Писательница Александра Маринина презентовала в Минске свою новую книгу «Горький квест»

Квест против мифов

Пока одни литераторы вырабатывают стратегии, как продвинуть свои книги, другие их подписывают. Часами. Так что прежде чем задать свои журналистские вопросы российской писательнице, автору популярных детективов Александре Марининой (она же Марина Анатольевна Алексеева), пришлось подождать пару часиков, пока в минском магазине «Светоч» к ней стояла плотная такая очередь поклонников (в основном поклонниц) за автографами.


Многие в очереди нежно прижимали к груди новый трехтомник своего кумира — «Горький квест». Роман необычный: автор честно предупреждает, что это не детектив и не о Насте Каменской. Семеро молодых людей в ходе эксперимента живут в воссозданном быте СССР 1970–х годов и читают пьесы Горького. Кстати, писательница в реальности работала с подобными фокус–группами. Конечно, у многих возникает вопрос: почему Горький?

— При всей моей безудержной любви к чтению — а читала я с трех лет — в школе русская литература была предметом скучным мне до невероятности. Скука начиналась на уроке, усугублялась чтением учебника. Тем не менее все перечитала. И однажды поняла, что из русской классики у меня остался непрочитанным только Горький. Надо было «закрыть гештальт». Я взяла «Дело Артамоновых»... Совсем не то, что нам говорили в школе! Взяла «Фому Гордеева»... Даже ни одного рабочего нет! Вернулась к учебнику... Все правильно помню: «певец революции», «вестник пролетарского движения»... Я начала методично читать Горького. О революции не нашла. Даже пьеса «На дне» — это не о несправедливости строя, а о несправедливости жизни. Ну не зависит это ни от какого режима! Конфликт между Лукой и Сатиным — что правильнее, горькая правда или сладкая ложь — не «квинтэссенция революционной борьбы», а извечный вопрос психологии. Что лучше — вытеснение или отсутствие вытеснения? И стало мне обидно, что такого необычайного писателя, как Горький, лишили огромной читательской аудитории именно потому, что назначили быть пролетарским писателем. Я решила взглянуть на этого классика глазами разных персонажей.

— Кстати, о ярлыках... Говорят, что сегодня в литературе существуют не имена, а бренды. В качестве примера приводят литературный бренд «Александра Маринина». Вы чувствуете себя его заложницей?

— Я чувствую себя заложницей бренда только на встречах с читателями. Когда меня начинают упрекать, почему я опять написала не детектив, почему не о Каменской. Если есть бренд, ему нужно соответствовать. А я не обязана соответствовать. Издатель в этом смысле ведет себя очень благородно по отношению ко мне, не пытается направить в колею того или иного жанра. На встречах с читателями, при общении в соцсетях я, конечно, чувствую, что у людей в головах есть миф, что писатель им обязан. Об этом написал Максим Горький в «Дачниках». Яков Шалимов возмущается в ответ на реплику героини «Вы же писатель, вы же должны учить людей быть лучше» — «Вы живете так, как вам хочется, но вы хотите, чтобы я жил, как вам хочется». Я никому не позволю мне навязывать, что и как писать, чтобы соответствовать ожиданиям.


— Литературное поле весьма сегментировано. Вам приходилось встречаться со снобизмом коллег–писателей?

— Конечно. На протяжении всех двадцати пяти лет, что я пишу. Правда, первые пять лет писатели просто не знали о моем существовании и потому никак не высказывались. А когда узнали... Тогда я наелась большой ложкой.

— То есть если книга популярна, кому–то обязательно хочется доказать, что она популярна по каким–то сомнительным причинам?

— Ну да. Потому что это «раскрученный бренд» или «низкий жанр», а читатели — идиоты и быдло и ничего не понимают.

— Вы как–то сказали в ответ на стенания о том, что растет нечитающее поколение, — надо просто перетерпеть. Подождать, пока придет читающее. Вы действительно в это верите?

— Верю. Это поколение придет не очень скоро. Сначала должны вырасти и прийти к неутешительным выводам те, кто сейчас не читает. Они поймут, что не могут существовать в социуме, потому что собственного жизненного опыта мало. У тебя есть какая–то своя история, одна. Ты почитай, какой бывает другой опыт, другие переживания, мысли. Тогда научишься более разносторонне оценивать любую ситуацию и принимать более взвешенные и адекватные решения. Поколение должно к этим выводам прийти и поделиться ими хотя бы с внуками. И, может быть, хотя бы внуки начнут читать.

— Вопрос — что они начнут читать? Когда появилась Роулинг с ее книгами о Гарри Поттере, родители и учителя заняли две противоположные позиции. Одни говорили, у детей эти книги отбивают вкус к «настоящей литературе», другие уверяли, главное — пусть полюбят читать, а потом к той настоящей литературе придут...

— Ой, вот не надо этого снобизма. Что значит — «настоящее чтение»? Что, ребенок в десять лет Толстого должен читать? Вообще, раньше сорока лет к Толстому прикасаться нельзя. Я бы наказывала тех, кто заставляет подростков читать Толстого, Достоевского, Салтыкова–Щедрина. Вот это и есть — профанация, отбивание вкуса к литературе. Поэтому я и написала «Горький квест».

— Бываю на дискуссиях, где умные люди спорят, как белорусской литературе выйти на мировой рынок, как просчитать стратегию, которая сделает популярной книгу...

— Посоветую одно: перестать эстетствовать и быть проще. Потому что рынок, тот самый, который приносит деньги, забит не эстетской литературой. Не «высокой» литературой. «Высокая» — это для очень узкого круга любителей. Хотите зарабатывать деньги на книжном рынке? Пишите о том, что интересно многим, а не о том, что интересно узкому кругу эстетов, которые любят продираться сквозь стилистически навороченные словесные обороты.


— Но ведь и тот же Умберто Эко достаточно рыночный писатель. Многие мечтают остаться в «высокой литературе», но при этом считаться популярными.

— Это иллюзия. Хотите быть в «высокой литературе»? Будьте, кто вам мешает. Хотите быть известным — пишите то, что сделает вас известным. Зачем это совмещать? Нужно быть честными сами с собой. Я, например, хочу развлекать саму себя, то есть найти работу, которая мне в удовольствие и за которую будут платить деньги. Что позволит мне, моему мужу–пенсионеру, моей маме–пенсионерке и моей свекрови–пенсионерке нормально существовать. Без яхт, без загородных домов, личных самолетов — просто достойно. А те, кто хочет невесть чего, врут. И именно потому, что они врут самим себе и окружающим, и миру, и получаются несоответствия. Пусть скажут честно, чего они хотят: денег заработать или остаться в учебниках мировой литературы? Одним местом на двух стульях — не получится.

— В таком случае профессиональный писатель — это миф?

— Не знаю. Я их не видела никогда. Может, они где–то есть, но у меня дома их не водится. У меня дома муж, полковник милиции в отставке, и собака.

cultura@sb.by
Полная перепечатка текста и фотографий запрещена. Частичное цитирование разрешено при наличии гиперссылки.
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter