Кумир не нашего времени

9 июня уже в Москве ему суждено было расстаться с этим чудным и чудным миром, вызывавшим порой едкую досаду пополам с изумлением. Знал ли пятидесятилетний Алейников, отправляясь на натурные съемки в Каракумскую пустыню, что фильм «Утоление жажды» окажется для него последним? Скорее всего, нет: ему не говорили, что болезнь его смертельна. Но именно по этой причине артиста и не удерживали от поездки: ему уже ничто не могло повредить, поскольку одно легкое было удалено, жить оставалось недолго... И все же тем, кто давно списал Алейникова в тираж, он успел кое-что доказать. Одни штаны на двоих. Объявись актер такого масштаба в наши дни, его наверняка аттестовали бы мегазвездой. Даже в 65-м в туркменской пустыне (при том, что Алейников почти не снимался до этого несколько лет) строители Каракумского канала за ним буквально охотились. Нанимали вертолет и кружили над съемочной площадкой, чтобы, завидев своего любимца, умыкнуть в город и угостить от полноты чувств в местном ресторане. Впрочем, обычно Алейников категорически отказывался — только раз уступил просьбе большого начальства, которое помогло киногруппе бульдозерами и прочей техникой в организации съемки прорыва плотины. Еще с начала 30-х этот артист казался простому зрителю своим в доску, будто только что спрыгнул с раздолбанного трактора, поднялся в драной робе из забоя, небрежно присел за соседний столик в пивной... Началась его слава с фильма «Семеро смелых», работу в котором учитель Петра Алейникова Сергей Герасимов зачел студенту как дипломную. После роли арктического зайца — поваренка Молибоги, тайком пробравшегося на зимовку и носившего подлинное имя артиста — Петр Мартынович, началось обвальное поклонение. Исказило ли оно личность Алейникова? Вряд ли. Во всяком случае, его сокурсник Георгий Жженов уверяет, что на экране он был таким же, как в жизни: — Петька был моим товарищем. Вместе учились, вместе озорничали, за одними девчонками бегали, в одну форточку лазали, одни штаны носили... Кстати, одни штаны на двоих — это не художественный образ. Поскольку Алейников был из беспризорников, а мне кое-какая одежка от родных все же досталась, то я ею с Петькой делился. Время было тяжелое — начало 30-х. Нас кормили одной чечевицей, приходилось подворовывать, подделывать чеки — словом, изворачиваться на грани преступления. Кстати сказать, нашего отчаянного киношного курса в Ленинградском институте сценических искусств многие боялись, остерегалась даже окружная милиция. Из недр институтского общежития исходила уйма хулиганских выходок и скандалов. На курсе было два лидера — Ванька Кузнецов (его тоже знают по фильмам «Семеро смелых» и «Комсомольск») и я. А Петя в силу нерешительности и неопределенности характера все никак не мог выбрать, к которому из двух соперничающих кланов примкнуть. Был он, можно сказать, шалопутом, что ли, своим и здесь, и там. Заложник публики. По окончании вуза (и в отсутствие однокашника Жженова, который в 38-м был репрессирован) Петр Алейников крепко сдружился со своим постоянным партнером по съемкам Борисом Андреевым. В легендах об их совместном молодечестве теперь уже трудно отделить правду от вымысла. Говорят, на один из приемов по случаю выхода фильма с их участием друзей почему-то не позвали; тогда актеры-шалопаи явились туда в одних трусах, перемазанные чернилами. Снимаясь в Киеве, закадычные приятели однажды крепко выпили, пробрались в мебельный магазин на Крещатике и прикорнули на дорогих шикарных кроватях. Наутро изумленные прохожие любовались своими кумирами, мирно спящими за стеклом витрины. С одной стороны, эти вполне безобидные шалости полны детской инфантильности, с другой же — довольно артистичны, так что вполне могли бы вписаться в ряд современных хеппенингов и столь модных ныне художественных акций. Собственно, тип личности, присущий Алейникову, существовал во все времена. Просто если в XIX веке его опасное очарование воплощал бретер Денис Давыдов, то в наши дни эмблемой подобного поведения может служить талантливый и отвязный Шнур. В 30-е годы стихийную идеологию «отвязности», насколько это было возможно, воплощал Алейников. Причем его киногерои, как энтузиасты, так и пофигисты, были замечательно человечны и симпатичны. Пофигисты даже перерождались в энтузиастов как-то забавно и естественно — без меднолобой партийной риторики, а в процессе удалого, к примеру, перепляса, как в пырьевских «Трактористах». Подобное удальство времен «Трактористов» и «Большой жизни» (и экранное, и реальное) выдержано, можно сказать, в духе фольклорной традиции, как если бы Борис Андреев был могучим Ильей Муромцем (которого, кстати, позже и сыграл в кино), а Петр Алейников — лукавым Алешей Поповичем, только в современной инкарнации. Надо сказать, благодарная публика при всем своем простодушном обожании много нагадила артисту Алейникову. Во-первых, при каждом удобном случае тащила за стол и наливала рюмку (а он не умел отказывать). Во-вторых, когда с возрастом актер попытался сменить амплуа, появившись в эпизоде фильма «Глинка» в гриме и образе Пушкина, гегемон его освистал, желая видеть только бесшабашным Ваней Курским. Что касается питейной невоздержанности Петра Мартыновича, то свидетельские показания на сей счет расходятся. Во всяком случае, Татьяна Окуневская в свое время рассказала автору этих строк, как, едва выйдя из ГУЛАГа, встретила Алейникова на Арбате: «Он совершенно остолбенел, а из чудных, необъяснимых его глаз — если бы такие глаза были на изображении Христа, то верующих стало бы на много миллионов больше — полились слезы. Потом опомнился, потащил меня в соседнюю шашлычную. «Мне, — говорит, — сейчас пить нельзя, а ты пей и ешь. Что ты хочешь?» Зовет официанта и заказывает все меню...» «Мне нельзя» — явно означает, что Алейников лечился от неумеренного пристрастия к спиртному. Очень возможно, что и подлечился, поскольку драматург Яков Костюковский (и не он один) твердо ручается, что впечатления алкоголика Алейников не производил. Другое дело — частенько бывал слегка навеселе... Как ни ужасно ссылаться на результаты вскрытия, но, по словам Булата Мансурова (режиссера «Утоления жажды»), хирург Баснер утверждал: печень Алейникова оказалась совершенно здоровой. Просто в жизни он легко пьянел, так что с одной-двух рюмок давал повод болтунам живописать его питейные шалости в категориях большого загула. Семьянин-скиталец. При том что Алейников страстно любил детей, «мысль семейная» была ему если и свойственна, то в очень специфическом выражении. С будущей женой Валентиной Лебедевой он познакомился на «Ленфильме» — та работала монтажницей и, когда родила сына Тараса, стала домохозяйкой. (Позже, в 44-м, в эвакуации, появилась на свет и дочь Арина.) Жена была женщиной во всех отношениях достойной, но не всегда понимала вольнолюбивую натуру Петра Мартыновича. Бывало, приходила к Борису Андрееву, чтобы забрать благоверного и водворить под сень семейного абажура. (В противном случае он мог с удовольствием и заночевать в гостеприимном андреевском доме.) Возможно, Валентина не учитывала, что причина постоянного отсутствия супруга состоит не в преднамеренном шалопайстве, а в том, что еще в полубессознательном возрасте наш герой оказался на улице... Алейников был третьим ребенком в деревенской семье. Жили они на Могилевщине. Когда отец во время лесосплава угодил в ледяную воду и умер от воспаления легких, то детям (в том числе и пятилетнему Пете) пришлось взять котомку и отправиться попрошайничать: мать не могла их прокормить. Совершенно очевидно, что чувство дома не успело укорениться в сознании мальчишки (поскольку и дальше он скитался по интернатам, приютам и коммунам для сирот). Бродяжничество, беспризорная вольница стали поведенческой моделью, которая закрепилась на всю жизнь на уровне безусловного рефлекса. В сущности, он был не столько шалопут, сколько подлинный странник. То есть, во-первых, странный, необычный человек и, во-вторых, непоседа, склонный к странствиям, блужданиям вне дома в поисках удивительных встреч и приключений (а то и к провокации оных с помощью своих неистощимых импровизаций-хеппенингов). Ему ничего не стоило, скажем, взять такси и сорваться в Ленинград. Причем обнаружив, что забыл деньги, так что нечем рассчитаться с водителем, он мог выйти из машины и попросить у прохожих взаймы: те устраивали давку, чтобы ссудить пятеркой своего кумира. Даже забрести в районное отделение милиции и травить байки операм и участковым было Петру Мартыновичу веселей и занятней, чем благонравно дремать у домашнего очага. При всем том режиссер Булат Мансуров называет Алейникова однолюбом: «Петр Мартынович был предан своей жене. А уж как уклонялся от преследования назойливых поклонниц, не знаю. Думаю, при помощи все той же своей застенчивости». Впрочем, застенчивость могла сочетаться с приступами беспричинной ревности и ярости. Тот же Георгий Жженов рассказывает, как встретился с Алейниковым после своего первого освобождения (незадолго до новой отсидки): — Мы прекрасно сидели за столом, разговаривали. Но возникла щекотливая тема. Петя ведь был человеком величайшей щедрости, и изрядная доля его гонораров уходила на так называемых друзей, то есть первых встречных прощелыг, которых липло к нему великое множество. Ну я возьми и скажи ему, что нехорошо это, когда деньги уплывают из семьи: жалко Валентину с ребятами. Надо заметить, что к этой девчонке из Охты я очень хорошо относился, а в свое время, можно сказать, даже благословил их брак. Вот и позволил себе высказаться. А он понял это по-своему: приревновал! Да так загорелся, что мы едва не стыкнулись на кулачки... Извинялся потом, едва в ногах не валялся: «Жорка, прости! Ты ж меня знаешь...» Но что говорить — дело прошлое. Советский Мармеладов. В последние годы Алейникову жилось не ахти как радостно. Где-то лет в сорок артиста практически списали со счетов. Сниматься почти не звали, предлагали все больше эпизоды — от милиционеров до пожарных. Вероятно, шлейф скандалов (похоже, изрядно раздутых «доброжелателями») заставлял режиссеров опасаться: а ну как подведет? (Или, чего доброго, в глазах группы скомпрометирует: снял же однажды штаны перед постановщиком картины «Случай в вулкане», предъявив голый зад: вот, мол, кто ты, а не режиссер!) Потому так благодарно и ухватился Алейников за драматическую роль Марютина в «Утолении жажды» — человека грешного, тертого жизнью, но, как выяснялось, не конченого. На площадке артист вел себя изумительно: все беспокоился, не тянет ли на себя одеяло, не подавляет ли партнеров. Режиссеру наказал строго следить, чтобы не вылезали его актерские штампы, которые требовал душить в зародыше. В картине был момент, когда героя Алейникова судили товарищи: тот украл деньги. После суда шел душераздирающий эпизод, когда его Марютин умолял корреспондента не писать заметку про его грехопадение: был в отчаянии от мысли, что любимая дочь все узнает. Алейников с такой покаянной страстью провел эту сцену, что его молодой партнер Анатолий Ромашин (это был его дебют в кино) не удержался от слез.Кино и жизнь для Алейникова были сообщающимися сосудами: он и в повседневной реальности стал к тому времени не чужд подобным покаяниям — со слезами, с выворачиванием себя наизнанку, с демонстрацией всей безмерной собственной беззащитности. Словом, если в молодости его личность выдерживала сравнение с былинным озорником Алешей Поповичем, то теперь, в зрелости, прошедший через разочарования и надломленный болезнью, Алейников являл собой тип человека Достоевского — средоточие высот духа и головокружительных бездн в самом причудливом их сочетании. Он чем-то походил на беднягу Мармеладова, осознающего собственную вину перед детьми, но не способного ничего изменить ни в себе, ни в мире. (Сегодня сына Алейникова — Тараса, ставшего кинооператором-документалистом, уже нет в живых; дочь Арина, актриса, живет с семьей в США.) Общеизвестна история, что когда Петра Алейникова не стало, его закадычный друг Борис Андреев пришел в Моссовет и, стукнув кулаком по столу, заявил: если другу Петьке, не имеющему звания народного артиста СССР, не полагается место на Новодевичьем, то он, Андреев, уступает свое... И Алейникова схоронили на престижном погосте. Мало кто знает, что сам Борис Федорович, переживший Петра Мартыновича на 17 лет, лежит вдали от могилы закадычного друга — на Ваганькове. Просто ему-то своего места на Новодевичьем никто не отдал. Похоже, измельчало сословие народных артистов с уходом таких могикан, как Алейников с Андреевым. 12 июля киноактеру Петру Алейникову исполнилось бы 90 лет со дня рождения. Как писал в «Р» наш собственный корреспондент по Могилевской области Владимир Дубовик («Р» от 10.07.2004 г.), легендарный артист — сын простых крестьян из деревни Кривель Шкловского района. Здесь создали дом-музей Петра Алейникова, здесь живет его родня.