В Беларуси могут появиться первичные охотничьи коллективы

Кто в лесу главный

Еще 15 лет назад то, что происходило в наших лесах, можно было охарактеризовать кратко и емко: «браконьерский беспредел». Нарушители, случается, шалят и нынче, но в целом ситуация изменилась кардинально: сейчас говорят уже о том, как навести в охотничьем хозяйстве лоск. С момента одного из последних важных нововведений — вступления в силу Правил ведения охотничьего хозяйства и охоты — прошло почти девять месяцев, а значит, самое время обсудить, как они работают на практике. В конференц–зале «СБ» собрались подискутировать начальник управления анализа и контроля за охраной и использованием объектов животного и растительного мира Государственной инспекции охраны животного и растительного мира при Президенте Александр ДРАГУН, первый заместитель министра лесного хозяйства Александр КУЛИК, заведующий сектором охотоведения и ресурсов охотничьей фауны НПЦ НАН по биоресурсам Юрий ЛЯХ, охотник со стажем Артур ПРУПАС и председатель Белорусского общества охотников и рыболовов Юрий ШУМСКИЙ.



А.Кулик: Считаю, что в новых правилах были учтены интересы как охотников, так и государства. Все положения при разработке обсуждались очень активно. В дискуссии приняли участие тысячи людей. Само собой, и наши сотрудники. Ведь по законодательству функции по управлению, развитию охотничьего хозяйства страны возложены именно на Минлесхоз. Одним из главных было требование однозначного толкования всех положений и терминов. А кроме того, доступность для выполнения всеми.

«СБ»: Какие изменения, затронувшие охотничье хозяйство в последний год, по вашему мнению, являются самыми принципиальными?

А.Кулик: Пожалуй, следующие. Аренда охот-угодий теперь передана в ведение облисполкомов. Не хочу обидеть районные власти, но при принятии решений там порой просматривались местные, а иногда и личные меркантильные интересы. Они всплывали и тогда, когда мы видели, что охотхозяйство ведется неудовлетворительно, и настаивали на расторжении аренды. На уровне облисполкомов весь этот процесс стал более объективным. Там все просто: проводится аукцион, кто готов платить больше за аренду, с тем и подписывается договор. Оптимизация нужна не для того, чтобы что–то или кого–то сократить, главный критерий здесь — отдача. И доходы в денежном выражении, и сохранение биоразнообразия, и его приумножение.



А.Драгун: С точки зрения борьбы с браконьерами я бы отметил запрет на ношение пуль и картечи при охоте на пушные виды и водоплавающую птицу. Это отчасти повлияло даже на отношение отдельных охотников к процессу любительской охоты, на их поведение в охотничьих угодьях. Кроме того, возвращено требование обязательной уплаты госпошлины за право охоты. К сожалению, не все охотники это учли. Введено обязательное обучение будущих охотников. Также существенно изменилась в целом и организация охоты на нормируемые виды животных. Скажем, появилась возможность охотиться без представителя охотничьего хозяйства. Однако соглашусь с Александром Антоновичем, больше всего на законопослушание охотников повлияло упорядочение правил с точки зрения того, какие действия являются охотой, а какие нет. Например, теперь даже нахождение в охотничьих угодьях вне дорог общего пользования с незачехленным оружием в отдельных случаях приравнивается к охоте, за что гражданин будет нести ответственность. Если вы, допустим, приехали туда в ночное время и при этом у вас нет при себе путевки, дающей право на охоту там, это будет квалифицироваться как охота без надлежащего на то разрешения. Это очень принципиальный момент. Бывали случаи, когда мы ночью преследовали нарушителей, потом их задерживали, а они успевали зачехлить ружья. Документы на оружие у них имелись. И предъявить им что–то уже было нельзя. Хотя понятно, что находились они там совсем не на прогулке.

Ю.Шумский: Типичный случай: ночью к кукурузному полю подъезжает машина с выключенными фарами. Из нее выходит человек и смотрит в «ночник». Позже выясняем: у него с собой карабин,

только зачехленный. А на нем ночной прицел, через который он, не снимая чехол, лишь открывая кармашек на липучке, осматривает поле. Его задерживают как нарушителя. Но у человека готов ответ: придраться вам не к чему, ружье зачехлено, а смотреть в прицел никто не запрещает...

