Штрихи к портрету легенды белорусской науки Любови ХОТЫЛЕВОЙ.
НА ПОДОКОННИКЕ ее кабинета — красная ромашка с двумя зелеными лепестками-крылышками. Они, как живые, то поднимаются вверх, то опускаются, словно приветствуя хозяйку и ее гостей, новый день и солнце. Увидев, что я внимательно смотрю на игрушку, Любовь Хотылева пояснила: — Ее я привезла из Голландии. Там сейчас мой внук работает в университете. А раньше Алеша трудился в Дрездене в одной из лабораторий университета Макса Планка. Моя собеседница замолчала и вдруг сделала неожиданное признание: — Я долгое время непримиримо относилась к немцам, отказывалась от всех поездок в Германию. Почему? Не могла забыть свои страдания и страдание моей семьи во время минувшей войны, мы до сих пор не можем найти могилу своего отца. Но вот мой Алексей пишет диссертацию, работает в Дрездене. И я три года подряд ездила к нему. Увидела Германию, ее города, поговорила с немцами, и в сердце мое пришло примирение…
Красавчик и Кинель
Война — особая строка ее жизни, тяжелая и незабываемая. А вообще испытания для семьи Хотылевых начались задолго до 1941-го года. Под каток сталинских репрессий попала и хозяйка дома. Любовь Владимировна до сих пор помнит, как арестовывали ее матушку — члена партии с 1919 года, назвав врагом народа.
Степанида Леонтьевна вернулась из тюрьмы примерно через год. Помогла бывшая сокурсница по партийной школе Екатерина Прусакова, ставшая к тому времени наркомом легкой промышленности. Узнав о беде, она все сделала для освобождения подруги, хотя знала, чем рискует. Мать пришла домой совершенно больной, не способной работать. А тут новые испытания нагрянули — война!
Отца призвали в армию, все слышнее становилась канонада, все чаще налетали фашистские стервятники на город. Оставаться в Гомеле было опасно. И мать, заехав на короткое время на свою малую родину в Чечерск, решила пробираться на восток. Почему туда? Там под Куйбышевом жил ее брат.
Степанида Леонтьевна проявила завидное упорство, где-то раздобыла лошадь с телегой. Коня сразу прозвали Красавчиком. Быстро погрузили скромные пожитки. К беженцам присоединились семья маминого брата, семья маминой сестры. В общей сложности — человек двенадцать, как цыганский табор. Ехали долго, от Чечерска до Воронежа, стараясь обходить основные трассы. Представляете, какой путь? Более двух месяцев ушло на него. Их могли расстрелять немцы, которые порой были рядом. Могли и мародеры напасть, конь тогда стоил дорого. Но звезда удачи светила беженцам. Не погасла она и после того, когда сдали Красавчика на центральном эвакопункте, когда родственники остались пережидать беду в Поволжье. А мать с дочерью поехали дальше, больные и голодные, без рубля денег в кармане, только со справкой, что они эвакуированы с фронтовой полосы. И добрались-таки до станции Кинель, где жил дядюшка Александр Леонтьевич.
Профессор встретил радушно, место для проживания выделил, обогрел, накормил. Не стали приехавшие родственники обузой, стали одной семьей — и это было спасение. Здесь девчонка приобщилась к книгам, здесь успешно сдала на протяжении одного месяца 22 экзамена за девятый и десятый классы, здесь два года училась в сельскохозяйственном институте, мечтая поступить в Московский университет. Здесь получила первый паспорт. И девочка Лиля, так ее звали с детства, упрямая и целеустремленная, не по годам самостоятельная, стала называться Любовью Владимировной.
А к тому времени Красная Армия освободила Горки, сестра матери вернулась домой, начала настойчиво звать к себе Степаниду. И уговорила.
По дороге заехали в Москву. Мать осталась сидеть на вокзале.
— А я знаете, что сделала? — смеется Любовь Владимировна. — Побежала в университет. На мне зеленый ватничек, на голове платочек. Деревенская девушка! Но я решилась и зашла к декану биологического факультета Алексею Захваткину. К моему удивлению, Алексей Алексеевич принял меня, пригласил сесть, угостил чаем, пирожками — и это в голодное время. Профессор долго со мной разговаривал, обо всем расспросил. А потом посоветовал: езжайте в Горки, доучивайтесь, а затем приезжайте в Москву, и я вас возьму в аспирантуру. Так я и поступила. Но в одном ослушалась профессора: выбрала кафедру генетики. Потом я объяснила Алексею Алексеевичу, почему. И он меня понял.
Великолепный результат от скрещивания
— Занимаясь в Москве, я нашла то, чего мне не хватало, — вспоминает Любовь Владимировна. — Тогда в университете была очень могучая профессура. Шел 1948 год. Это было очень страшное для биологии время, когда властвовал Лысенко и велись нападки на многих известных ученых, когда передовые идеи предавались анафеме. И все же учиться было интересно. Я посещала все лекции.
— И время для личной жизни не оставалось?
— Ну как же! На все хватало времени. В 1952 году вышла замуж за москвича, за биолога. Звали его Оскар Кедров, он был сыном известного академика. И, признаюсь вам, мой избранник был тем мужчиной, с которым я чувствовала себя уверенно и счастливо. Не каждый бы бросил Москву и поехал в Минск, где устроилась работать его неугомонная жена. А он сделал это. Но я забежала далеко вперед.
