Иван любил на каникулах приезжать в гости к прадеду в небольшую живописную деревеньку, приткнувшуюся на высоком берегу Днепра. Ранним утром, когда роса серебрит траву и восходящее солнце румянит воду в реке, он любил сидеть на берегу с удочкой, вдыхать сладковатый запах свежескошенного сена, собирать грибы в лесу.
Прадед Матвей Степанович, могучий старик девяноста двух лет от роду, несколько лет назад схоронил жену, но беда не сломила его. Несмотря на преклонный возраст, в теплые дни старик копошился на огороде, терпеливо ухаживал за садом, который, словно в благодарность за заботу, каждую осень щедро одаривал пахучими яблоками и сладкими сливами. Держал и корову.
Хозяйство дополняли старый пес Полкан и две кошки. Сколько Иван себя помнил, всех собак прадеда звали Полканами. Вообще-то, к удивлению Ивана, прадед подкармливал всех «ничейных» кошек и собак, забредавших к нему во двор. «Пока я жив, миска молока для кошки у меня найдется, да и кость для собаки тоже», — любил говаривать прадед.
Добираться из столицы до Сенного всегда было непросто: автобус ходил только до расположенного в двадцати километрах Забродья, центра сельсовета. А эти последние двадцать километров Иван всегда проходил пешком по лесной дороге с сумкой на плече.
— Дед, я привез тебе подарок! — взбегая на крыльцо и обнимая прадеда, сообщил парень. — Пойдем, покажу.
Едва войдя в дом, Иван открыл сумку и выложил на стол большой альбом в темном кожаном переплете.
—Хватит гноить твои фотки в жестянке. Этак от них скоро ничего не останется. Сегодня же вставим их в альбом, — сказал правнук.
Иван любил рассматривать старые, пожелтевшие от времени военные фотографии, которые прадед хранил в большой жестянке. В другой такой же Матвей Степанович хранил свои ордена и медали. Иван знал, что прадед прошел всю войну — от Смоленска до Берлина, но Матвей Степанович не очень охотно рассказывал правнуку о той войне. Говорил, мол, больно вспоминать: много друзей полегло.
Целый вечер прадед и правнук разбирали фотографии, аккуратно подписывали их и вставляли в альбом.
— Дед, а это кто? — вытащив из коробки очередную фотографию, спросил Иван.
На фото молодой капитан, в котором с трудом можно было узнать прадеда, улыбаясь, обнимал небольшого, похожего на овчарку пса. Парень и раньше видел это фото, но как-то не заострял на нем внимания.
Глаза Матвея Степановича потеплели:
— Это наш пес Полкан. Полкан, Муся и Снежка появились у нас в части при довольно интересных обстоятельствах.
Иван, затаив дыхание, ждал продолжения рассказа.
— В январе 1943-го меня с другом Семеном Аткиным послали в разведку, — начал рассказывать прадед. — Наша часть преследовала отступавших немцев, и нам нужно было выведать, где собирается закрепиться враг. Выполнив задание, мы двинулись в обратный путь и зашли в сожженную немцами деревню Улесье…
Матвей Степанович встал из-за стола, нашарил в кармане брюк измятую пачку сигарет, закурил, закашлялся дымом.
Сколько жить буду — не забуду увиденного! — снова садясь к столу, воскликнул прадед. — Эти почерневшие, обугленные остовы хат… Улесье было партизанской деревней — жители активно помогали партизанам. Немцы сожгли деревню вместе с жителями. Согнали всех — женщин, стариков, детей — в один большой сарай и сожгли.
В раскрытое окошко, громко жужжа, влетела, привлеченная светом, пчела, сделала круг под потолком и вылетела из комнаты.
