В компьютерных программах его шрифты стали использоваться значительно раньше, чем он сам освоил компьютер. Художник Григорий Кликушин в воспоминаниях дочери Ольги

Примечательный факт: в компьютерных программах шрифты Григория Кликушина стали использоваться значительно раньше, чем он сам освоил компьютер. И шансов стать актером у него было гораздо больше, чем художником. Тем более изобретателем шрифтов.

На выставке «Витебская школа гравюры», открывшейся на днях в Национальном художественном музее, работы Кликушина заняли почти всю стену, соединив пейзажи его учеников с ксилографиями Соломона Юдовина и Ефима Минина начала прошлого века. К тому времени, когда Кликушин появился в Витебском художественно–графическом педучилище, кисть на гравировальный инструмент художники заменяли чаще уже по велению партии, а не души, создавая категоричное плакатное искусство, не признающее полутонов. А Кликушин стал вырезать Витебск. Теплый, уютный город без острых углов, по которому так любил гулять, напевая арии из классических опер. Ради своего Григория Филипповича студенты Витебского худграфа приходили в альма–матер еще до занятий — послушать, как виртуозно их педагог играет на институтском пианино. Нот он не знал, публичных выступлений не любил, и ученики прятались на лестнице, стараясь не спугнуть его возвышенного настроения. А вскоре вслед за Кликушиным стали резать на линолеуме лиричные воздушные пейзажи, о которых сейчас говорят как об уникальном явлении в белорусском искусстве.

Директор музея Владимир Прокопцов уже обсуждает с архитекторами, как поэффектнее разместить постоянную экспозицию гравюр витебских художников («Может быть, там, наверху, под стеклянным куполом, поближе к небу?»), и явно не намерен ограничиваться одной выставкой из художественных коллекций Витебска. А куратор Михась Цыбульский задает гостям провокационные вопросы:

— Вот вы можете сказать, что это искусство «махрового» соцреализма? Вы это тоже видите? Как плотность черно–белого штриха набирает интонацию цвета... На мой взгляд, эта живописность — национальная черта белорусской графики. Отражение внутренней сути старшего поколения наших художников, возможно, их детских воспоминаний, связанных с деревенской лирикой.

Детство Григория Кликушина также прошло в деревне — как и у многих из его учеников. На черно–белом контрасте поэтических рассветов и тяжелой крестьянской жизни с драматическими историями семей, прошедших через репрессии, войну и нужду. В таких условиях умение замечать красоту в незначительном вполне может вырасти до масштабов таланта, а если еще соединится с талантом художника... Впрочем, талантов у Кликушина было много.

До войны он успел окончить театральное училище, там же впервые увидел пианино и стал подбирать на слух мелодии с пластинок, которые запомнил в детстве, бегая с друзьями слушать единственный в деревне патефон. Память была феноменальной. И не только музыкальная — рисовать он учился у старшего брата Николая, окончившего художественное училище. В дневниках, которые Григорий Кликушин вел всю жизнь, не пропуская ни дня, даже на фронте, рисунков немало. Есть и карты боевых действий — в войну был картографом и телеграфистом. Сейчас эти дневники хранятся в архивах и музеях Витебска. Города, который Кликушин любил больше других и прожил в нем до конца жизни, приехав сюда совершенно случайно — посмотреть на место, о котором столько рассказывал новый родственник, муж сестры жены, выросший в Витебске.

Сам Григорий Кликушин появился на свет в селе Сладково Тюменской области. Хотя его гравюры, созданные по детским воспоминаниям, вполне могли быть белорусскими и по антуражу, и по мироощущению. Правда, на нынешней выставке их нет, главная тема там — город Витебск. Нет и шрифтов, сделавших Кликушина знаменитым. Знаменитым, впрочем, в узких кругах. Мало кто знает, что шрифты, которыми мы пользуемся ежедневно, работая за компьютером, появились благодаря этому щедрому человеку. Пожалуй, после Витебска Григорий Кликушин больше всего любил буквы. И не только писал дневники, а без устали придумывал новые шрифты и переводил на кириллицу самые элегантные латинские литеры.

