У Первого канала Белорусского радио — новый главный директор. На повышение пошел популярный радио‑ и телеведущий Максим Угляница, до этого занимавший пост заместителя, а фактически директора дирекции информационного и общественно‑политического вещания. С назначением нового руководителя кардинальной смены команды, радийного курса или его точек опоры на Белорусском радио, впрочем, пока не планируется. Из эфира Максим Угляница, кстати, тоже не выпадет. Кресло руководителя, смеется, обязывает находиться в самом центре рабочего процесса — в буквальном смысле.
Останется за Максимом и «Главный эфир» — еженедельная информационно-аналитическая программа Агентства теленовостей, выходящая по воскресеньям на телеканале «Беларусь 1». Максим не скрывает: подводить итоги недели в последние месяцы приходится в условиях настоящей информационной войны. Как в ней победить, можно и нужно ли перетягивать оппонента на свою сторону и почему слово «пропагандист» звучит совсем не обидно? Поговорили с ведущим сразу после одного из эфиров.
— Максим, первым делом принимайте наши поздравления с недавним назначением.
— Спасибо. Хотя я работаю на радио уже более 20 лет, поэтому сказать, что моя жизнь как‑то кардинально изменилась с новой должностью, вряд ли могу. Просто стало больше решений, которые я теперь должен принимать исходя из того, что я руководитель и за многое отвечаю. И здорово, кстати, что при этом я всегда могу посоветоваться с Антоном Борисовичем (Васюкевичем, предыдущим главным директором Первого канала Белорусского радио. — Прим. ред.). Дело в том, что 1 декабря при Белорусском радио была создана новая структура — Генеральный продюсерский центр, который, собственно, Антон Васюкевич и возглавил. Принимая это предложение, он спросил, готов ли я перейти на его место. Я согласился. Все‑таки радио — это моя главная любовь и основная работа, какие бы телевизионные проекты я параллельно ни вел.
Помимо Максима Угляницы и Полины Шубы «Главный эфир» на «Беларусь 1» попеременно ведут еще две пары: Иван Эйсмонт и Виктория Сенкевич и Сергей Гусаченко с Ольгой Макей.
— Теперь именно вы как руководитель будете определять курс главнейшей радиостанции страны. Что‑то глобально изменится?
— Никаких резких движений не будет хотя бы с учетом того, что Белорусскому радио исполнилось 95 лет. Это уже бренд. А еще это традиции нескольких поколений журналистов, которые пришли на радио задолго до меня. Конечно, на это нельзя закрыть глаза, резко перечеркнуть историю и сказать, что мы начинаем все с чистого листа. Поэтому мы пойдем не революционным, а эволюционным путем. Сейчас как руководство к действию мы приняли наш неофициальный слоган «Больше чем радио». Имеется в виду в том числе и новый технологический подход. Некоторое время назад мы ушли в интернет. То есть теперь Белорусское радио можно не только слышать, но и видеть, читать. Мы создали телеграм‑канал, который в последнее время стал особенно востребованным. Но резко ничего менять не будем: эфир — это святое, он всегда был и останется на первом месте. Ютуб‑канал, Telegram, соцсети — все это мы развиваем, но только как дополнение к эфирному радио.
— Зачем в нагрузку к руководящей позиции вам нужны еще и эфиры на радио?
— Во‑первых, их количество все же сократилось. У меня остался «Радыёблог», который я веду несколько раз в месяц, и программа «Такi дзень», где появляюсь примерно раз в неделю. Во‑вторых, стараюсь все же быть играющим тренером. Это помогает поддерживать журналистскую форму. «Главный эфир» на «Беларусь 1» у меня тоже остается. Просто потому, что это уже, как говорится, совсем другая история.
— Многие ваши коллеги с «Беларусь 1» после августовских событий подверглись серьезной травле, получали десятки угроз…
— Знаете, по сравнению с тем, что мне рассказали некоторые коллеги, у меня этот период прошел достаточно мягко, без откровенной травли. Да, писали сообщения в соцсетях, но, к счастью, на этом все и закончилось. Я был готов ответить всем этим людям, не собирался отмалчиваться. Но потом переходил на их страницы и видел, что они либо пустые, либо очень странные. Например, одна дама, у которой местом жительства были указаны Соединенные Штаты, написала на английском: мол, как вам не стыдно.
