После второй судимости она решила: “Больше в тюрьму не вернусь”. У нее пятеро детей. Они помогли ей жизнь переменить.
— Когда Слава написал ВКонтакте, что он мой брат, не поверила. Решила: прикалывается, — говорит Рита. — Потом спросила, как зовут маму и кто у нас в семье цыган, — это все, что я знала о родителях. Ответил правильно. Тогда дала телефон и попросила маму позвонить.
Набрать семь телефонных цифр Лена не могла решиться два дня. Боялась, что дочь не захочет с ней разговаривать.
— Самое страшное было услышать: какая ты мне мама, если тебя не было столько лет. А когда позвонила, мы обе разревелись так, что не могли говорить. Оказалось, она на соревнованиях, я сразу туда поехала. Мы встретились, посидели в кафе, и Рита наконец узнала, что случилось четырнадцать лет назад.
К тридцати годам Лена успела два раза выйти замуж, родить троих детей и попасть под суд за хранение оружия и наркотиков. Михаил, ее второй муж, был цыганом, они торговали всем на свете и жили на широкую ногу: коттедж, машины, лучшие игрушки и вещи для детей.
— Рита родилась в мае, но с февраля я была в розыске. Однако рожать пришла с паспортом: а как еще? В роддоме работала Мишина родственница, она подошла и говорит: “Звонили из милиции, за тобой едут. Давай выведу тебя, потом найду способ отдать вам дочку”. И я ушла.
Через три месяца Лену арестовали. В суде она просила, чтобы ребенка вернули — была уверена, что в тюрьму ее не посадят.
— Есть грех, не буду говорить, что ничего не сделала, но в тот момент могла не сидеть. Честно, думала: раз у меня маленькие дети, дадут условно, возьму на себя больше. Когда приговорили к шести годам колонии, подала жалобу и срок снизили до трех лет. Из тюрьмы несколько раз писала в Оршанский детский дом, ответа не было. Перед освобождением пошла к начальнику: “Напишите запрос, я не знаю, где моя дочь”. Сообщили, что отдали на удочерение.
Это сегодня они точно знают, что Рита еще целый год провела в детдоме, а тогда Лена решила, что потеряла дочь навсегда. Почему ее не отдали матери, неизвестно. Девочке изменили имя: может, хотели удочерить и передумали.
Старшие дети, пока Лена отбывала наказание, жили с отцом. Когда ее посадили, Яне было двенадцать, Славику — семь, Кристине — четыре. Скучали, ждали ее очень, думали, что мама уехала куда-то работать.
— Когда освободилась, мужа посадили. Он сел в октябре, а я вышла в феврале. За три недели до моего освобождения Кристина и Слава попали в приют. До этого с детьми был свекор, а Яну забрала моя мама, хотя с тех пор, как я за цыгана замуж вышла, родня стала меня стыдиться, мы не общались. С детьми уехала в Барановичи — хотела разорвать старые связи. Миша подсел на наркотики, было ясно, что с ним жить невозможно. На работу меня никто не взял: трое детей, судимость, и все пошло по накатанной дорожке...
Теперь она уже стала продавать наркотики, а не только их хранить:
— Когда меня осудили второй раз, Марку исполнилось полгода. Я сразу вспомнила, как это бывает: ты в колонию, а ребенок пропадет неизвестно где. На суде говорила, что согласна на больший срок, только бы сына оставили со мной.
...Второй приговор был жестче — восемь лет лишения свободы. Одиннадцатилетний Славка попав в интернат, убежал. А когда поймали, заявил: буду бегать до тех пор, пока не покажете маму. Думал, его отвезут в колонию, но вышло наоборот: Лену под конвоем привезли попрощаться с детьми.
— Кристина села мне на колени и заплакала, а сын побежал наверх и стал кричать. Ему не мешали, психолог сказала: пусть выкричится. Вернулся с пакетом сладостей: “Мама, это тебе. Не переживай, подрасту, поеду к Президенту, тебя сразу отпустят”. Стала просить его не убегать, обещала забрать домой и все время из колонии писала.
