Маэстро от и до

Три вечера с дирижером Михаилом Финбергом

Вечер третий. «Прежде чем критиковать, о своих недостатках подумайте»

— Вы помните свой первый концерт в цирке?

— Как сейчас: 13 августа 1970 года. Выступал клоун Карандаш. Секрета нет: когда я работал, в цирк ходили на оркестр. Музыка манежа — это не просто музыка с эстрады, ты должен помогать драматургии номера. Нет–нет, «шанхайцы» работали хорошо, они–то как раз знали: подписал контракт — трудись, а не ерзай на стуле. А другим было трудно: я — требую. Опоздания, алкоголь — это вообще нонсенс. Но я требую еще и творчества, самоотдачи! Вот вы спросили, что такое хороший оркестр? Тот, кто может выстраивать драматургию концерта, интонировать чисто, играть ритмично, имеет хороший вкус, опрятно выглядит на сцене и работает для слу–ша–те–ля. У меня музыканты играют, как нужно, а не как захочется. Поэтому в цирке я не всем нравился. В очередной раз, когда я уехал за границу — в Японию на 3 месяца, — в почтовый ящик было опущено 17 анонимок во все инстанции. Хорошо, да? Вечером — застолье, провожание, а утром — кляуза. И тогда по поручению ЦК КПБ горком партии мою жизнь проверил сверху донизу. И я даже счастлив, что проверили. Потому что потом вскоре предложили возглавить новый оркестр. Дали сутки, чтобы свои предложения написал... То, что я пережил тогда, вам не понять. Написали чушь: что я продал с рук свой автомобиль — это в те годы! Только через комиссионку! Я очень осторожный человек, не делаю того, чего нельзя. В общем, я из цирка ушел. И благодарен судьбе за такой поворот.

— Нет худа без добра. Редкая творческая личность обходится без конфликтов.

— Милая моя, одним давали звания, помогали. Мне — нет, не обращали внимания. Вот мы с тобой сейчас сидим в полуподвале. А репетируем вообще в подвале, и студия в подвале. Оркестр разбросан по 11 разным местам по городу. Я не могу уснуть, пока последний человек не доложит, что все в порядке. Прибыль? Свое построить? А зарплату музыкантам надо повысить? Тем более что все коммунальные услуги мы должны оплачивать сами. Запомни: те, у кого кабинеты, ковры и кресла, они искусства не делают. Не внешний антураж главное. Внутреннее призвание. Вспомни старых артистов: он через трамвайные пути в калошах мог идти, но излом шляпы, но осаночка — как будто на сцене в Большом театре стоит... Порода.

Из воспоминаний Люцины Юрьевны Бельзацкой, дочери Юрия Бельзацкого:

— Эдди Рознер звал отца в Москву музыкальным руководителем коллектива. Но в это время снимался фильм «Паўлiнка», отец дирижировал оркестром на записи музыки. И потом жилплощадь в Минске — наконец–то своя! Но когда Эдди Игнатьевич выступал в Минске, он всегда объявлял со сцены: «В зале находится пианист–виртуоз!..» И так далее. О, это он умел — говорить на публике. Последние годы жизни в СССР были у него нелегкие. Знаете, Рознер пережил трагедию. Возвращаясь из Одессы, попал в автомобильную катастрофу, сильно разбился. А спутник его погиб. Это был сын тех самых друзей, у которых жила дочь Эрика, пока они с женой находились в лагерях. Люди, можно сказать, спасли ему дочь, а судьба приготовила ему роль виновника гибели их сына. Не дай Бог. Так играть, как раньше, Рознер в 60–е годы после аварии уже не мог — была травмирована челюсть. Кое–какие верхние ноты ему даже помогали на концертах вытягивать трубачи из оркестра. В конце жизни Эдди Игнатьевич уехал в Германию. Дочь его сейчас живет в Америке. Она сделала об отце документальный фильм, нашла старую–престарую хронику начала 30–х годов — Рознер был известен в Европе уже тогда. Умер он от инфаркта. Встал побриться, хотя врачи велели соблюдать строжайший покой. Но он всегда хотел выглядеть...

У них с отцом был рой поклонниц. Стояли у подъездов, засыпали цветами... Однажды на съемках фильма «Александр Пархоменко» отец и Эдди познакомились с Татьяной Окуневской, молодой звездой предвоенного советского кинематографа. Она отдала предпочтение моему отцу, подарила ему свое фото. Прочитайте подпись: «Надолго! Надолго! 20/VI–41 г.» За два дня до войны... В отца были влюблены все мои подруги. У него была прививка элегантности еще с Западной Европы, как и у Эдди, на всю жизнь. Отец делал маникюр — пианист! — и в те годы на него смотрели, как на сумасшедшего. Носил перстенек с бриллиантом на мизинце. Естественно, шляпу. Кожаное пальто на меху. Лет 15 носил, оно досталось ему из посылки ЮНРА, благотворительной организации. Словом, пижон. Для Минска это было совершенно нехарактерно, как и музыка, которую они с собой когда–то привезли. Если бы не война... Но — так сложилась история».

