Сколько знаю Марию Захаревич — столько и восхищаюсь ею. А знаю ее уже более 30 лет. От случая к случаю мы видимся — наши дачи в одном направлении. Пока едем, за два с половиной часа про многое переговорим. Я люблю слушать Марию Георгиевну. Особенно тепло, проникновенно рассказывает она про свое детство, родную деревню, своих родителей.
Березы под окном
— Мария Георгиевна, мы сидим и беседуем в вашем родительском доме. Знаю, вы довольно часто тут бываете. Что для вас этот дом — память о родителях, воспоминания детства?— Нет, мое детство прошло не здесь, а в нашем прежнем доме. Он был с полкилометра отсюда. В войну его немцы сожгли. И мы жили у деда, потом в доме знакомых, которые выехали в Польшу. Но этот период я помню плохо — маленькая была. А вот уже как переехали в свой новый дом, помню хорошо. Нам так хотелось заиметь свой собственный угол, что переселились сюда, даже не дожидаясь, пока отец положил пол. Он клал его, уже живя в доме.
Дом, как видите, небольшой — в одну комнату, где значительное место занимала и теперь занимает печь, стояли две кровати, обеденный стол… Потолок низенький, окна маленькие. Но тогда, в суровые послевоенные годы, нам и такой дом казался настоящей светлицей. Как радостно нам тут было, как светло! Сколько помню себя, отец все время что-нибудь мастерил — то лавку какую-то, то ручку для двери, то рамку для зеркала, для фотокарточки. Словом, все, что вы сейчас видите, сделано его руками. Поэтому я ничего и не меняю, берегу каждую деталь, каждую вещь.
Для меня этот дом — не просто моя дача. Это моя память, моя душа, мое сокровище. К сожалению, я бываю тут не так часто, как хотелось бы. Все же далековато — 150 километров, да и занятость не всегда позволяет вырваться. Мне тут, знаете, комфортнее, чем в любом санатории, где я, кстати, не была уже очень давно.
— Вернемся тогда в вашу молодость.
— О, если бы это было возможно!..
— Не задумываясь, вернулись бы?
— Еще как! Знаете, время тогда было нелегкое, жили бедновато, работали много и тяжело, но какие же мы были счастливые! Каким оптимизмом, какими светлыми надеждами окрылялись наши души. Люди были намного добрее, без черной зависти, помогали один одному.
Родители мои были немолодые, часто болели. А на работу в колхоз нужно было ходить. Один раз, помню, приходит бригадир в дом, просит отца пойти навоз вывозить. А эта работа не каждому молодому и здоровому по силам. Мать и говорит: «Куда ему?! Вон на печи лежит, плохо ему». А бригадир тихо так, ласково: «Нужно, Юрка. Нужно…» И отец молча оделся и пошел на работу.
Мать тоже часто болела. Помню, в классе седьмом я уже умела жать и, жалея маму, ходила вместо нее. Неплохо получалось, старалась же очень. Другим разом бабы свое сожнут уже, домой возвращаются, а я дожинаю еще. Предлагали помочь, но я отказывалась, ни за что не разрешала. Хотелось самой все сделать, чтобы меня дома похвалили.
А еще я любила вместе с женщинами сено сгребать. Тогда это было так красиво! Все одевались в белое, чистое — платочки, платья. Работали с шутками, песнями. А вечером, как бы ни устали, собирались на лавке возле чьей-нибудь хаты и пели. Песни были лиричные, душевные. И что интересно: хозяева того дома нас никогда не прогоняли — видимо, слушали нас и засыпали под наши песни.
— Вы были одна у родителей. Любили, баловали, наверное, свою дочушку?
— Любить, конечно, любили, но не баловали. Да и я понимала — ничего не требовала от родителей. Первые туфли, красивенькие такие, блестяще-черненькие, купили мне классе в восьмом. Так я в них только в школу и в церковь ходила. И то всю дорогу идешь босиком, а перед храмом обуваешься…
Нет, росла я в теплоте, в ласке, но не избалованная. Я понимала, что родителям тяжело, и мне хотелось им помочь. С папой я не однажды ездила и за сеном, и за снопами, и за дровами.