«СБ»: Правила охоты действительно выглядят более строгими: появились новые требования, повысилась ответственность. Как это сказалось на количестве случаев браконьерства?

А.Кулик: С момента вступления в силу новых правил прошло не так много времени, и говорить о каких–то глобальных изменениях, наверное, все же рановато. Но данные по выявленным нарушениям в лесоохотничьем хозяйстве приведу. В 2013 году их было 479, в 2014–м — уже 244. Можно, конечно, предположить, что это «заслуга» искусно законспирировавшихся браконьеров. Но мне кажется, статистика объективно отражает тенденцию к снижению общего уровня правонарушений.

А.Драгун: Обычно после изменения законодательства количество нарушений сначала растет, а затем постепенно идет на спад. Нередко нарушители правил охоты ссылаются на то, что о новых требованиях попросту не знали. Например, по пуле и картечи. Но как же не знали, если при виде инспектора пытались выбросить патроны? Вообще, понятно, что само по себе изменение правил охоты не дало бы ожидаемого эффекта, если бы одновременно не была ужесточена ответственность за их нарушение. К примеру, введена административная, а при ущербе свыше 100 базовых величин (как и при наличии на данном участке контрольно–пропускного режима или если животное занесено в Красную книгу) — уголовная ответственность за незаконную транспортировку туш диких охотничьих животных.

А.Кулик: Сколько было случаев, когда тушу везли на телеге или в автомобиле и при этом утверждали, что животное не убивали, а просто нашли! Поэтому в Уголовном кодексе и появилась статья № 282–1 «Незаконная транспортировка или разделка диких животных», направленная на исключение таких оправдательных уловок для браконьеров. Президент, к слову, по этому поводу сказал предельно четко и ясно: не твое — не бери.

Ю.Лях: Позволю себе следующее сравнение. За повторное в течение года управление автомобилем в нетрезвом состоянии положена конфискация транспортного средства. Казалось бы, речь идет о серьезных суммах — стоимости машины, тем не менее 2,5 тысячи человек это не остановило... Человек понимает, на что идет, и все равно идет. Вот и с браконьерством то же самое. Во многих это сидит глубоко, и как–то переиначить направление мыслей, перевоспитать может только общество, причем на это понадобится достаточно длительное время. Браконьерство, по сути, — это обыкновенный паразитизм. Есть паразиты в животном мире, есть они и среди людей.

«СБ»: А как охотники восприняли изменения в правилах охоты?

Ю.Шумский: В целом нормально. Конечно, может, действительно мы кого–то чем–то ущемили, но если человек законопослушный, увлеченный, эти требования помехой ему не станут. Есть и те, кто решил больше не охотиться. Среди них, к слову, были люди при должностях. Очень уж жесткими им показались требования. Некоторые мне так прямо и говорили, что мы установили такой прессинг, что лучше бросить охоту, чем где–то в чем–то ошибиться и что–то случайно нарушить. Есть споры по поводу запрета на ношение картечи и пули. Доводы, звучавшие на районных собраниях, следующие: пошли, мол, в лес за ягодами, а там атакует кабан или волк. Как тут без картечи... Понятно, что иметь ее хотят «на всякий случай», ищут оправдания...

А.Прупас: Проблема пока только одна: прежде чем идти на охоту, нужно действительно сто раз подумать, не упустил ли чего. Скажем, помнить о том, что по пути завернуть за грибами или ягодами уже нельзя. Что сначала нужно отвезти домой оружие, положить его в сейф, а лишь затем ехать куда угодно. Чтобы все утряслось, все привыкли, нужно время.

«СБ»: А вы уже привыкли?

А.Прупас: Да. Егеря о правилах поначалу нам напоминали постоянно. Все, кто хотел услышать, те услышали. А тот, кто не захотел, тот никогда не услышит. Слух прорежется, когда такой делец попадется и понесет серьезное наказание.

«СБ»: А достаточно ли этих изменений, чтобы навести в охотничьем хозяйстве полный порядок?

