Теперь все по-другому. Это когда-то каждому приезжавшему в Коктебель просто невозможно было не побывать в гостях у Максимилиана Волошина, дом которого был в свое время практически единственным строением на берегу великолепной бухты у подножия горно-вулканического массива Кара-Даг.
Каждый, кто приходил к Волошину, непременно слышал эти строки в гостиной, выходившей окнами на киммерийский берег Голубого залива: “Костер мой догорал на берегу пустыни. Шуршали шелесты струистого стекла. И горькая душа тоскующей полыни в истомной мгле качалась и текла...”
Эта боль рождена и неправдоподобными по красоте коктебельскими сумерками, и тоской о несбывшемся, и уединением, которым так славился этот дикий по тем временам берег бывшего Крымского ханства. Да мало ли чем могли быть рождены эти пронзительные строки...
А в Старом Крыму можно было найти среди старых захоронений могилу Александра Грина. По мотивам его “Алых парусов” на берегу Тихой бухты снимался одноименный фильм. На этом же кладбище можно было найти и другие могилы, например, политического ссыльного декабриста Бестужева-Марлинского.
Крым был местом не особенно приспособленным для комфортной жизни. Сюда не ездили российские аристократы и нувориши. Сюда отправляли в ссылку. И от кладбища русской истории в Старом Крыму, и от самих могил уже вряд ли что-то осталось.
Для меня Крым начался со спектакля “Бахчисарайский фонтан”. Балетная легенда рассказывала про крымского хана Гирея, который прямо с бала умыкнул польскую красавицу Марию и увез ее в свой далекий горный дворец. Мне тогда захотелось воочию насладиться воспетой красотой мест с необыкновенными и непривычными для слуха названиями: Дарсан, Ай-Петри, Учан-Су, Аджи-Голь, Айя-Бурун...
И встреча состоялась! Уже позже, когда я смог по-настоящему полюбить этот край, изрезанный нервными ломаными горными ущельями. Я лежал на линии прибоя в Лисьей бухте, любуясь искорками халцедоновых крупиц, перекатываемых неспешными волнами в последних лучах заходящего солнца, и на ум приходили строки: “Погасло дневное светило; На море синее вечерний пал туман...”
Восточный Крым был своеобразной Меккой для писателей, актеров, режиссеров, музыкантов. Словно магнит он собирал вместе людей искусства. И не только искусства. В Коктебель съезжалась на летние месяцы значительная часть интеллектуальной элиты СССР. Так было заведено. Кем заведено? Просто так случилось.
Еда была простой, даже более чем простой. Весь сезон можно было проходить в одних и тех же самых дешевых шлепанцах, в одних и тех же выгоревших на солнце майке и шортах, переходящих из лета в лето. Заношенными предметами одежды гордились. Наряжаться было стыдно. Стыд — понятие, полностью утратившее свое значение почти на всей территории постсоветского пространства.
Прошло время. И вот я опять приехал в Восточный Крым. “По несчастью или к счастью, истина проста: никогда не возвращайся в прежние места...” Лучше бы я не приезжал. Море — то же. Небо и звезды — те же. Горы — те же. Закаты — те же. Вино — то же. Люди стали другими. Еда стала другой. Все изменилось.
Вот тут-то самое время и место произнести волошинские строки: “О, боль, когда бы ни пришла, всегда приходит слишком рано!”
Для тех, кто не требователен, у кого память коротка, для кого главное, чтобы было “все включено”, чтобы от кровати до лежака на пляже нужно было обязательно пройти через “кормушку”, проблем нет.
Можно застроить киммерийское побережье стандартными корпусами отелей а-ля Анталья. И все же, зачем менять мир и превращать его в постоянно жующую, ненасытную утробу? Риторический вопрос.
Мир изменился. Я изменился. Изменился, но теперешним не стал. Не хочу. Невыносимо жить постоянно сытым и неподвижным.
sashavarlamov@bk.ru
