…И вот когда уже все решили, что Виктор наш Мартинович, забившись в глухой угол на болоте, поумнел и замолчал, он таки подал с кочки голос.
«Да, мне темно», – свет включите, Витя. Он в Беларуси везде есть, и недорого – спасибо БелАЭС. Или вы, будучи солидарны со своими работодателями-литовцами, тоже отключились от сети? Тогда вместе с ними и сидите при лучине.
«Да, мне страшно», – открывает душу он. Не читайте на ночь Бахаревича, и оно само пройдет. Но доброму совету Витя отродясь не следовал.
«Но не так страшно, как людям в бомбоубежище…» – и далее выспренняя муть про небо. И не так страшно, как женам и семьям милиционеров в августе 20-го, да, Витя? Как судьям и их родным? Как членам избиркомов и всем их близким? Не так, не так страшно.
Не так, как жителям многоэтажек, мимо которых толпами ходили невероятные, – и никто не знал, что они учинят дальше? Только колеса порежут, или машину целиком сожгут, или дверь запенят, или ломиться станут? Не так, конечно же, не так. Страхи литератора – они от лишних балык приходят.
Не могу между строк не заметить, как наши мартиновичи все-таки верят в Донбасс. Ни разу не слыхал, чтобы им за шахтеров Горловки или металлургов Енакиево было страшно – шли годы, а ни в одном глазу не было. Ни страха. Ни совести.
«Да, мне обидно». А уж как обидно всем, кто вас когда-то поддерживал, за ваш размотанный талант, Витя, – не передать.
«Но не так обидно, как людям, которые успели высказаться, пострадать, найти безопасность и убежище в Киеве и Львове…» – это дудикам, что ли? В перманентно обгаженных штониках? Не так обидно, как им?
Как музыкантам горячим, стучавшим на своих же? Данейкам-чекулаевым, сбившим с толку кучу народа и сбежавшим? Бездарным ушаковым? Ренегатам коршуновым? Ни разу не львам львовским? Кому там еще обидно из тех, кто лыжи в который уже раз смазал?
«…в Киеве и Львове, а теперь остались с заблокированными картами, потому что имеют белорусский паспорт».
Ага. Понятно, почему Мартиновичу обидно: его-то карты бесполезны давно. В ЕГУ не зовут – да и не выпускают. Венские гранты вместе со штруделями остались в прошлом. Поддержка мятежа не сулит ничего и в будущем. Конечно, обидно: у тех, в дудиках, хотя бы карты были.
Ничего, Виктор, зато они мир посмотрят. Обидно (и вот это на самом деле обидно), что мир тоже посмотрит на них. За белорусов обидно, они ведь не такие.
«Я остаюсь на Родине», – то ли рапортует, то ли хочет, чтобы отметили, Мартинович. «Может, кому-то тут это услышать будет важно».
А знаете, важно. Мне важно. Многим коллегам важно. Народу, наверное, важно, не буду с невероятной наглостью утверждать.
Важно потому, что это дает еще один шанс. Вам, Виктор, дает. Чтобы больше не бояться. Даже сидя на болоте. Не коптить в полутьме, живя в стране с весьма неплохой жизнью. И не обижаться за чужие заблокированные карты. «Поделом вору и мука» – помните такое?
«Шо деньги, Сеня? – спросил как-то Гоцман у шулера. – Деньги – мусор. Им вышак ломится».
Пересмотрите на досуге, Виктор. Подумайте. Помолчите. И возвращайтесь.
К людям.