— Ночь застала нас с Семеном в лесу недалеко от Улесья, — проводив взглядом пчелу, продолжал рассказывать прадед. — Чтобы хоть как-то защитить себя от пронизывающего северного ветра, мы натянули плащ-палатку, а пол устлали еловыми веточками, чтобы было теплее. Все то время, пока мы натягивали палатку, меня не покидало ощущение, что за нами кто-то пристально наблюдает. Перекусив сухарями, собирались по очереди немного поспать, как вдруг Семен вскинулся и схватился за автомат. Едва слышно скрипнул снег — кто-то подкрадывался к палатке… Я тоже схватился за оружие, и в этот момент в палатку скользнула быстрая тень.
Это была собака — небольшая, похожая на овчарку, голодная и страшно худая. Мы с Семеном растерянно опустили оружие. Пес бросился к нам, вскинул лапы на плечи Семена и, виляя хвостом, стал умывать языком.
Следующей гостьей оказалась болонка с выступающими из-под шкуры ребрами. Она, радостно скуля, бросилась ко мне и стала лизать руки.
В этот момент в палатке появился еще один лесной гость. Вернее, гостья — страшно худая черная кошка.
Мы отдали собакам и кошке весь оставшийся у нас запас сухарей. Угощенье было съедено мгновенно. А потом собаки, преданно глядя в глаза, лизали нам руки, а кошка льнула к ногам, терлась о них и громко, на всю палатку мурлыкала. Все трое были на седьмом небе от счастья, что наконец встретили людей.
Матвей Степанович глубоко затянулся и продолжал:
— Понимаешь, они, испуганные, сбежали из горящего Улесья, где гибли хозяева, и, наверное, уже не надеялись встретить людей. Так и умирали от голода в зимнем лесу.
Лесные гости пригрелись и провели в палатке всю ночь. А утром мы стали гнать их от себя, потому что не могли взять собак и кошку с собой в часть. Мы топали ногами, бросали в них снежки, шишки и палки, чтобы отпугнуть. Ничего не помогало: троица неотступно следовала за нами. Так и явились в расположение части впятером, — усмехнулся прадед.
Матвей Степанович встал, взял кружку, зачерпнул воды из ведра, выпил и продолжил рассказ:
— Вы с ума сошли! — увидев животных, заорал командир. — У нас что — зверинец?!
Он навел на кошку пистолет, но выстрелить не смог — чертыхнулся и ушел. Кошка и обе собаки остались в части и очень скоро стали всеобщими любимцами.
— Знаешь, — усмехнулся прадед, — люди говорят, что собаке кот не товарищ, но наши лесные найденыши были неразлучны — они ели из одной миски и спали вместе. Солдаты окрестили кошку Мусей, болонку — Снежкой, а овчарку-полукровку — Полканом.
Прадед бросил окурок в урну, закурил следующую сигарету и продолжал:
— Когда шальная пуля убила Мусю, вся часть, как над человеком, плакала. Позже, уже на Одере, убило Снежку. Жаль, даже фотографий их не осталось… Они живы только в моей памяти — такие, какие появились тогда на пороге палатки, — голодные, замерзшие, худые. А Полкан дошел с нами до Берлина, после еще шесть лет жил у меня в деревне. Невероятно умная была собака!
Матвей Степанович замолчал и долго курил, выпуская к потолку колечки сизого дыма:
— Понимаешь, они ведь, все трое, точно знали, что мы — свои, не немцы, — наконец продолжил он. — Полкан, Муся и Снежка, притаившись за деревьями, следили за нами и в палатку вошли, только убедившись, что мы свои. Я с тех пор часто задавал себе вопрос: а может, животные человеческий язык понимают?
В этот момент в комнату вошла одна из кошек прадеда. Рыжая бестия стала тереться о ноги хозяина, требуя ласки и свою порцию молока. Матвей Степанович затушил окурок, бросил его в стоящую в углу урну, вздохнул, встал и пошел кормить любимицу.
А Иван еще долго сидел и рассматривал старую выцветшую фотографию, на которой молодой капитан, улыбаясь, обнимал небольшого, похожего на овчарку пса.