Ю.Шумский: Можно хорошо написать правила, можно ввести самые строгие наказания, но возникает вопрос, как все это реализовать. Пределов совершенству нет. В охотничьем хозяйстве ведется постоянная работа по улучшению ситуации. Причем по многим направлениям. Вот скажите, как сегодня общество видит охотника?

«СБ»: И как?

Ю.Шумский: Как потребителя. Пришел, заплатил деньги и потребовал, чтобы ему дали то–то и то–то. Кто у нас сегодня заинтересован беречь и развивать природу? Директор охотхозяйства, областной председатель БООР, охотовед и егерь. И контролирующий орган — Госинспекция, которая на межрайонном уровне представлена 3 — 4 людьми. Неужели они могут проследить за армией охотников в 500 — 1.000 человек? Да никогда в жизни. А зверя, как мы видим, сравнивая с другими странами, больше не становится. В Эстонии гораздо больше лосей, в Литве и Польше — косуль и кабанов. И, по нашему мнению, это потому, что там люди, независимо от чинов и рангов, закреплены за небольшими участками охотничьих угодий. А это значит, что они заинтересованы не выбивать дичь, а наращивать ее численность. Причем за собственные средства. И беременную самку они берегут как зеницу ока. Мы считаем, что и у нас нужно сделать нечто подобное. И когда будет 40 — 50 человек на участке, каждый внесет условные 10 — 15 тысяч рублей в развитие хозяйства и сам будет им заниматься, они и браконьера быстро вычислят, который хочет поживиться за их счет. А не так, как часто бывает сегодня — предупреждают друг друга по мобильнику: «Вася, видели уазик, прячь патроны и беги».

А.Драгун: Вот, скажем, местные жители, которые проживают возле охотхозяйства, в большинстве случаев постоянно охотятся на одной определенной территории, у них есть заинтересованность, чтобы зверь там всегда был. Но есть и те, кто приезжает в определенные угодья раз–другой, чтобы только убить, забрать добычу и уехать. Интереса беречь природу на данном конкретном участке у него, увы, никакого.

«СБ»: Как планируете заинтересовывать?

А.Драгун: Использовать передовой опыт наших соседей, других стран. Организовывать первичные охотничьи коллективы. И разрабатываемая сейчас госпрограмма развития охотничьего хозяйства как раз предусматривает создание в качестве эксперимента таких кружков на базе БООР. Чтобы посмотреть на практике, насколько, с учетом особенностей сложившегося менталитета, этот опыт подойдет нашим людям. Впрочем, мы уверены: подойдет. Хоть и со временем. Чувство хозяина у наших людей есть, за свое, как говорится, они будут стоять горой.

А.Кулик: Это правильный подход. Надо отходить от того, что все вокруг общественное — что хочу, то и делаю. А нужно прививать ответственность за свое. Но при этом нельзя ограничивать права других охотников из других мест. Поэтому и было предложение создавать ко всему прочему условия для охоты коммерческой. Если ты не принимал участия в развитии угодий, приехал, как говорится, на все готовое, то должен возместить затраты средств и сил местным охотникам. То есть заплатить за путевку в 3 — 4 раза дороже.

Ю.Шумский: Два года назад мы пригласили представителей первичных охотколлективов Минска обсудить возможность рассредоточения их по территории охотхозяйств страны. Кого–то «отправить» на малую родину, кого–то — поближе к теще, знакомым. Все категорически заявили: нет. Их волновало только одно: я заплатил — я хочу охотиться. А местные, наоборот, против того, чтобы к ним приезжали «чужеземцы». Они вкладывают свой труд, средства, а приезжие порой оставляют за собой «пустыню». Поэтому в концепции и прописали: четверть охотничьих угодий должна быть в коммерческом использовании. Не хочешь быть с народом, позволяет тебе карман поехать в Национальный парк «Припятский», чтобы тебя там носили на руках, как арабского шейха, вопросов нет — езжай. Только заплати соответствующую сумму. Денег не хватает, а охотиться хочется, тогда один путь — иди трудись, вноси свой вклад и охоться на здоровье.

А.Кулик: К тому же это подтолкнет к развитию охотничьего туризма. Есть пример Стародорожского, Жлобинского и Ляховичского лесоохотничьих хозяйств. Охотничьи домики построены, а прибыли за год угодья приносят лишь по 30 — 40 миллионов рублей. В основном потому, что это не свое, а государственное. А вот когда в развитие инфраструктуры будут вложены собственные средства, тогда и задумаются о доходах.

Ю.Лях: Есть и другие примеры — положительные. В Осиповичском районе ОАО «Газпром трансгаз Беларусь» взяло в аренду 2 охотхозяйства. Не прошло и года — результат налицо. И порядок наведен, и численность зверя значительно выросла (мы там два года подряд учеты животных проводили). И местные жители не ущемлены. Хотя до этого там каждый себе был хозяином.

А.Прупас: В первом приближении желание организовать такие коллективы выглядит красиво. Возможно, в какой–то перспективе это станет реальностью. Но если я не ошибаюсь, много лет назад у нас подобные объединения охотников уже были, во всяком случае, их пытались создавать. Но они не прижились. Первое, что настораживает, — вопрос о денежных взносах в общее дело. Если деятельность охотколлектива будет основываться на средствах охотников, то к какой форме собственности можно будет его отнести? Коллектив арендует эти охотугодья и полностью обеспечивает за свой счет деятельность — работу, ведение хозяйства? В том числе зарплату егерю и другим службам?

Ю.Шумский: Нет, содержать егеря необязательно, тем более другие службы.

А.Прупас: Но у коллектива должен быть какой–то руководитель, председатель. Так сказать, хозяин леса.

Ю.Шумский: Его вы изберете сами. На общественных началах.

Ю.Лях: Выйдет примерно так, как это было когда–то в охотдачах. Председателю и взносы платили, и билеты отдавали. Он собирал людей: обработать поля, обустроить подкормочные площадки.

А.Прупас: Это как в садовых товариществах? Но и там люди частенько ни между собой договориться не могут, ни председателя слушать не хотят...

Ю.Шумский: А цены на путевки вас устраивают во всех хозяйствах?

А.Прупас: Цены везде разные, сложно сказать.

Ю.Шумский: А на копытных вы путевки берете? На лося, например, если это стоит 10 миллионов?

А.Прупас: В принципе, для компании человек в десять, с которыми я охочусь, это доступная цена. Тем более что себестоимость килограмма дикого мяса не сильно превысит стоимость магазинного.

А.Драгун: Это для минчан доступно, у которых средняя зарплата достаточно высокая. А для местных охотников — тяжеловато.

Ю.Шумский: В Польше так: членам охотколлектива добыть лося, косулю можно бесплатно. Что касается мяса, то его можно либо сдать на мясокомбинат по 1 евро за килограмм, либо отдать желающим охотникам по этой же цене. В Эстонии принцип иной. Допустим, на кружок добывается 20 лосей, мясо 10 — 12 из них делится между собой. А остальное сдают на мясокомбинат, получают за это деньги и вкладывают в свое же хозяйство. При этом не содержат никаких бюрократов: ни директора, ни бухгалтера, не пишут отчетов. И нам надо будет уходить от этого. Но тогда придется менять нормативно–правовую базу. Пока об этом рано говорить. Эксперимент покажет, где и что надо будет подшлифовать. Да и людей надо подготовить психологически.

А.Прупас: Я понимаю, что люди станут более внимательно относиться к лесу, поголовью зверя. Но есть же те, которых не исправишь. Представляете, сколько агрессивно настроенных людей берут ружья и идут в лес? Они преступают закон, не задумываясь...

Ю.Шумский: Но теперь они будут идти в угодья коллектива. Не государства, а конкретных людей, которые вкладывают туда деньги. Если на то пошло, поймаете за браконьерством, вызовете инспектора и все дела. Мы не сможем уследить за сотней тысяч охотников. У нас всего 300 инспекторов на всю страну.

А.Драгун: Сейчас даже местные звонят в Госинспекцию далеко не всегда. Мол, зачем мне это надо, это не мое. Если же такое будет происходить на вашем участке, там, где вы охотитесь, у вас кровь закипит от возмущения.

А.Прупас: В одном из районов я видел оснащение: тепловизор и снегоход. Мобильность просто шикарная. Можно не ждать возле машины браконьера с мясом, а предупредить преступление. Может, для пущей эффективности подобным снаряжением нужно обеспечить всех инспекторов и егерей? Глядишь, и проблема бы снялась...

