Для дебюта в Минске звезда мирового балета Ульяна Лопаткина выбрала «Кармен-сюиту»
«Я не делю зрителей на «образованных» и «необразованных». Это был бы верх неприличия по отношению к тем, кто пришел на твой спектакль», — так отреагировала на вопрос корреспондента «СОЮЗа» о выступлениях в небольших городах и странах прима–балерина Мариинского театра Ульяна Лопаткина. Звезда мирового балета, лауреат престижных премий много гастролирует и любит танцевать на новых для себя сценах. Таковой стала для нее не так давно сцена Большого театра оперы и балета в Минске.
— Это был замечательный вечер, — рассказывает танцовщица. — За дирижерским пультом стоял знаменитый музыкант Юрий Башмет. Получилось два дебюта в один вечер: он впервые дирижировал балетом, а я никогда прежде не бывала в Беларуси. Конечно, очень волновалась. Танцевала «Кармен–сюиту». С Башметом была единственная репетиция перед спектаклем. Но все получилось. Вечер прошел на подъеме. Принимала нас публика очень хорошо. В зале был аншлаг.
— Почему для выступления в Минске вы выбрали «Кармен–сюиту»? Как вообще решились танцевать ее — у большинства зрителей эта роль ассоциируется исключительно с Майей Плисецкой...
— Я очень завишу от музыки. Если она меня волнует, то реагирую на нее всем своим существом. Так случилось с «Кармен–сюитой». Я много лет хотела попробовать себя в этой роли. Когда получила приглашение выступить в Москве в Большом театре и право выбора балета, выбрала «Кармен». Честно сказать, никогда не могла спокойно усидеть на месте, слыша музыку Бизе! Так хотелось вместе с ней прожить, прочувствовать каждый такт. Мне нравится лаконичность хореографии этого балета. Можно сказать, его графика. Я вообще люблю живопись. И этот многомерный рисунок тела в пространстве, взаимоотношение линий невероятно для меня интересны.
— А вы сами рисуете?
— Да, с детства, очень люблю. Не для показов и выставок, а для себя.
— Скажите, пожалуйста, Ульяна, есть что–то в жизни, что волнует вас не меньше собственного творчества?
— Таких тем много. Например, дефицит доброты и радушия в нашем сегодняшнем обществе. Опасность, исходящая в обычной жизни от агрессивности, ставшей чуть ли не нормой криминального поведения иных моих соотечественников.
— Как противостоять этому?
— Только действуя с точностью до наоборот — неагрессивно.
— То есть подставлять вторую щеку?
— Нет. Взаимодействовать с людьми. Не отказываться от общения с ними. Прежде всего, в моем случае, с помощью профессии. Искусство, я верю в это, несет положительную энергию. Выбирая репертуар, я стараюсь ретранслировать в зал доброе и прекрасное. Это то малое, что я могу сделать.
— Для советских танцовщиков сцена была неким заменителем свободной жизни. Можете сказать то же о себе, своем творчестве?
— Возможность творчества — это колоссальное обогащение жизни. Но, конечно, по сравнению с советскими временами ситуация сильно изменилась. Балетное искусство сегодня не что иное как именно балетное искусство. Исчез посыл свободолюбия, желания сказать своим танцем больше, чем заложено в сюжете балета, в его хореографии, постановке.
— То есть искусство стало проще?
— Я бы сказала иначе: в современном балетном спектакле сложнее найти ту глубину, которая затронула бы сегодняшнего зрителя.
— Есть спектакли, в которых вам удалось добиться полной свободы творчества?
— Сложный вопрос. Ведь мы работаем в рамках заданных движений. И любой свободе интерпретации предшествует работа с хореографическим текстом, иногда с самим хореографом. Но, как это ни покажется удивительным, даже в жестких рамках заданности я стараюсь найти свободу самовыражения. Это не всегда быстрый процесс. Он может начинаться, скажем, от неверия хореографа в мою идею до его абсолютного взаимопонимания со мной.
— Так случилось в первые годы вашей работы в Мариинском театре, когда вместо предложенной вам лирической партии Марии в балете «Бахчисарайский фонтан» вы настояли на том, чтобы танцевать Зарему.
— Для меня привлекательны более многогранные и темпераментные партии, глубокие образы. Особенно интересно уйти от стереотипов зрительского восприятия ярких харизматических образов, найти свое прочтение давно всем известных образов. Мне в моей профессии всегда хочется большего.
— В начале 2000–х годов вы удивили весь балетный мир, решившись, будучи на пике карьеры, рожать. Невероятная смелость для балерины! Сейчас вашей Машеньке 9 лет. Она уже осваивает азы хореографии?
— Она что–то уже проверила на себе. Занималась хореографией в студии. Мы с ней много говорили на эту тему. И пришли к выводу, что балетная жизнь, скорее всего, не ее будущее. Отдать ее в Вагановское училище означало бы сузить для девочки рамки выбора профессии. Я этого не хочу.
— Ростом дочь в вас — одну из самых высоких современных танцовщиц?
— Не такая уж я и высокая. В парижском театре, к примеру, немало балерин одного со мной роста. У меня на самом деле счастливая судьба в театре. Практически одновременно со мной в балет пришли высокие мальчики, которых готовили на солистов. А что может быть лучше для высокой танцовщицы, чем высокий сильный партнер?
— Но у вас как раз долго не было своего партнера...
— Одного — да, не было. Зато было несколько высоких замечательных танцовщиков — Игорь Зеленский, Данила Корсунцев, Виктор Баранов, Женя Иванченко, Александр Курков, Иван Козлов, француз Жан–Гийом Бар, испанец Жозе Мартинес. Сегодня — Марат Шемиунов, рижанин Раймонд Мартынов, а также Юра Смекалов, с которым мы работали в «Анне Карениной». Новый партнер — новые эмоции, новые краски. Для работы очень хорошо. И интересно.
— К слову, об «Анне Карениной». Эту партию репетировали и танцуют в очередь с вами еще две солистки Мариинки. Обе получили за свою трактовку роли престижные премии. Не обидно, что вашу Анну не отметили?
— Почему мне должно быть обидно? Напротив, я рада за коллег. К премиям же отношусь с благодарностью, но более чем спокойно. Мне важнее реакция зала. А также моих друзей, специалистов. Сегодня ситуация в искусстве такова, что ты можешь получить премию и быть неинтересным зрителю. И наоборот.
Людмила Безрукова
Санкт–Петербург