Когда мы переселились сюда, дом поставили, вокруг не было ни души, ни деревца. Вот отец и взялся наводить порядок. Повыше дал место яблонькам, сливам, вишням, а где пониже — воткнул несколько тополей. А вот тут, перед домом, принес из леса и посадил две березки, близенько, одна рядом с другой. Подозвал мать и говорит: «Вот, Анютка, это мы с тобой. Пусть растут долго-долго… А когда нас уже не будет, пусть стоят, радуют людей. Как памятник нам…» Вот почему мама очень любила эти березки, разговаривала с ними. Теперь-то они уже высоченные, раскидистые, красивые… Когда я приезжаю, первым делом иду к ним, обнимаю, глажу…
Я очень благодарна судьбе, что росла и воспитывалась у мудрых и интеллигентных родителей среди таких искренних и правдивых людей, как мои тетки, многие мои односельчане. Все, что я вобрала в свою чуткую девичью душу, все, с чем сталкивалась в детстве, юности, мне очень пригодилось потом, во время работы в театре.
Радость встреч
— Судьба подарила вам немало встреч с интересными знаменитыми людьми. Давайте вспомним некоторых из них.— Прежде всего мне хотелось бы вспомнить своего педагога Константина Николаевича Санникова. Это был талантливый, яркий, необычайно доброй и щедрой души человек, который нас заботливо растил, воспитывал, который был очень заинтересован в нашем профессиональном совершенствовании, который не оставлял нас и тогда, когда мы уже институт окончили.
Константин Николаевич, кстати, поддерживал не только актеров, но и драматургов. Именно он открыл и вывел на сцену Андрея Макаенка. Долгие годы они очень хорошо дружили, помогали друг другу, делились своими радостями и горестями. Благодаря Санникову я познакомилась с Кондратом Крапивой, бывала у него дома. Жаль, таких встреч было не так и много, но они до сих пор греют мою душу.
Очень светлым, щедрым человеком в моей памяти остался Андрей Макаенок. Вы знаете, в белорусском театре Макаенок — целая эпоха. Без него мы все словно осиротели. Вот уж кто любил театр всей душой, до самозабвения. Он приносил свою новую пьесу и всегда сам читал на художественном совете. И так читал, что, когда актеры слушали, они не просто представляли, а ярко видели, как нужно сыграть каждую роль.
— Вы часто соприкасались с творчеством Ивана Шамякина. Наверняка и с ним самим вам доводилось встречаться?
— Конечно! Эти встречи всегда были очень теплые, сердечные. Я играла главные роли в спектаклях «Сердце на ладони», «И смолкли птицы», в телепостановке «Тревожное счастье». На радио читала много произведений Шамякина — рассказы, отрывки из повестей, романов. И каждый раз Иван Петрович обязательно звонил мне, искренне благодарил. Не забывал сказать добрые слова и при встречах. Было видно, что он принимал наши постановки, инсценировки всем сердцем, иногда был растроган до слез.
— А с Иваном Мележем вы были знакомы?
— Да. Впервые я увиделась с ним на репетиции спектакля «Пока вы молодые». Иван Павлович был такой застенчивый, молчаливый, задумчивый, сосредоточенный, временами с какой-то тихой усмешкой. На репетиции он приходил только когда действие уже переносилось на сцену. Сидел молча, замечаний никаких не делал. Так же было, когда мы ставили «Люди на болоте». Он приходил даже к нам в гримерку. Поддерживал, подбадривал, благодарил. Может, ему и не все в спектакле нравилось, потому что видение автора и режиссера-постановщика, актеров не всегда совпадает, но он об этом не говорил.
Часто после репетиции мы с Иваном Павловичем подолгу гуляли в сквере, говорили. Он, видимо, хотел ближе со мной познакомиться — все расспрашивал, откуда я, кто мои родители, как я живу, почему выбрала актерскую профессию? Приглядывался ко мне, внимательно наблюдал за мной. Я ощущала это внимание, но оно меня совсем не смущало, наоборот, мне было очень уютно с ним, как бы теперь сказали, комфортно.
И был еще один незабываемый вечер. У нас в театре отмечали 50-летие Ивана Мележа. Писателя поздравляли представители власти, общественности, коллеги. Приехали земляки, которые пели юбиляру его любимые песни. Купаловцы тоже подготовили свое поздравление, в котором участвовала и я. После вечера Иван Павлович пригласил меня в ресторан на дружеский ужин. И не просто пригласил, а посадил рядом с собой. Я была, конечно, потрясена и тронута таким вниманием. И когда мне дали слово, сердечно поблагодарила Ивана Павловича за его высокую человечность, за его чудесные произведения, где столько правды, любви, света. Это был такой подарок для меня, такая награда, что всю значимость этого события я начинаю осознавать только сегодня. Своим приглашением Иван Павлович как бы подчеркивал, что он понимает меня, понимает мою жизнь, верит в меня, в мои творческие и жизненные силы.
— Знаю, что у вас была довольно продолжительная дружба еще с одним нашим знаменитым писателем — Владимиром Короткевичем.
— О, Короткевич!.. Это отдельная страница в моей жизни. А познакомил нас опять-таки театр. Как я уже сказала, в те годы многие писатели приходили к нам на премьеры. Приходил и Владимир Короткевич. Я тогда еще только начинала работать в театре. И после каждой удачной премьеры Владимир Семенович приходил за кулисы, поздравлял, дарил свои книги. Но я не случайно сказала после «удачной премьеры». Потому что ему многое и не нравилось. Особенно, когда он слышал неправильный белорусский язык. Тогда он демонстративно вставал и выходил из зала.
Наше знакомство переросло в настоящую дружбу после одного не совсем веселого случая. В тот год я репетировала вместе с Лилией Давидович Ганну в спектакле «Люди на болоте». И именно тогда попала под автобус, пролежала около трех месяцев в Мядельской районной больнице. И в это нелегкое для меня время я получила от Короткевича столько доброты, столько душевной щедрости! Он присылал мне очень теплые, трогательные письма в больницу, приезжал туда, в Новоселки, проведать меня. Подбадривал, поддерживал, окрылял. Разве ж такое можно забыть?
— Мария Георгиевна, вы еще забыли рассказать про своего знаменитого земляка Максима Танка.
— Я, конечно же, знала, что Максим Танк — мой земляк. Мы не раз встречались, когда он еще работал в Союзе писателей. Здоровались. Перекинемся несколькими словами и разойдемся. А потом уже, когда я начала читать его стихи на многих литературных вечерах, наши встречи и беседы стали более продолжительными. Особенно сблизились мы после презентации книги «Дарога, закалыханая жытам».
Я очень хорошо помню тот вечер. Все было чудесно — горел камин, лежали колосья на столе… Мы, артисты Купаловского театра, подготовили интересную композицию. Максим Танк, потрясенный, взволнованный, искренне, сердечно благодарил всех участников. После этого вечера наши отношения стали не просто земляческие, а, можно сказать, дружеские. Евгений Иванович дарил мне каждую свою новую книгу с чудесной душевной подписью.
Вскоре после этого Максим Танк попал в больницу. Я навещала его там несколько раз. Ничего внешне не говорило, что поэт тяжело и безнадежно болен. Разве только это выдавало заметно похудевшее лицо да немного глуховатый, как бы осипший голос. Но я списывала все на долгое нахождение в больнице. И даже не думала, что вижу Максима Танка в последний раз.
А мой порог на сто дорог
— Как и когда у вас родилась мечта стать артисткой?— По правде говоря, я об этом в школе совсем и не мечтала. Хотя активно участвовала в художественной самодеятельности — читала стихи, пела, исполняла роли в спектаклях. Помню, однажды мы ставили спектакль, мне нужно было сказать своему партнеру такие слова: «Мой милый, дорогой! Наконец ты прилетел!» И обнять. Но я очень смущалась, все никак не могла это сказать, а когда наконец преодолела свою стыдливость, руководитель кружка похвалил меня. Однако, повторяю, не воспринимала это всерьез, относилась именно как к игре. И в мыслях не было идти учиться в театральный.
— А куда вы собирались поступать?
— В педагогический. Я хотела быть учительницей.
— И что же послужило причиной поменять эти планы?
— На выпускном вечере ко мне подошел учитель иностранного языка и спросил, куда я собираюсь поступать. После чего сказал: «А про театральный институт ты не думала?» И начал хвалить мои выступления на школьной сцене: «У тебя, Мария, несомненная способность к этому. Подумай…» И что-то в моей душе вспыхнуло, загорелось.
Назавтра я нашла нужную газету, прочитала все про театральный институт — что надо сдавать, какие условия приема. И почувствовала, что мое неочерченное, неуверенное желание начинает крепнуть. Но это было еще настолько личное, сокровенное, что я даже ничего не стала говорить родителям. Сказала, когда уже нужно было ехать в Минск на экзамены. Мать сразу же встревожилась, заохала: «А зачем это тебе надо? Да разве ж это профессия?..» Но я уже твердо решила: только театральный! И отговорить меня было невозможно.