Ю.Шумский: Приобретаем все это. Но все равно всех не переловим, если не будет помощи со стороны самих охотников.

А.Драгун: Среди «бедной» категории браконьеров есть так называемые «топтуны». Местные, как правило. Такие действуют очень осторожно. Стрельнут, заберут добычу, положат в холодильник и долгое время в лес не пойдут. Им нужно мясо. А будучи в коллективе, такой человек свое все равно добудет. Что же касается современного технического оснащения, применяемого в борьбе с браконьерством, то мы действительно не стоим на месте. Рассматриваем вопрос использования беспилотников. Но пока ищем наиболее оптимальный вариант их применения. Мало увидеть браконьера. Нужно снять его так, чтобы потом опознать и, скажем так, привязать к процессу нарушения. Используются и многие другие технические новшества. Например, квадроциклы и снегоходы, чтобы преследовать нарушителя по пересеченной местности.

«СБ»: Самым популярным и наиболее дешевым охотничьим видом был дикий кабан. Однако, чтобы избежать африканской чумы свиней, его численность приказано минимизировать. Насколько эта мера повлияла на охотничье хозяйство в целом?

А.Кулик: Безусловно, охота на кабана была у нас самым популярным видом, приносившим охотхозяйствам немало дохода. Россияне приезжали к нам толпами. Мы их между собой «мясниками» называли. Понятно, что депопуляция кабана — решение непростое, но единственно верное. Нельзя рисковать свиноводством в масштабах всей страны.

Ю.Шумский: Мне как охотнику это решение, конечно же, не по душе. Но как руководитель я понимаю степень возможной опасности и последствия распространения инфекции, поэтому и сам его выполняю, и от других требую. Дело в том, что сама болезнь до сих пор не изучена. Здесь много неясностей, в том числе и в том, как она распространяется.

Ю.Лях: Надо понимать, что наша страна является крупным производителем сельхозпродукции. Вот взвесьте: на одной чаше весов — 4 миллиона свиней, а на другой — 20 тысяч диких кабанов. Что важнее для страны, для всех нас?

А.Кулик: Пусть их число будет даже 100 тысяч, все равно это не меняет ситуацию. По нашим данным, в 2012 году было добыто 29,7 тысячи особей кабана, в 2013–м — 48 тысяч, в 2014 году — 36 тысяч. Ради сохранения большего пришлось пожертвовать меньшим. Тем более что согласно постановлению Совмина № 729 за добычу дикого кабана охотникам компенсируют по 2 базовые величины и по 5 — охотпользователям. Кстати, тоже немалые деньги для государства. Но зато это дает определенную уверенность в завтрашнем дне. Думаю, все пройдет, как в свое время прошел «птичий грипп». И снова, как и прежде, будем охотиться на кабана.

Ю.Лях: И что еще важно, кабан — многоплодное животное, численность его восстанавливается очень быстро. Но поскольку Беларусь — страна аграрная, количество дикого кабана в любом случае должно быть минимальным. Хотим мы этого или нет. Не значит, что кабана в наших лесах не будет. Будет. Но лишь там, где можно ограничить свободное передвижение зверя. Например, в вольерах.

А.Прупас: А почему нельзя отдавать мясо добытого кабана охотнику вместо того, чтобы уничтожать? Есть ведь лаборатории, где можно проверить, заражено оно или нет.

Ю.Шумский: Этот вопрос обсуждался очень серьезно. Таких лабораторий в стране, по–моему, всего 7. По одной в каждой области и в Минске. Каждая стоит в районе 100 тысяч долларов. Но за чей счет везти туда мясо? Его проверять? Проверка одной пробы мяса стоит где–то 500 — 700 тысяч рублей. Где в этот момент будет находиться туша? Нужны ведь санитарно защищенные помещения, морозильные камеры, постоянная дезинфекция... Представляете, с какими денежными и временными затратами связан процесс? И как только мы с этим всем столкнулись, от такого варианта пришлось отказаться.

А.Драгун: Обратите внимание: с депопуляцией кабана связаны и положительные моменты. Да, кабан был очень доходным видом охоты, затраты на увеличение его поголовья, подкормку при этом минимальны. Но в значительной степени то была заслуга активного растениеводства. Выращивание кукурузы, свеклы, картофеля... Сегодня же охотхозяйства думают о том, как нарастить численность других охотничьих видов, которым раньше уделялось меньше внимания: лося, оленя, косули...