Вернемся к учебе в аспирантуре. Моя аспирантская работа проходила под Днепропетровском. Я занималась кукурузой на полях знаменитой Синельниковской селекционно-опытной станции, которая существовала еще до революции. Кстати, тема работы там была у меня интересная, шла в противовес с «лысенковской» гипотезой о «браке по любви» в мире растений. По его мнению, оплодотворение происходит только той пыльцой, которая больше подходит данному генотипу. А я в своей диссертации доказывала, что человек способен выбрать такие компоненты для скрещивания, которые дают гораздо больший эффект, чем выбор себе подобного. Есть такое интересное, уникальное биологическое явление под названием гетерозис, или гибридная мощность, когда подбираются два компонента, которые обеспечивают великолепный результат от скрещивания. И защита моей диссертации прошла успешно.
Став кандидатом наук, я опять проявила свой характер. Решила поехать на работу в Нальчик. Сказала всем, что училась не для того, чтобы сидеть в Москве.
Занимались мы селекцией кукурузы, и я принимала участие в создании гибридной популяции К-2Ж (кукуруза кабардинская желтая). До сих пор многие специалисты помнят меня, а я помню их.
Мы пытаемся разгадать тайну гетерозиса
Я работала, а меня все время родственники уговаривали: хватит экспериментов, хватит романтики, соединяйся с семьей. Но в Москву я не хотела ехать, честно говоря. Она меня не привлекала. И до сих пор не привлекает. Вскоре я узнала, что известный ученый-генетик Николай Турбин приехал из Ленинграда в Минск и возглавил Институт биологии. Подумала: «Может, я устроюсь к нему на работу?» Академик Оскар Кедров-Зихман (мой свекор) даже просил Николая Васильевича об этом, но тот ответил, что у него нет места. Видимо, не захотел иметь возле себя невестку знаменитого человека, которая, возможно, с капризами. А я все равно приехала в Минск. И без посторонней помощи устроилась в Институт биологии, которым руководил Николай Турбин.
Кстати, институт в то время обязали заниматься кукурузой. Но обязанность не стала тягостью. Работали с интересом, собрали богатую коллекцию, создавали свои линии и гибриды, проводили испытания во всех районах республики. Первый гибрид, который был районирован в Беларуси, был наш гибрид — Минский-1…
Работали мы и с новой зерновой культурой тритикале, широко организовав испытание его во многих районах Союза. И наши сорта ярового тритикале дали прекрасные результаты в Таджикистане, Киргизии. Их до сих пор там сеют. А вообще, в наш институт приезжали отовсюду. Это было уникальное сотрудничество. Специалистов почти всех регионов бывшего Союза привлекал широкий круг генетических проблем, которыми мы занимались.
Да и в Беларуси во многих хозяйствах наши сотрудники были своими. Я до сих пор с теплотой вспоминаю работу в колхозе «Победа» Житковичского района Александра Мельникова, председателя хозяйства, его жену Нину Антоновну, которая писала проникновенные стихи на белорусском языке. Какие урожаи там были прекрасные, какие люди там работали, удивительные, преданные земле. Мы по-прежнему поддерживаем с ними тесные связи.
— Любовь Владимировна, белорусские генетики и, в частности, вы, всегда были связаны с потребностями селекции и сельскохозяйственного производства. Кроме того, что вы называли, вы работали по повышению генетического потенциала урожайности льна, а сейчас занимаетесь овощами.
— Да, совместно с учеными Института овощеводства Национальной академии наук Беларуси и БГСХА созданы ряд сортов и гибридов тепличных томатов, сорта перца сладкого и перца горького. Занимаемся мы и гетерозисом капусты.
Но мы работаем не только над созданием гибридов, а пытаемся разгадать тайну гетерозиса и привлекаем для этих целей новые молекулярные методы исследования.
И, я уверена, мы придем к тому, что наши поля станут засевать только гибридными семенами, которые будут высокоурожайными, устойчивыми к болезням, менее прихотливыми, приспособленными к капризам природы. Впереди огромная и захватывающая работа.
Наука не уходит на пенсию!
Все знают: Любовь Владимировна никогда не завидует чужим успехам, всегда ценит и уважает людей умных, сильных, умеющих принимать решения и отвечать за них. Однажды и ей потребовалось принять самое главное решение, а потом сполна отвечать за свои действия.
Так получилось, что директора Института генетики и цитологии Николая Турбина вызвали на работу в Москву. Любовь Владимировну, которая к тому времени уже была доктором биологических наук, профессором, стали «сватать» на его место. Она отвечала категорическим отказом, говорила, что не справится с обязанностями руководителя такого крупного научного учреждения. На должность директора ее утверждали на Бюро ЦК КПБ, хотя Хотылева не была членом партии. Петр Миронович Машеров спросил: как она собирается работать? Ответила честно: «Хотя бы не притормозить то, на что уже нацелен коллектив моим предшественником».
Почти четверть века руководила Любовь Владимировна коллективом. И с честью выполнила далеко не простую работу директора. Институт был признан головным в Союзе по проблеме гетерозиса, а его руководительница председательствовала на открытии XIV Международного генетического конгресса, который проходил в Москве.
У академика Хотылевой много наград: ордена Ленина, Трудового Красного Знамени, Франциска Скорины. Она лауреат Государственной премии БССР, автор свыше 400 научных работ, в том числе 18 монографий, ею подготовлены 45 кандидатов и 6 докторов наук.
Я не спрашивал академика Хотылеву о планах на будущее, но она сказала мне крылатую фразу на прощание:
— Наука не может уйти на пенсию.
А на подоконнике красная ромашка все размахивала и размахивала своими зелеными «крылышками», словно подтверждала слова своей хозяйки.
Евгений КАЗЮКИН, «БН»
