Кто работает с «тюрзаком»Тюрьма — это не обычная «зона», где осужденные живут в крупных общежитиях, перемещаются пусть не по большим, но все–таки территориям. Тюрьма, или как о ней говорят «крытка», — это, уважаемые читатели, — тюрьма. Камеры, «глазки», «оправка» по распорядку и прочие вполне «крытые» прелести... Да и сидельцы здесь особые — в основном те, кто направлен из колоний, за новые преступления, в т.ч. против режима содержания.
Публика такая, что палец в рот ей, как гласит пословица, не клади...
Тюремное заключение, «тюрзак», всегда было самым тяжелым наказанием:
«Солнце всходит и заходит,
А в тюрьме моей темно...»
Так образно описал безвестный автор свою тюрьму...
А еще у рецидивистов в большом почете была татуировка «Кот», что расшифровывается как «коренной обитатель тюрьмы». И как работать с такими «котами»?
Много ли мы знаем о персонале наших тюрем?
За тюремной оградой они оказались добровольно. И живут сразу в двух измерениях. На работе — в своем обособленном и малопонятном для многих мирке. По завершении трудового дня — как обычные граждане...
Александр Барзов, старший по караульному отделению исправительного учреждения «Тюрьма-4» в Могилеве, «за решеткой» уже 24 года. Его коллега — старший инспектор по воспитательной работе среди спецконтингента Валерий Юцов — работает в тюрьме уже 28 лет. Срок, согласитесь, солидный. Да и «знакомств» за это время состоялось немало. Считайте сами: каждый год через тюрьму проходит около 3 тысяч человек. Получается, работники учреждения должны знать едва ли не всех жуликов?
— Скорее, они нас знают, — улыбается Барзов. — Когда приходят в очередной раз, здороваются как с родными.
— Не все, конечно, — добавляет Юцов. — Бывает, идешь по улице и видишь своего бывшего «постояльца» — так он через дорогу перебегает, лишь бы на глаза не попасться. Понятно, человеку не очень хочется вспоминать о не самых лучших днях своей жизни. Правда, случается и наоборот: подойдет бывший заключенный, степенно поздоровается. Пусть не скажет, зато всем видом покажет, что он уже — другой...
— Что самое грустное для вас, к чему нельзя за годы службы привыкнуть?
— Уже само по себе грустно, что человек сюда попал. Но вдвойне обидно, когда в камерах оказываются бывшие коллеги. Один работал рядом с нами, вместе отмечали праздники. А потом оказалось, что он наркотики заключенным передавал. Его осудили на 7 лет. Как–то даже неловко было встречаться потом с ним глазами. Он был не просто «спецконтингент» — предатель. Ведь мог не только «дурь» за решетку принести, но и нож. Который потом кому–нибудь из контролеров в спину бы и воткнули...
— Бывали еще случаи, что в заключении вдруг оказывались ваши знакомые?
— Конечно.
— И что в этом случае сильнее: стремление сделать свою работу как можно лучше или передать весточку маме приятеля, которая вас, быть может, не один раз чаем угощала? Откажете — и поссоритесь с товарищем на всю жизнь. А вам ведь еще о такой просьбе начальству следует доложить. Нет ощущения, что вы кого–то или что–то предаете?
— Дружба дружбой, а служба службой. Если друг настоящий, то он поймет: дай я незаметную слабину, стань на путь нарушения режима, могу и на соседних нарах оказаться. Кому это нужно? Никому.
— Среди заключенных колоритные личности встречаются?
— В принципе, каждый необычен по–своему. Иначе, может, и за решетку бы не попал. Но бывают действительно уникумы. Однажды оказался у нас такой «клиент» — худющий, но силищи неимоверной. Поест и пустую алюминиевую миску возвращает... порванной пополам — руками ее играючи ломал.
— Рисковать жизнью приходилось?
— Если разобраться, каждый день рискуешь. Идет 20 человек заключенных по коридору, а ты стоишь с одним–двумя коллегами. Кто знает, что осужденным в голову придет. Разве это не риск? Бывали и экстремальные случаи. Разобьет кто–нибудь окно, схватит осколок стекла и полоснет себе по руке. Входишь в камеру — отобрать стекляшку. А он весь в крови стоит, ухмыляется — мол, давайте, подходите ближе, я вас давно жду. Правда, не было случаев, когда кто–нибудь действительно нападал...
— Помнится, Петр I говорил, что тюремное дело — дело окаянное. И на него истребованы люди добрые и веселые. Вы такие?
— По крайней мере, стараемся ими быть. В первую очередь пытаемся ободрить осужденных. Входя в камеру, не кричим: «Встать, к стене, кто ты такой!» Просто по–человечески поинтересуешься делами, пошутишь. Например, мечется кто–нибудь, как тигр в клетке, а ты его знакомишь с азами местной теории относительности: «Ты только думаешь, будто ходишь. На самом деле — сидишь». Глядишь, и усмехнется человек. Юмор, конечно, грустный. Но и тюрьма не место для веселья.
— Когда с кем–то знакомитесь, говорите ли, где работаете?
— Первое время стеснялись. Сейчас уже не «скромничаем». Хотя и не афишируем, где служим. Собираемся, например, в кафе отметить чей–то день рождения. И если заказываем песню, никогда не скажем, что звучать она должна для работников тюрьмы, — просто «для друзей», что поделаешь, если работа тюремщика большинством воспринимается крайне негативно. Хотя откуда быть позитиву у людей, насмотревшихся различных сериалов. Там нас в таком неприглядном (и далеком от действительности) виде представляют, что жуть берет. Многие почему–то считают, будто в камерах едва ли не половина невиновных. А мы чуть ли не садисты, коль охраняем тех, кто попал за решетку по решению суда.
— Если бы вы перенеслись на годы назад, пошли бы работать в тюрьму, уже точно зная, что вас ждет впереди?
— Здесь ведь тоже кому–то служить надо...
Фото автора.
