О контроле за ГМО

Маркировка по умолчанию

Под выращивание генно–модифицированных культур отдано уже 12 процентов всех пахотных земель на планете, и площади постоянно увеличиваются. Растет, пусть и незначительно, нагрузка ГМО и на наш рынок — около 1,5 процента образцов, проходящих проверку в специализированных лабораториях, оказываются трансгенными. Такой товар должен попадать на прилавки только с маркировкой «Содержит ГМО», однако в магазинах его вряд ли отыщешь. Торговля просто не хочет связываться с подобными продуктами. Но значит ли это, что генно–модифицированные ингредиенты (ГМИ) отсутствуют в нашей пище целиком и полностью? Оказывается, нет.


Хоть в мире создано уже 27 видов трансгенных культур, включая кабачки, баклажаны и сахарный тростник, 99 процентов площадей занимают четыре главные: соя, кукуруза, хлопок и рапс. Две последние — технические, поэтому основной упор при тестировании на содержание ГМО сделан на сою и кукурузу, которые идут в пищу. По нашему законодательству все продукты, корма для животных, продовольственное сырье с содержанием этих культур подлежат обязательной проверке. И последние пять лет ГМО все чаще находят в соевых соусах, кукурузных хлопьях, панировке куриных окорочков, соевой муке и другом. И вот тут самое интересное. Лабораторные методы столь чувствительны, что могут обнаружить даже десяток трансгенных молекул.

До недавнего времени было принципиально: есть ли вообще ГМО в продукте или нет. Любое, даже ничтожное количество было основанием для обязательного нанесения маркировки «содержит». Это называлось беспороговой концепцией. Однако с 2013 года мы перешли на правила Таможенного союза, которые не требуют декларировать содержание ГМО на упаковке, если их в продукте меньше 0,9 процента (исключение — детское питание). В итоге аккредитованные на тестирование лаборатории, а их у нас 18, перешли с качественного анализа на количественный: определяют, не только есть ли трансгенная составляющая, но и сколько ее в образце. Во–первых, такой тест более дорогой, и это легло дополнительным финансовым грузом и на продавца, который его оплачивает, и в конечном счете на потребителя. А во–вторых, покупатели в итоге все же остаются в неведении, имеется ли, в принципе, в их покупке генно–модифицированный ингредиент. Например, за 2014 год в одной лаборатории из десятков образцов с ГМИ лишь в трех случаях порог 0,9 процента был превышен. Во всех остальных продукты пошли в продажу как свободные от трансгенных составляющих. Напрашивается вопрос: а как же право потребителя на предоставление полной информации?

Даже от генетиков, убежденных в безвредности генно–инженерных культур для человека, можно услышать: чем прозрачнее эта тема, тем лучше. Меньше домыслов и спекуляций. Например, сколько шума было вокруг высадки ГМ–картофеля, устойчивого к колорадскому жуку, на полигоне Института генетики и цитологии НАН! Мол, скоро накормят нас трансгенной картошкой! А ведь неоднократно говорилось, что экспериментальная линия была создана в контексте научного проекта. Научившись создавать ГМО, специалисты повышают квалификацию, учатся эффективнее распознавать такие организмы. Кстати, на полигоне Института генетики в этом году собираются высадить рапс, «модифицированный» в БГУ. Есть еще один полигон — в Центральном ботаническом саду. Там пытаются создать клюкву с повышенной сахаристостью. Все это с чисто научными целями. Ведь, и это не секрет, генетики хоть и научились встраивать полезный для каких–то целей ген (например, помогающий растению быть устойчивым к болезням и вредителям), сама встройка — процесс случайный. А значит, невозможно точно сказать, «включится» полезный ген или замолчит и не возрастет ли при этом, например, аллергенность выращиваемой культуры.

В том числе и поэтому в стране выстроена целая система детекции, то есть обнаружения, выявления ГМО. Государство регулирует и генно–инженерную деятельность, высвобождение ГМО в окружающую среду для проведения испытаний, и использование ГМ–культур в хозяйственных целях, их ввоз, вывоз и транзит, хранение и обезвреживание. В этой сфере существует более 40 законодательных актов. В Академии наук с 1998 года существует Национальный координационный центр биобезопасности. Все говорит о том, что подход к ГМО у нас серьезный, тщательный... И при всем этом у потребителя нет полных сведений. Разве здесь не имеется явной нестыковки?

vasilishina@sb.by

Советская Белоруссия № 11 (24893). Четверг, 21 января 2016
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter