Конфуций, где ты?

Китайский мудрец, известный далеко за пределами Поднебесной, вошел в наше сознание как творец этических кодексов, философ, масштабами равный Сократу. Этот противоречивый мыслитель интересен нам сегодня многими идеями, среди которых выделяется патерналистское понимание мира. Говоря проще, это попытка построить жизнь общества на принципах семьи. Где всегда присутствуют старший — отец и младшие — дети. Где основными принципами жизни становятся уважение к старшим и следование многовековой традиции.

Казалось бы, известные вещи. Зачем к ним возвращаться? Да дело в том, что наша повседневная практика достаточно часто заставляет вспоминать заветы дедушки Конфуция.

Один из проректоров брестского вуза (женщина!) рассказывает: прихожу на работу, открываю дверь, вижу: идут девочки–студентки. Держу дверь, пропускаю. Девочки прошли, а за ними идут мальчики, правда, немного, человек 50. Как вы понимаете, мальчики идут, профессор держит дверь, и никому в голову не приходит противоестественность происходящего.

В том же вузе идет лекция. В самый патетический момент, когда голос лектора достигает неземных, вдохновенных высот, внезапно открывается дверь, вбегают двое кудрявых юношей и деловито говорят: дяденька, мы тут шапку забыли — и идут за этой шапкой в глубь аудитории. Преподаватель, после минутного столбняка, ласково так говорит: а вы с какого факультета будете? Но ребятки, заподозрив неладное, быстро скрываются с глаз долой. Будьте уверены: они так и не поняли, почему у профессора глаза вдруг из природных синих стали красными.

Еще ситуация. Знакомая учительница смеется сквозь слезы. Поменяла, говорит, работу и встречаю замечательную девочку из своего бывшего славного 8 «А» класса, которому отдала все, что имела. Милый ребенок, сделав круглые глаза, голосом венецианского заговорщика сообщает: а знаете, М.М., после вас пришла новая учительница, еще лучше вас. А что же у нее лучшего, натянутым голосом вопрошает бывший педагог 8 «А». Да она так кричит, что в соседнем доме коты с крыши падают. Мы ужас как ее боимся!

Получается, если кто–то кричит — мы его боимся и уважаем. Если же кто–то добр, внимателен — об него можно безнаказанно вытирать ноги. У нас только попробуй, распахни душу — мигом превратят ее в бесплатную стоянку чужих проблем и безрадостных подробностей о тебе самом.

Во многом это связано с тем, что наше общество еще выглядит очень молодым: мы во многом беззаботны, на нас не давит груз многовековой исторической памяти, слово «традиция» связано, как правило, с XX веком.

Нам не хватает национальных мудрецов, людей, обладающих незыблемым моральным, интеллектуальным авторитетом.

Как бы нам во всех перечисленных и иных похожих ситуациях пригодился дедушка Конфуций. Наш, домотканый, посконный, кондовый. С его нравоучениями, сказочными интонациями и очень прагматичными этическими максимами.

Вот, скажем, тот, китайский, Конфуций пишет: «Если при жизни отца следовать его воле, а после его смерти следовать его поступкам и в течение трех лет не изменять порядков, заведенных отцом, то это можно назвать сыновней почтительностью».

Не будем цепляться к мелочам: почему три года, а не десять, почему не изменять порядков только отца, а не прадеда. Главное в другом: Конфуций сформировал для китайцев, например, традицию почитания старших. Как оказалось, эта традиция цементирует общество не хуже правовой системы, не меньше, нежели идеология.

Да, собственно, почему бы конфуцианству и не претендовать на роль идеологии?

У нас же многие проблемы развития социума, национального самосознания как раз и коренятся в отсутствии традиций, в утрате того важного ощущения, что ты стоишь за кем–то в бесконечном ряду поколений и за тобой уже есть такие же люди.

Что и говорить, многое делалось, многое делается. Когда–то барабанными палочками вгоняли в пионерию многие важные вещи. Пионерия выросла, заматерела, но и по сей день ничуть не мешают ей ни известные пионерские заповеди, ни умершие вместе с этим институтом традиции.

Комсомол объявили в свое время слишком заидеологизированным, толком не объяснив, что это значит — «слишком». БРСМ опять нужно время, чтобы наработать все то, что уже однажды проходили.

Проблема в том, что все время обрываем некую невидимую цепь связи поколений. Вот у соседей, в Санкт–Петербурге, решили убрать долой памятник коммунарам, рабочим–революционерам и вернуть на это место когда–то стоявший там памятник Александру III. Казалось бы, вот оно, возвращение к истокам. А на деле все то же: очередной обрыв цепи, утрата еще одного звена, на этот раз советского.

И Александр пусть стоит где–то на площади, и рабочие–коммунары пусть выковыривают свой булыжник из мостовой: что делать — и страна одна, и история едина. Ведь есть нечто, объединяющее всех: родина, земля, народ.

Конфуций в этой ситуации нужен постольку, поскольку не может существовать нация без морального авторитета. Дело не в том, какую систему ценностей избрать, а в том, чтобы эта система была.

Иначе будем плодить и Иванов, не помнящих родства, и отроков с бездонными от глупости глазами, в которых плещется разве что удивление своим присутствием на этом свете.