Маленького Марка у Лены не забрали только потому, что она КАЖДЫЙ ДЕНЬ отправляла письма в детский дом:
— В колонии так: оплачиваешь машину, ее отправляют за ребенком. То машины не было, то бензина, то водитель заболел. Потом уже, когда Марка привезли, рассказали: “Лена, еще буквально десять дней и мы твоего мальчика не забрали бы, все документы на усыновление были готовы”. А что? Хорошенький, здоровый ребенок и нашлись люди, которым помогли оформить бумаги: нет, мол, от зэчки никаких известий. Хорошо что все письма заключенных регистрируются. В колонии подняли документы и подтвердили, что это не так.
На свободу Лена вышла через четыре года девять месяцев. Сразу поехала в Барановичи к детям, потом — в Полоцк становиться на учет, ведь Марка отправили в Новополоцкий детдом.
— В опеке сказали: чтобы забрать сына, ищи жилье и работу, — рассказывает Лена. — А нигде не берут. Санитаркой — за наркотики судили, нельзя. В детский сад: такая статья, нельзя. Уборщицей — тоже нельзя! Пошла в горисполком. Через два дня взяли в частную фирму как обязанное лицо. Нашла дом, который сдавали за 200 тысяч рублей, а у меня забирают 70 процентов зарплаты и остается 160 тысяч. Стала работать в две смены, одну официально, за вторую платили в конверте. Наконец отдали детей. Чтобы выжить, бралась за любую работу — подсобным рабочим, грузчиком, в выходные ездила в колхоз, потом стала смотреть инвалидов, умирающих. Сказали бы, что так буду пахать, не поверила бы, но тогда твердо знала: наркотиками не буду заниматься никогда, потому что пять лет детям было также плохо, как и мне.
Говорят, бывает достаточно одного доброго слова, чтобы человек почувствовал себя окрыленным.
В жизни Лены нужные слова прозвучали. В тот день, когда она после колонии приехала к Марку, к ней подошла женщина, тронутая их встречей, оставила телефон, сказала: “Если будет тяжело, звоните”.
— Я искала успокоения, но не знала что мне нужно, — делится Лена. — Еще в колонии читала Новый Завет, поняла, что ничто не проходит безнаказанно и мои грехи сказываются на детях. Мы зарабатывали деньги на слезах и ничего, кроме горя, они нам не принесли. Можно, конечно, сказать, что муж был главным, но ведь я сама была не против того, чтобы так поступать. Сейчас работаю в Красном Кресте с наркоманами и понимаю: нечего плакать, мы сами создаем все свои тяжести.
Несчастья шли попятам.
Однажды поехали сажать картошку, вернулись: от дома осталась одна стена, все сгорело.
— Все наркоманы ждали, что я начну торговать. Нет одежды, нет документов, нет жилья. Неожиданно одни знакомые пустили жить в свою квартиру, другие предложили хорошую работу. Вскоре пришли документы, что с меня сняли задолженность. Когда в очередной раз с зарплаты удержали 70 процентов, пошла в бухгалтерию: “У тебя в Глубоком есть дочь Маргарита”.
Раз написали в Глубокое, второй — ответа нет. Лена пошла к прокурору, спросила: что мне делать, чтобы забрать своего ребенка? В первую очередь, сказали, надо собственное жилье. Стала на очередь, получила льготный кредит.
— Когда вот-вот дом должны были сдать, стали искать снова: вдруг сможем забрать ее, если сама захочет. Она была ВКонтакте под другой фамилией. Однажды Слава ввел “Рита, Глубокое” и узнал ее по фото.
В июле Лена восстановилась в родительских правах и забрала Маргариту домой. Она и сама с трудом верит в то, что они снова вместе:
— Если бы маленький Марк не был со мной в колонии, все могло быть по-другому. Может, озлобилась бы, вышла и жила одна — так ведь проще. Понимаю тех, кто освобождается и не забирает детей. Если бы не церковь, если бы я дала слабину чуть-чуть, тоже не смогла бы выкарабкаться.
— А личную жизнь не думаешь наладить?
— Нет, это в мои планы не входит. Надо детей поднять. Хотя мы общаемся с отцом Марка. Он предлагает уехать за границу, там вся его родня. Думаем.
Ольга Крученкова