А я вот подумал: зачем мне, белорусскому журналисту, писать на английском? Ей что, отчет о проделанной работе нужно представить куда‑то?
Я с удовольствием ответил бы ей на белорусском или русском, тем более мне было бы что сказать. Но писать мне на английском — это, мягко говоря, достаточно странно… Потом, кстати, выяснилось, что она и другим моим коллегам отправляла подобные сообщения.
Так вот, среди людей, которые писали мне в личку, не было ни одного приятеля или близкого друга. При этом в моем окружении есть люди других политических взглядов. Но мы с ними спокойно проговорили эту ситуацию и решили, что человеческие отношения, безусловно, важнее любых политических разногласий. Единственное, одна не слишком близкая знакомая написала: как ты, мол, спишь по ночам? Как в глаза будешь потом смотреть? На что я ответил, что сплю хорошо, сон у меня прекрасный и со зрением все тоже отлично.
— Вы как‑то пытались переубедить людей, перетянуть на свою сторону?
— Увы, но каждый все равно пока остается при своем. Но я верю, что пройдет время и их оценки изменятся. Хотя я в общем‑то уже вижу, что люди меняются, начинают менее эмоционально за что‑то выступать. Если раньше они были убежденными сторонниками кого‑то или чего‑то, то сейчас видят, кто что реально делает и комментирует. И наступает период трезвой критической оценки так называемых «политиков» из другого лагеря.
«Люди меняются, начинают менее эмоционально за что‑то выступать. Если раньше они были убежденными сторонниками кого‑то или чего‑то, то сейчас видят, кто что реально делает и комментирует. И наступает период трезвой критической оценки так называемых «политиков» из другого лагеря».
— Кажется, люди подустали и больше всего уже хотят вернуться к спокойной размеренной жизни.
— В общем и целом да. Я живу в центре Минска, и когда была самая горячая пора, мимо меня проходили все эти протестные акции. Но уже давно никого не вижу и не слышу, даже во дворах нет никаких активностей. Хотя раньше эти дворовые сборища были малочисленными.
— Не задевает, когда оппоненты называют вас пропагандистом?
— Я, кстати, думал об этом. Безусловно, как минимум информационное противоборство — или даже война — по‑прежнему продолжается. И в такой ситуации традиционная классическая журналистика уже не работает. Но тут разговор о том, что и противоположная сторона в таком случае тоже должна называть себя пропагандистами. Иногда читаю заголовки, где утверждается примерно следующее: условного «Ивана Иванова задержали во врем протестов, после чего он умер». Начинаю читать сам текст, и оказывается, что этого Ивана Иванова задержали, но тут же отпустили; через месяц он заболел коронавирусом; через два — у него обнаружили рак, и, к сожалению, врачи спасти его уже не смогли… И вот только после прочтения материала выясняется, что его содержание и заголовок — две большие разницы. Это не пропаганда? Конечно, пропаганда.
Или еще пример, когда, описывая акции, журналисты оппозиционных СМИ говорят в сюжете: «Вы посмотрите, какое невероятное количество людей и какие у всех одухотворенные лица!» Где здесь журналистика? Журналистика — это когда вы говорите: вышло столько‑то людей, идут туда‑то, план такой‑то. А так это просто пустые эпитеты и глупые эмоции, не имеющие к журналистике никакого отношения.
— А со сливом личных данных вы сталкивались?
— Я не сильно что‑то скрываю, поэтому давайте скажем прямо: слить наши данные иногда могут и экс‑коллеги. Опять же, эта информация не слишком закрытая. Кроме того, мне нечего стыдиться. Если бы я чувствовал, что делаю что‑то противозаконное, что‑то неправильное, тогда, наверное, нужно было бы опасаться... Но я всегда готов к дискуссиям, диалогу и аргументации своей позиции. Пожалуйста, спрашивайте, всем отвечу. И вообще, уверен: в любой войне, в том числе информационной, главное — оставаться человеком.
leonovich@sb.by