Ю.Шумский: Да, но увеличить за один год численность других животных, в отличие от кабана, невозможно...

А.Прупас: Когда случилась эта беда с кабаном, многие охотники, как говорится, опустили ружья. Примерно четверть моих знакомых вообще перестали ходить на охоту. Лось для многих — зверь очень дорогой.

Ю.Шумский: Охотников на другие виды хватало всегда, но действительно, в БООР многие вступали и ружья покупали только из–за возможности добычи дешевого мяса. Но это, по–моему, не настоящие охотники. Так...

«СБ»: Кстати, а в связи с резким сокращением численности кабана не уменьшится ли количество лосей, косуль? Не возросло ли число браконьеров? Тех, кто за охоту на сохатых заплатить уже не в состоянии?

А.Кулик: Да, по лосю ситуация серьезно ухудшается.

А.Драгун: Конечно, раньше было проще отстрелить кабана, быстро загрузить его в машину и скрыться с места преступления. С лосем все гораздо сложнее. Он габаритнее. Но основная проблема в другом. В этом году из–за слабого снежного покрова отслеживать факты браконьерства было непросто. Не оставалось следов.

«СБ»: Охотничий туризм в Беларуси давно привлекает большое количество иностранцев. Выгодно ли это для нас? Как соблюсти баланс: и денег заработать, и дикой природе не навредить?

Ю.Шумский: Баланс будет соблюден в любом случае. Если установлен лимит в 15 или 20 голов лося, то не важно, кто его возьмет. Но дело в том, что для иностранца охота обходится на порядок дороже. Если прибавить стоимость сопутствующих услуг, то суммы набегут немалые.

А.Кулик: Если в 2008 году белорусские охотхозяйства заработали 5,6 миллиарда рублей, то за 2013 год — уже 83 миллиарда. Но нам нужно добиться, чтобы доля непосредственно за охоту была 25%, а 75% пришлось на сопутствующие услуги, которые иностранцам может предложить наша страна. Выезд на экскурсии, например. Чтобы те приезжали не просто стрелять, как частенько поступали наши соседи–россияне. Пробудут ночь, положат 10 кабанов и обратно...

Ю.Шумский: Для нашего охотхозяйства туризм не самоцель. Это в первую очередь дополнительный приток валюты в казну. Ведь если белорусскому охотнику трофейный лось обходился в среднем в 10 миллионов рублей, то иностранцу — во много раз дороже. Два года назад один из зарубежных гостей, приехавший на подобную охоту, выложил 5,6 тысячи евро за весь комплекс услуг: проживание, питание, работа егерей... Понятно, что для государства это выгодно. Но и клиент должен получать услуги самого высокого качества. И егерская служба должна уметь их предоставить.

«СБ»: В каком направлении будет развиваться в дальнейшем отечественное охотничье хозяйство? Возможно ли у нас в стране введение полного запрета на охоту, как это предлагают «зеленые»?

А.Кулик: Во всем должна быть мера. Не надо бросаться из крайности в крайность. Охота существует веками. И поскольку она есть, то должна удовлетворять экономическим нуждам страны, государству в целом. Стратегическим направлением нашей деятельности должно все же быть развитие биологического разнообразия. Скажем, увеличение популяции оленя. Причем по всей стране, а не на отдельных территориях. Мы же тем временем завозим муфлонов, развиваем охоту на тетерева, на глухаря, для этого в заказнике «Налибокский» строится первый в Беларуси глухариный питомник.

«СБ»: Есть и такое мнение: если не регулировать численность дикого зверя, это может привести к дисбалансу в природе. Так ли это?

Ю.Шумский: На стыке 1980–х и 1990–х годов была проблема со всплеском численности ондатры. Да, о возможном перенасыщении отдельными видами говорить можно, но это не значит, что если полностью запретить охоту, то в природе сразу возникнет какой–то дисбаланс.

deu@sb.by

vlast@sb.by

Советская Белоруссия № 52 (24682). Четверг, 19 марта 2015
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter