Лунный странник: к 130-летию со дня рождения Язепа Дроздовича

Он первым из людей побывал на Луне. И увидел, как вьется там «песочного цвета стежка-дорожка, у дорожки поросший мелкотравьем обмежек, вдоль обмежка размежеванная под прямую линию нива, поросшая странными низкорослыми растениями». 



Он увидел там волшебный город Тривеж и город искусств Артополис. С добросовестностью прирожденного ботаника описал лунную флору: «Цвет листа этого растения — как у ботвы нашей свеклы, темно-зеленый, красноватый. А форма листа — как у нашего хрена». 



Печальный, бродил он по «Маладзіковай краіне» (не Молодечно ли?), и Луна его была Землей, а Земля — Луной. И там и тут — зеленая пустыня, и ни одной родной души под холодным, не греющим солнцем. И даже на Сатурне, куда он прилетал, дабы запечатлеть священный обряд встречи весны, он не встретил никого, кроме пустоглазых жрецов, преисполненных собственной важности. 



Так случилось, что нынешним летом, за пару месяцев до юбилея Дроздовича, в Национальном историческом музее открылась юбилейная выставка Эдуарда Матюшонка. Человек редкой скромности, Эдуард Владимирович с 1984 года живет и работает в Вилейке, преподает в местной гимназии «Логос» и пишет картины, обращенные одновременно в прошлое и будущее. Его реконструкции — как Луна Дроздовича. И неважно, что два художника на четыре года разминулись во времени. Через отца, через бабушку, через прадеда Эдуард Матюшонок получил из рук Дроздовича тот пронзительный дар хождения по земле, который превращает Венеру и Марс в родные сады, усыпанные яблоками. 

Эдуард Матюшонок. Фото Владимира Павлова. Facebook.com

 — Моя деревня недалеко от застенка Пуньки, где родился Язеп Дроздович, — рассказывает Матюшонок. — Он ходил по тем местам, где я родился: между Мнютой и Аутой. Мнюта — река, на которой стоит моя деревня. Аута — другая река, до нее километров пятнадцать. Здесь, в междуречье, он ходил и писал свои дневники. Жизнь его была очень трудной. Когда он умер на дороге в Подсвилье, его закрутили в полотно и похоронили. Даже гроба для него не нашлось. А сейчас ему в Минске памятник стоит, и вышли о нем две чудесные книги, и ЮНЕСКО назвало его одним их самых выдающихся художников, которые внесли самый большой вклад в искусство. Вот какая бывает жизнь.

Этот человек всегда меня тревожил своим отношением к жизни. И я спрашивал у отца: «Ты его помнишь?» А он отвечал: «Мы не можем осмыслить человека, который рядом, потому что оцениваем его совсем по-другому. Он приходил к моему деду Винценту, который был краснодеревщиком у графа Берестовского, и дед мастерил для него подрамники. Дроздович бывал в доме моей мамы и рисовал там ковры. И пока он рисовал, он рассказывал, как на Луне живут люди. А мы потом выходили из дому, смотрели на Луну и взаправду видели там и Ариполь, и Тривеж. Мы видели все, о чем он писал. Он же говорил, что идет к людям не только ради того, чтобы зарабатывать деньги, а чтобы нести им искусство».



Искусство это, с точки зрения эстетов, не было особенно ценным. Подумаешь, рисованные ковры! Это сейчас о них пишут диссертации, а совсем недавно люди с легкостью выбрасывали их на помойку. Страшно подумать, сколько шедевров Дроздовича погибло в те времена, когда тысячи деревень, застенков, хуторов одним росчерком пера приговаривались к смерти, потому что они «неперспективные»! 



«Маляванкі» — рисованные ковры — кормили Дроздовича в те времена, когда серьезные его картины и его энциклопедические знания никому не были нужны. И он пошел в белый свет. Зимой и летом, под снегом и дождем, немолодой и слабый здоровьем, беззащитный перед стихией в жалких своих лохмотьях, ходил он по проселочным дорогам между Мнютой и Аутой. И это был его космос — космос Язепа Дроздовича.



— Бывает, в гимназии кто-то из учеников закапризничает: я хочу быть свободным, я поссорился с мамой и папой, я ухожу! А я у него тогда спрашиваю: как долго ты собираешься ходить? Пока не проголодаешься, правда? — говорит Эдуард Владимирович. — И ребенок тут же замолкает. А Дроздович действительно ушел. Я думаю, как жить, когда у тебя нет дома и ничего вообще нет? Ты приходишь к человеку — как он тебя примет, так ты и живешь. Он идет по земле, как будто соткан из эфира. Он просвечивается насквозь. А рядом с ним огромная Луна, сквозь которую просвечивается Земля, и рождается лунный пейзаж. И там, на Луне, города, о которых он говорил... 



Вот он, «Космос Дроздовича», каким его видит Эдуард Матюшонок. Здесь все, что было дорого дядьке Язепу: и родная земля, и Вильня с ее величавыми храмами, и маленькая церквушка, которую Дроздович особенно любил, потому что она воздвигнута руками зодчих, живших между Мнютой и Аутой.

А совсем недалеко висит другая картина Матюшонка — «Ковчег». На ней художник изобразил свою родную хату, где в голодные послевоенные годы находил приют Язеп Дроздович. Этой хаты уже давно нет, но в душе и в памяти она по-прежнему жива. Здесь висит написанный Дроздовичем ковер, а на фоне ковра две женщины без лиц, в которых каждый из живущих на этой земле может узнать своих близких. Тех, кто давно ушел за лунную радугу, в ту вселенную, которую создал для них Дроздович. И цветут в вазе цветы, и разбросаны по столешнице и полу золотые яблоки.


Все картины и фото Дроздовича с сайта drazdovich.by

Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter