колонке «На горизонте» в варшавской «Правде» он уже после смерти дяди опубликовал разгромную рецензию на поэму Янки Купалы «Адвечная песня». Особенный шум вызвало утверждение, что белорусской литературы нет. В газете «Наша Нiва» за 16 сентября 1910 г. появляется возмущенный отзыв: «...пан Пяткевiч дужа лоўка распраўляецца не толькi з «Адвечнай песняй», але з усёй мiнуўшчынай беларусаў, з цэлым цяперашнiм беларускiм рухам, ды на будучыню нашага народа кажа «мэмэнта моры» — «помнi, што памрэш».Зенону пришлось разруливать ситуацию. Он прислал в «Нашу Нiву» письмо на белорусском: «Калi я сказаў, што няма яшчэ беларускай лiтаратуры, гэта значыць, што няма яе мiнулага, але я веру ў будучыню жывога народа. Беларуская лiтаратура яшчэ ствараецца, расце з гэтага народа».
Что ж, утверждение было уместным. Адам Плуг тоже в это будущее верил.