Буквы

— В 1980 — 1990–е, когда компьютеров было мало, у каждого дизайнера папина книга шрифтов была настольной, — вспоминает дизайнер Ольга Фурман, дочь художника. — К кому ни придешь в мастерскую — везде лежит его книжка. Теперь его шрифтами пользуются в интернете.

Каждый раз, обнаружив где–то свой шрифт, он искренне радовался: смотри, людям пригодилось! Естественно, никаких авторских отчислений за это он не получал, такое папе и в голову не приходило. Меркантильности в нем не было совершенно. С удовольствием дарил свои работы, и когда Национальный художественный музей купил у него несколько гравюр, это стало для него приятной неожиданностью.

Почему папа увлекся шрифтами? Сложно сказать, но я помню, как его коробило, когда, например, афиша, написанная готическим шрифтом, приглашала посмотреть фильм на старославянскую тему. Книги, журналы тогда также не отличались большим разнообразием в изображении букв. И он стал изобретать свои, новые формы с неслучайным содержанием.
Несколько шрифтов папа назвал в нашу честь. Например, шрифт «Оля» — тонкий, вытянутый. Такой я была в юности. А «Филиппок» — это сын моего брата Саши. Малышом он ходил в мохнатой шубке и шапочке, был похож на смешного медвежонка. И шрифт получился «мохнатым» — каждую букву папа не вырезал, как обычно, а высвобождал из бумаги, надрывая лист. Новые шрифты появлялись у него каждый день.

Ноты

И каждый свой день он описывал в дневнике. Изредка, когда у него было особое настроение, звал нас и что–то зачитывал оттуда. Ярче других из папиных военных воспоминаний в моей памяти сохранилась история, как незадолго до победы он с товарищами вошел в один из городов, которые наши войска освобождали на подступах к Вене. Город был сильно разрушен и совершенно безлюден, но в одном из домов обнаружилось уцелевшее пианино. Папа сел к инструменту и начал перебирать клавиши. Услышав музыку, местные жители вышли из укрытий — как оказалось, они очень боялись советских солдат, представляли их дикарями. А тут — музыка...
Но я нечасто слышала, как папа играет — пианино дома не было. Зато была большая коллекция пластинок. В основном — музыкальная классика, оперы, оперетты. А когда старшие братья начали слушать «Битлз», вслед за ними и папа увлекся новыми мелодиями. Вообще, его взгляды всегда были прогрессивными, внутренне это был очень свободный человек.

Многоточие

Он очень интересовался зарубежным искусством и при возможности всегда покупал американские, английские журналы. Однажды размножил на своей печатной машинке литературный опус одного из непопулярных в Советском Союзе зарубежных авторов и раздал знакомым. В те времена печатная машинка приравнивалась к идеологическому оружию, и папу вызвали в КГБ, обвинив в антисоветской пропаганде и поставив под сомнение его право учить молодежь. Из института ему пришлось уйти.
Об этом я также узнала из дневников. Когда папа уже работал художником в Витебской областной типографии.

Восклицательный знак

Справляться со многими неприятными ситуациями ему помогало хорошее чувство юмора. В институте папа участвовал во всех студенческих капустниках и собрал 10 томов анекдотов, которые начал коллекционировать еще в те годы, когда это было опасным. Печатал их на машинке и переплетал — это было еще одно из его увлечений. Позже мы купили ему компьютер, хотя, скажу честно, поначалу к этой идее я отнеслась скептически — папе уже исполнилось 80. Но он настоял. И компьютер освоил.
К слову, в свою первую загранпоездку он отправился также в очень преклонном возрасте. Из–за истории с КГБ папа долго был невыездным, а в конце 1990–х решил навестить сына — мой брат тогда переехал в Канаду. И папа отправился за океан. Один. По дороге даже успел пообедать в Париже. Мы за него не волновались — в конце концов, он был сибиряком, а сибиряки люди здоровые. И очень находчивые, если судить по моему папе. Через месяц он вернулся. С кучей впечатлений и внушительным грузом тяжеленных художественных альбомов.
Папа всегда сохранял оптимизм и любовь к жизни. Даже когда начал болеть — ему было уже за 90. И каждая запись в его дневнике, до самой последней, начиналась со слов: «Какой сегодня хороший день!»

cultura@sb.by

Советская Белоруссия № 24 (25159). Суббота, 4 февраля 2017