Кризис жанра

Коллега спросил: "Олег Павлович, вы можете себе представить журналиста, который всю жизнь пишет только о балете?"

Не задумываясь, почти автоматически ответил: "Да! Конечно!" Ответил так потому, что память "подбросила" и имя, и образ очаровательной Юлии Чурко, бывшей танцовщицы, доктора наук, прекрасного критика, которая писала именно о балете и только о балете. Она разбиралась в этом виде искусства глубоко и тонко, и знания ее были востребованы в белорусской (и не только) журналистике, ее статей ждали и специалисты, и публика, которая следила за балетом и интересовалась его процессом.

Ответил, не задумываясь, а потом сообразил: в вопросе коллеги была скрыта доля иронии - журналист, пишущий только о балете, представлялся ему неким нонсенсом. Сообразив это, задумался, ведь, по большому счету, речь зашла о профессиональной искусствоведческой критике и даже сама постановка вопроса свидетельствовала о кризисе жанра. В этом месте так и подмывает написать: "А ведь были времена!", подмывает написать потому, что "времена" и в самом деле были. Были и имена, имена недюжинных и серьезных критиков, к мнению которых прислушивались, с мнением которых считались, которых непременно включали в выставкомы, экспертные советы, которые выступали на обсуждениях, умели замечать явления и тенденции в нашем искусстве, умели спорить и отстаивать свое мнение. Был Григорий Березкин, который тончайше разбирался в проблемах поэзии, был Георгий Колос, блестяще писавший о драматическом театре, ценитель и восторженный друг Андрея Макаенка. Ныне здравствует, но редко встречается на газетных и журнальных страницах замечательный театровед и тончайший критик Борис Бурьян, равно как почти исчез из критического "обихода" авторитетнейший критик, писавший об изобразительном искусстве Олег Сурский, к мнению которого прислушивались и художники, и начальство; были Владимир Бойко, Лилия Брандобовская, Татьяна Орлова, Виктор Говор, Генрих Вагнер, сам прекрасный композитор и замечательный теоретик музыки.

Начал перебирать имена и попытался вспомнить, а кто же и сегодня "в строю", кто остался верен музам искусства, чьи имена встречаю в прессе, за чьими публикациями слежу - пожалуй, Сергей Шапран да Борис Крепак, более никого навскидку не вспомнил. Может быть, мало читаю? Вроде бы нет! Может быть, не за теми изданиями слежу? Тоже не могу себя упрекнуть. Да и что значит те или не те издания? Во времена не столь отдаленные каждое издание, каждый журнал, каждая газета почитали необходимым и важным для "поддержания лица" привлекать к сотрудничеству тех, кто профессионально оценивал и следил за развитием белорусского искусства и литературы. Очень серьезные отделы культуры были в "Знамени юности", "Чырвонай змене", "Сельской газете", "Полымi", "Немане", "Звяздзе", "Советской Белоруссии". Появление критической статьи в одном издании вызывало отклики, полемические ответы в других, и это было нормально, это свидетельствовало о том, что "процесс идет", что искусство живо. Значение и роль искусствоведческой критики понимали и сами творцы: случалось, после выхода статьи приходили в редакции на "разборки", понимало и высокое партийное начальство - по вопросам критики не раз выпускались зубодробительные постановления ЦК. Те, кто учился на журфаке, должны их помнить.

Нынче - тишь да гладь!

Пару лет назад, когда судьба заставила оставить кино, когда не стало возможности работать на телевидении, обошел почти все негосударственные издания, вспомнив старое журналистское ремесло, предлагал: "Ребята, давайте я буду писать об искусстве!" - и всюду натыкался на один и тот же ответ: " А нам это не интересно!"

