Зеркальные миры Александра Суцковера
Современное телевидение уже невозможно представить без актеров–телеведущих с крепкой театральной школой. Как сейчас принято говорить, «лицо» еженедельной публицистической программы «Обратный отсчет» телеканала ОНТ Александр Суцковер почитателям Национального академического театра
им. Горького известен уже много лет. Спектакли с его участием «Свободный брак», «Амфитрион», «Папа, папа, бедный папа...», «Укрощение строптивой» всегда были в центре той эстетики, которую принято именовать фирменным стилем театра.
— Александр Семенович, вас самого, как зрителя, что раздражает в современном эфире?
— Хорошее телевидение — это всегда провокация, повод для размышления и диалога. Такой подачи мне иногда не хватает. Уровень обсуждения тех или иных проблем не всегда вызывает доверие. Понимаешь, что все хотели серьезного разговора, но получилось так, как получилось. Не хотелось бы критиковать огулом, но есть, есть облегченность в нынешнем телевидении.
— Ваш предыдущий проект «Судьба человека» наверняка требовал больших моральных затрат. Пропускали ли вы драматические истории героев через себя? Нужно ли это делать профессиональному актеру?
— Да, стопроцентно нужно. Говорю о себе. Там просто невозможно было иначе. У одного человека не раскрылся парашют, он пролетел полторы тысячи метров, остался жив и после этого прыгает снова с этой же высоты. Один из героев провел 8 лет в плену в Африке и не пал духом, сохранил свое человеческое достоинство и даже писал стихи. Хочешь не хочешь, такие истории начинают тебя гармонизировать. Ты начинаешь задумываться, почему сила духа человека, прошедшего такие испытания, сильнее твоей? Ты учишься.
— Сейчас «Судьба человека» уже не идет. Есть разные мнения, сколько должен жить на сцене успешный спектакль. А рейтинговая программа?..
— Не знаю. Наверное, со временем аромат выдыхается. Ведь все живое имеет свой конец. И первым это чувствует зритель.
— И театр, и телевидение — дело коллективное. Но в чем их принципиальное различие?
— Если говорить обо мне, на телевидении я более свободен. В нынешнем проекте «Обратный отсчет» телеканала ОНТ я могу обмениваться мнениями, меня слушают. Вот так просто вступить в полемику с режиссером в театре, поправлять его замысел никто не решится. Да это и не принято. В театре режиссер, как в армии, — полноправный командир. На телевидении и в хорошем кино существует тонкая обратная связь, еще начиная с материала. Все заинтересованные лица, как говорят дипломаты, начинают влиять на конечный продукт еще в процессе обсуждения. Чем больше мнений, даже порой отклоняемых, тем глубже результат.
Что «Судьба человека», что «Обратный отсчет» — обе программы, как две машины времени. Любой человек — маленький, большой — всегда хоть раз мечтал о том, чтобы вернуться в прошлое или заглянуть в будущее. Наша передача позволяет вернуться, заглянуть и воссоздать события прошлого. Мы копаемся в архивах, в старых газетах, встречаемся с очевидцами. Если это получается, магнит интереса работает в сторону экрана.
— Кино сейчас поставлено на конвейер, а театр этого избежал?
— Он, безусловно, становится конвейером. Ненавистные мне слова «рейтинг», «рынок», «касса» заставляют руководство театра думать о том, чтобы театр заполнялся. Они улавливают, что зритель хотел бы смотреть. Все театры идут по принципу облегчения репертуара, но мы баланс все же стараемся соблюдать. Поэтому и появляется «Земляничная поляна» Бергмана, «Васса Железнова» Горького.
Прорваться, сделать так, чтобы тебя заметили, — это сидит в каждом актере. Как оно реализуется — другое дело. Нужно ли отказаться от стеснения? Простого человеческого стеснения и внутренней скромности? А если человеку это не присуще? Если он расстанется с частью себя самого?
Редко кому из белорусских актеров удается сыграть что–то серьезное в сериалах, которые снимаются у нас. У меня не раз они вызывали большое удивление — зачем люди это делают и кто это будет смотреть? Но раз делают и продолжают делать, значит, кто–то смотрит. Мне говорят: «У зрителя есть выбор, он сам переключит канал!» Но это лукавство. Ничего подобного. Телевидение — это же как рынок «Ждановичи». Главное, чтобы человек подошел к твоему лотку. Подойдите, посмотрите, какие цены. А потом уже слово за слово — и купишь то, что совершенно не собирался. Уставший человек после работы садится у телевизора, ему хочется отдохнуть. Он смотрит, втягивается, потом ему становится интересно, кто куда пошел, кто кого застрелил, сколько отсидел, кто кому брат–сестра. Они же и снимают так, чтобы человек сел и не встал с дивана. А потом, если с ним заговорить, он сам с раздражением вспомнит этот сериал. А зачем сел? Просто так устроено сериальное кино. Поэтому это лукавство — говорить о выборе. Они просто делают деньги.
— На одном из театральных вечеров вы рассказывали, как впервые с восторгом смотрели со своим товарищем Николаем Пинигиным «Неоконченную пьесу для механического пианино» Михалкова. Сейчас удается поймать то ощущение?
— Чаще в кино. Я стараюсь не пропускать каннские новинки в Доме кино. Там попадаются фильмы, которые возвращают мне состояние смятения и подъема. Не скажу, что это катарсис. Все–таки чем старше становится человек, тем больше у него разочарований. Не сказал бы, что мироощущение грубеет, но какая–то непосредственность проходит. Не дай Бог, конечно, чтобы она совсем прошла, значит, актер умер, но многое воспринимаешь уже не так обостренно. Что касается театра — такого нет. Будучи в Москве на Новый год, посмотрел «Горе от ума» Юрия Любимова в Театре на Таганке. Очень люблю эту пьесу, и хороший получился спектакль. Но ощущения подъема уже не было. Хотя, как всегда у Любимова, сделано умно и с иронией. Но сегодня хочется уже чего–то большего.