Приехала в столицу, нашла оперный театр, где тогда размещался институт, и когда увидела, сколько там собралось таких, как я, растерялась. Однако отступать было уже поздно. Начались экзамены. Конкурс был большой, но я об этом не думала. Волновалась ужасно. К счастью, все прошло хорошо и я поступила в институт.
— Мария Георгиевна, я знаю, что вы еще студенткой были приглашены в театр имени Янки Купалы на главную роль в спектакле по пьесе Ивана Мележа «Пока вы молодые». Как отнеслись к вам купаловцы? Ведь в то время там работали настоящие корифеи сцены…
— Да, для меня, студентки четвертого курса, это было целое событие. Событие радостное, возвышенное, волнующее. Купаловский театр! Попасть туда и иметь возможность работать рядом с такими звездами сцены, как Ирина Жданович, Борис Платонов, Ольга Галина, Раиса Кошельникова, Павел Пекур… Именно они были заняты в спектакле «Пока вы молодые», первом драматическом произведении Ивана Мележа.
Конечно же, вначале я ощущала на себе внимательные, испытующие взгляды старейших актеров. И это было естественно: они же меня не знали и им хотелось узнать, кого им рекомендовал мой педагог Константин Санников. Но скоро я почувствовала, как первая настороженность сменилась полным доверием и очень теплыми, заинтересованными отношениями. Я многому научилась у прославленных мастеров сцены. Это была школа в действии.
— В этом же спектакле устами своей героини на реплику партнера «Он такой талант!» вы отвечаете убежденно: «А зачем тот талант, если у него нет сердца». Как актриса вы разделяете этот взгляд?
— Безусловно. И не только как актриса, но и как человек. Если человек думает только о себе, любит только самого себя, если в нем нет доброты, доброжелательности, он неинтересен не только в жизни, но и на сцене. Каким бы талантливым этот актер ни был. Это легко прочитывается, видно сразу же. Это не спрячешь.
БЛИЦОПРОС
— Ваше представление о счастье? Меняется ли оно с годами?
— Счастье — это просто жить. Быть здоровым и видеть здоровыми всех своих родных. И чтобы у каждого из твоих детей все было хорошо. С годами эти моральные общечеловеческие ценности становятся все более важными, все более необходимыми.
— В чем, на ваш взгляд, смысл жизни?
— О, это очень сложный, философский вопрос! Чтобы жизнь не была бездарной, пустой. Чтобы человек что-то путное сделал. Чтобы люди научились относиться друг к другу с уважением и любовью, научились радоваться чужому успеху и удаче, чтобы исчезла зависть.
— Какие черты характера в человеке вы наиболее цените?
— Доброту. Бескорыстие. И еще очень важно, чтобы человек был справедливый, искренний.
— Что вы в людях не принимаете?
— Прежде всего, наверное, самомнение, зависть. Не люблю криводушия, недоброжелательности, злобности. Бывает, человек с тобой разговаривает, улыбается, а глаза говорят о другом.
— Есть такая триада: вера — надежда — любовь. И, видимо, совсем не случайно вера стоит здесь на первом месте. А что значит вера для вас?
— Вера — это самое главное. Без веры ничего не бывает.
— Есть ли у вас сейчас свободное время, и если есть, как вы его проводите?
— Свободного времени почти нет. Во-первых, я все-таки занята в театре, идут спектакли, есть репетиции. Кроме того, часто приглашают на литературные вечера, различные встречи.
— Какую литературу читаете?
— Последнее время увлекаюсь документальной литературой — мемуарами, дневниками, письмами. Читаю и перечитываю Флобера, Чехова, Максима Танка. И, конечно, стараюсь следить за белорусской прозой и поэзией. Может, я и не все читаю, что выходит в наших издательствах, но многие книги попадают в мой дом, и я с интересом их читаю.
— Каких домашних животных вы любите?
— Всех люблю. И труженика коника, и коровку-кормилицу. Сначала я равнодушно относилась к котам. Но после того как у нас в деревне появилась кошка Мурзя и я увидела, какая она умница, переменила свое отношение. Она стала и моей любимицей.
— Какие любите цветы?
— Ромашки и васильки.
— А любимая птица?
— Батян. И еще соловей. Ах, как он в этот год пел возле нашего дома!..
— Есть ли у вас какой-нибудь жизненный девиз?
— Живи по совести. Так учила меня моя мама. Так она учила и моих детей. И если жить так, как жили наши родители, а они жили по заповедям Господним, то это, может, и есть самое главное.
infong@sb.by