Поверил бы, что это не интересно читателю, если бы не вызывали такой заинтересованной читательской реакции мои заметки об искусстве и деятелях искусства, которые в конце концов стали выходить в "СБ". Отклики, полемические заметки читателей подтвердили - интересно, да еще как! Читатель и следит, и ждет, и полемизирует с критиком. Столкнувшись с этим явлением, с этой читательской заинтересованностью, с прекрасным человеческим любопытством, понял: господа, коллеги, а не перекормили ли мы своего читателя политикой? Десять, а то и более лет политические обзоры, споры и выяснение отношений на политические темы не сходят со страниц наших газет, независимо от того, кто их учредил, - госорган или коммерческий банк. Извините за грубость, но политической трескотней как слева, так и справа переполнены мы под самую завязку. Не пора ли вспомнить, что "Кесарю - кесарево, а богу - богово!", что не политикой единой жив человек, что в жизни его, кроме макро- и микроэкономики, кроме выборов, их бойкотов, кроме демонстраций, митингов, столкновений с милицией, кроме "кто не с нами, тот против нас", - есть еще огромный пласт человеческой жизни, который сегодня существует как бы сам по себе; живет и развивается, худо ли бедно ли, как бы вне общественного внимания. Боюсь, что пройдут времена, утихнут политические страсти и окажется, что в наследство потомкам достанется не осмысленный нами, сегодняшними критиками, творческий процесс, а зияющая дыра, из которой нельзя будет почерпнуть теоретикам грядущих дней ни имен, ни событий в той области человеческого бытия, которая не подвержена сиюминутной конъюнктуре, которая оперирует вечными понятиями, вечными законами, по которым живут искусство и культура.

Однако не сгущаю ли я краски, не водит ли моим пером личная неудовлетворенность, не пытаюсь ли я навязать почтенному читателю жанр газетной публицистики, давно исчерпавший себя в нынешней нашей "буче - боевой кипучей", не движет ли мной стариковское брюзжание, вызванное ностальгией по временам минувшим, по делам давно забытым? Перепроверяю себя, заглядываю в собственное сознание - нет, пожалуй, нет!

Искусствоведческая критика, кроме чисто прикладного своего значения, собирания и накопления фактов для будущих исследований, для сохранения имен и событий, которые могут быть смыты половодьем времени, выполняет еще одну важную функцию - формирует в обществе критерии и приоритеты.

Позвольте спросить, как бы развивалось русское искусство, если бы не было Владимира Стасова? Более того, каковым бы стало русское общество, если бы не случились в его истории литературные критики Чернышевский, Добролюбов, Белинский, Писарев? Какова была бы судьба Чехии и Словакии без всплеска художественной и литературной критики в "Литерарних листах"?

Художественная и литературная критика всегда готовила почву для адекватного восприятия новых общественных тенденций, поскольку будила мысль, учила воспринимать и понимать их как в литературе, искусстве, так и в общественной жизни.

Листая сегодняшние белорусские газеты, с досадой замечаю: широта критических жанров скукожилась до единственного жанра - интервью. Жанра, самого по себе интереснейшего, но, когда интервью, сконструированное при помощи диктофона, где ведущую, заглавную роль играет техническое средство, максимально достоверно передающее собственные мысли интервьюируемого и сводящее роль автора к роли сочинителя более или менее заковыристых вопросов, "джентльменский набор" которых кочует по газетным полосам в виде раз и навсегда установленного стереотипа, - смею заметить, мне этого мало. Я хочу вникнуть и в авторский комментарий, прояснить для себя позицию критика, порадоваться совпадению наших впечатлений о произведении или возмутиться несоответствием таковых. Короче, кроме зачастую хорошо заученных вопросов и ответов, выдержанных в лучших традициях масс-медийных правил игры, мне хотелось бы попробовать и более изысканных кушаний, а они, увы, в сегодняшнем газетном меню почти полностью отсутствуют.

Мне, как ни странно, хочется услышать и голос критика, понять его позицию. Интервью, как жанр газетной публицистики, не всегда подразумевает таковую. Вернее, он-то подразумевает, даже требует ее, но это из области высшего пилотажа журналистики, фигурами которого многие молодые интервьюеры владеют слабо. Что уж говорить о критической статье, напрямую требующей неординарного анализа и, собственно, недвусмысленной позиции критика.

Работа критика напрямую связана с созданием и разрушением мифов. Это очень интересный аспект художественного анализа. Иногда высказанная однажды неожиданная мысль, неожиданное суждение, обрастая комментариями добросовестных и не очень популяризаторов, превращаются в общее место, в штамп, в газетный миф и продолжают жить как бы сами по себе до тех пор, пока новые факты, новые толкования, новые мысли не начинают их подтачивать. Однако все уже привыкли к мифу, воспринимают его как данность, незыблемую величину. Часто задача критика, собравшего и осмыслившего новые материалы и факты, выступить в роли разрушителя мифа. Поверьте, это не всегда легко, иногда требует немалого мужества, поскольку неприятие аксиом, случается, воспринимают в штыки и публика, и творческая общественность.