Пока мы молоды и красивы — нужны многим. А если богаты и успешны — пожалуй, всем. Но молодость проходит. Красота — «съедается» годами, болезнями, бедами. А наши скромные богатства то и дело примеряют на себя подрастающие наследники. Но разве им, кровинушкам, чего–нибудь жалко?.. В минувшие выходные невольно сыграла роль жилетки, в которую горько поплакалась старая женщина. Вера Андреевна страдает неизлечимой болезнью уже 15 лет. Говорит с огромным трудом. Задыхается в ожидании очередного приступа, который повторяется каждые 15 — 20 минут...
Ее жизнь когда–то перевернул клочок бумаги с мужским именем и номером телефона, который супруг обнаружил в кармане ее пальто. Тогда сыну Ромочке — а в устах Веры Андреевны его имя звучит только так — было всего три. Мальчонка и нашел тело отца. Он свел счеты с жизнью прямо в квартире, оставив предсмертную записку, где упрекал жену в измене. А ведь это был всего лишь телефон телевизионного мастера, который дала подруга. Муж выяснять не стал...
Свекровь со свекром — «интеллигенты голубых кровей» — после похорон сына невестку и внука на порог своей столичной квартиры не пускали. Вера Андреевна крутилась как могла. До поры до времени ей везло: во времена советского дефицита она работала в торговле и одевала сыночка, как принца. Кормила самым–самым. А когда страна рухнула, узнала, что такое нужда. Чтобы подрастающий Ромочка не чувствовал себя обделенным, начала распродавать вещи. В первую очередь за счет личного гардероба, полного завидных и модных тогда финских платьев и прочих женских радостей. Вере Андреевне не раз предлагали руку и сердце очень солидные люди. Но она отказывалась: не могла предать память мужа.
Мальчишка рос талантливым, красивым и влюбчивым. Часто менял увлечения. Однажды даже примкнул к каким-то сатанистам. Его комната в родительской квартире была вечно прокурена и полна друзей. Вера Андреевна терпела все.
Скоро в поисках престижной работы Ромочка подался из родного Бреста в Минск. В то время Вера Андреевна имела уже группу инвалидности. Часто лежала в больницах, с трудом двигалась, еле–еле ухаживала за собой. Но умудрялась–таки откладывать копейки с пенсии, чтобы хоть как–то помогать сыну оплачивать аренду столичного жилья.
Однажды Ромочка приехал к матери на целых три дня и не один, с будущей женой: «Давай, мать, продавай квартиру. На двушку в Минске вряд ли хватит, так что возьму кредит в банке. Будем жить вместе. Лиза беременна и дома осядет надолго. Заодно за тобой присмотрит!» К тому времени он уже сделал приличную карьеру в дизайнерской компании, дослужился до директора по техническому обслуживанию... Квартиру приобрели малометражную, зато в центре. С первых же дней совместной жизни Вера Андреевна поняла, что мечтала не о том. По наказу невестки дверь в ее комнату должна была быть все время закрытой, чтобы «вид бабушки не пугал маленьких детей». Подходить и прикасаться к внукам ей тоже запретили.
Уже четвертый год больная женщина питается в основном «Роллтоном», сахаром и белым хлебом. Воду для вермишели она греет кипятильником в кружке, чтобы не раздражать лишними визитами на кухню. Теперь часть пенсии Вера Андреевна откладывает на то, чтобы оплатить себе место в больнице, куда обязательно старается лечь на время праздников, чтобы «не мешать деткам». Три года назад она пыталась покончить с собой, выпила горсть таблеток. Откачали. Сын еще и накричал, мол, «совсем сдурела — такая тень на репутацию!».
Кстати, о репутации. Даже из трепетных и полных любви замечаний Веры Андреевны выходит, что Ромочка редко бывает трезвым. Все укрепляет с коллегами корпоративный дух... А в выходные выпить — дело святое. Понедельник, как закон, — похмельный...
Однажды Вера Андреевна сама попросила сына пристроить ее в какой–нибудь пансионат для стариков. Сначала сынок воспрял духом, а потом быстро поник: оказалось, туда берут только совсем одиноких. А Вера Андреевна — вроде как при семье. Цена койко–места для такой категории — уж очень кусачая.
Сейчас Вера Андреевна даже горюет, что, мол, недавно спугнула невестку: задремала днем, увидела дурной сон, открыла глаза — а прямо над ней жена сына с подушкой в руках склонилась... «Уже была бы у Господа, — мечтательно произносит Вера Андреевна. — А может, и хорошо, что не успела... Как бы тогда мой Ромочка один–то, с малыми детками?» Кто знает, как оно там было на самом деле? Говорит в Вере Андреевне обида, боль, тоска по простому человеческому сочувствию? Что было мне ей сказать в ответ?
Сердце матери...