— Михаил Яковлевич, какой музыкальный коллектив нравится лично вам, кому из музыкантов–современников вы отдаете предпочтение?

— Мне нравится один оркестр — Владимира Спивакова. За последние 20 — 25 лет чувство восхищения перед ним не проходит. Когда–то слышал Нью–Йоркский филармонический оркестр — Ростропович дирижировал 6–й симфонией Чайковского. Тоже потрясло... Меня трудно уже разжечь, а здесь был под впечатлением долгое время. К сожалению, нет критики, нет настоящей оценки... И хорошему, и плохому. У нас что пишут? О дирижере: приехал–уехал, Франция — туда–сюда... А что он сделал, какая оценка всему этому?!

— А резонансом в печати своей работы вы разве недовольны?

— Нет доброжелательности... Я жду критики профессиональной, а ее тоже нет... Я с удовольствием выслушаю оппонента, если человек придет и скажет: «Мне понравилось то, что вы исполняли, но в 6–м такте вы, маэстро, вместо «ми» сыграли «фа». И не сделали крещендо». Перед таким критиком стану на колени. А еще лучше — прежде чем критиковать, о своих недостатках подумайте. У нас многие чиновники десятки лет тебя не слышат и имеют о тебе представление. Что это такое?! Обидеть художника очень просто. Я знаю, если бы у меня не было признания в Москве, может быть, и в Беларуси не пробился. Но это неправильно! Я благодарен Президенту Лукашенко. Он человек несентиментальный, но всегда способный понять другого. И еще он настоящий государственник. Для него не существует никаких предрассудков и колебаний, когда он уверен, что его решение пойдет на пользу Беларуси. И никакие Марьи Алексевны с шепотком по заугольям его не интересуют. Он лично меня поддержал, когда некоторые попросту хотели со мной расправиться. И я поддерживаю его политику. Потому что он живет своей работой, он растворен в ней. Думаю, что простые люди это чувствуют...

— Давайте поговорим про музыкальную критику. Считается, что она у нас очень сдержанная.

— Вы такое уклончивое определение применяете... Да многие только и ждут повода, как бы гадость написать! Чтобы доказать, что я есть я, мне понадобилось 30 лет! Сколько выскочек начинало за это время, и где они, я хочу понять, где? Дирижер — это огромный запас знаний, технологий, прочности.

— У вас непререкаемый авторитет, вам ли обижаться?

— Я сделал 21 программу на тексты белорусских поэтов–классиков. Не думайте, что на эти программы легко продать билеты, ведь они — просветительские. Сейчас готовлю концерт по антологии белорусской поэзии XVII — XX столетий. Материал уже есть. Нас уже никто не догонит и по фестивалям: 10–й камерный будет в Несвиже, 5–й — в Заславле, 4–й — в Мстиславле и так далее. В Молодечно — 12–й, «Славянских базаров», кажется, уже 15... Только что закончился 11–й джазовый. За 10 лет — 60 фестивалей. Очень много. FM–формат? Не могут найти, что петь? А я только белорусское уже 10 лет исполняю и только этим живу. А когда заложили в Москве мою именную звезду, далеко не всем понравилось — я ведь это почувствовал. Но я звезду получил и горжусь.

— Михаил Яковлевич, дилетантский вопрос: когда вы все успеваете?

— Я прихожу на работу в 7 утра. Работаю с партитурами до 9. Потом репетиция. После обеда — 2 — 3 совещания: у нас много цехов, много служб. Спать ложусь в полпервого–час. Снотворного не принимаю. По утрам стараюсь пройти 7 — 8 километров. Обязательно. Иначе б не выдержал. Завтрак готовлю сам. Обедаю в городе. Раньше не обедал, обманывать не стану, сейчас хожу в «Емелю», здесь рядом. В субботу — воскресенье работаю, готовлюсь к неделе. Отдых — это парилка. По ТВ смотрю только то, что меня касается. Себя, кстати, не вижу. Ты знаешь, что в филармонии, например, я за все годы не выступал ни в один другой день, кроме понедельника? То есть когда у них выходной. Нормально, да? А на итоговой коллегии о работе оркестра практически не упомянули, как будто не было фестивалей, концертов, премьер... Артистов нельзя обижать. Артистов уважать надо. Сколько работаем, оркестр ни разу не отправили за границу. Много чего еще могу вспомнить...

— А я думала вы как сыр в масле...

— Да уж...

— Вы руководитель жесткий, авторитарный?

— Музыкантов надо любить, поддерживать. Я для них делаю все, что могу и не могу. Общежитие, жилье, кредит на жилье... Врачи, профессора, когда несчастья... Все службы в оркестре работают для музыканта, чтобы он мог играть и играть. А тот, кто этого не понимает, — мы с ним расстаемся.

— Михаил Яковлевич, ну что еще я у вас не спросила? Может быть, про любовь?

— Про любовь? А мы про что, собственно, с вами говорили, про работу, что ли? Разве без любви так живут?..