На местном сленге эти строения на территории бывшей военной части в окружении лесов и полей полушутя называют “спецобъектом”. Несколько лет назад в Яковлевичский специальный дом-интернат для престарелых и инвалидов стали направлять доживать свой век одиноких бывших зэков, отмотавших свой срок в колониях и внезапно оказавшихся на долгожданной свободе в полной социальной изоляции. Никто и нигде их не ждет, не интересуется, живы ли, здоровы. Ни семьи, ни крыши над головой. А если и есть родственники, связи с ними давно разорваны.
От железнодорожного вокзала в Орше всего полчаса езды на машине за деревеньку Яковлевичи. Журналистов из Минска здесь встречают с ленивым любопытством: послеобеденное время, пригревает солнышко, на скамейках во дворе интерната собираются разморенные “товарищи по интересам”. Кто сыграть в картишки, шахматы или шашки, кто заняться модной нынче скандинавской ходьбой (а вы думали!), кто побеседовать по душам с психологом. А кто просто язык почесать. Охотно фотографируются. Настороженности и недоверия, которые, казалось бы, должны быть свойственны рецидивистам, половину жизни проведшим в местах не столь отдаленных за разбои, грабежи, убийства и насилие, нет и в помине. Разве что на вопросы о прошлом реагируют болезненно, мгновенно замыкаются в себе.
— У меня судимость погашена, значит, свой долг обществу я уже заплатил. Что было, то прошло. Больше не хочу говорить об этом. Теперь другая жизнь, — терпеливо, как маленьким, объясняет нам свою философию 65-летний Михаил, отсидевший за тяжкие телесные повреждения.
Владимир Значков сегодня живет по понятиям: чистота — залог успеха.
Неожиданно разговор переключился на литературные предпочтения. Но они у Михаила, пытающегося забыть былое, все-таки подсознательно связаны с прошлым — он увлекается детективами, почти все свободное время читает книжки. Где-то на родине у него остались совсем уже пожилые сестры, у каждой — своя семья...
В небольшой комнатке Владимира Значкова — кристальная чистота и приятный запах свежевымытого пола. Об этом своем подопечном директор специнтерната Николай Тикавый отзывается даже с некоторой гордостью: большая умница, работящий, обязательный, местный бригадир по растениеводству. Если где-то что-то надо подкрасить, подремонтировать, Володя всегда на подхвате. Даже кролиководством занимается. В общем, мастер на все руки.
— Как мне здесь живется? — переспрашивает он. — Да как в раю! И кормят хорошо, и относятся по-человечески. Мне большего-то и не надо...
А теперь шокировавшая меня цифра: этот человек “для красной доски” провел в неволе сорок лет! Среди многочисленных административных и уголовных статей, по которым он проходил, есть и связанная с убийством. Большая часть жизни прожита за бетонным забором с колючей проволокой. С племянником, единственным близким родственником, принципиальный Значков не общается. Тот, к слову, тоже никогда не рвался в объятия к дяде. К тому же все осложнилось имущественными претензиями, и дорога в родительский дом Владимиру была заказана.
Главная мораль бытия, которую этот когда-то, по-видимому, красивый мужик сумел вынести из своих и чужих невзгод: жить надо дружно. И по возможности чисто. Без комментариев...
Виктор Сергеевич — большой сторонник метода трудотерапии.
72-летний Виктор Сергеевич, уроженец Шарковщины, молодые годы провел в Прибалтике. Работал шофером, налаживал быт с гражданской женой. Сбежал из Латвии в девяностых прошлого века, когда русских, белорусов, украинцев и прочих “инородцев” там начали всячески притеснять. Но и на родине не пришелся ко двору. Что-то с первых дней пошло не так. Пьянство, аресты, а впереди уже замаячила одинокая старость. Сначала был специнтернат в Браславском районе, затем за примерное поведение перевели в Яковлевичи.
— Я тут благоустройством территории занимаюсь! — гордо заявил наш очередной собеседник. — Когда надо, могу и дворником. А что? Листья подмету, дорожки почищу. Потом и полежать можно, книжки почитать. Про военных люблю: про Рокоссовского, Жукова... Вообще здесь хорошо. Трудотерапия, как говорит наш директор, помогает жить. Да и женщины наши еще — ух! И в город начальство отпускает. Бывает, мотну в магазинчик за чайком с бальзамчиком...
Давление у Виктора Сергеевича порой капитально зашкаливает. Зато жажда новых, хотя и неприхотливых, впечатлений — на зависть большинству куда более удачливых по жизни ровесников. Словно компенсация за время, вычеркнутое из вольной жизни.
Нина Ивановна в восторге от местной кухни.
Проходим в женскую часть блоков. Тихая опрятная старушка Нина Ивановна слушает передачи по купленному радиоприемнику. На покрытом вышитой скатеркой столе — иконка.
— Я в Боженьку верю, — признается Нина Ивановна. — На беседы с батюшкой, который к нам приезжает, хожу. Все хочу у него спросить о многом, да храбрости пока не хватает... Как время провожу? Гулять люблю. С другом своим часто разговариваю. Мы с ним вместе в Глубоком в интернате были, теперь вот сюда перевелись. В компьютерный кружок ходим заниматься. Что улыбаетесь? Да, вот на старости лет решили компьютер освоить. В “дурака” режемся. Он, правда, меня всегда обыгрывает...
Когда-то давно, еще в той жизни, о которой теперь остались разве что дряхлеющие со временем воспоминания, Нина Ивановна работала продавцом, была замужем и, подобно миллионам своих сверстниц, мечтала о женском счастье, материнстве, спокойной старости в окружении внуков и правнуков. Но недаром говорят: хочешь рассмешить Бога — расскажи ему о своих планах. Не сложилось ни с мужем, ни с детьми. Ни в целом с жизнью. А на вопрос о смысле существования она, даже не задумавшись, скороговоркой ответила:
— Чтобы кормили хорошо, чтобы дали пожить и умереть достойно...
Кстати, местное меню поражает своим разнообразием: борщ, щи, рассольник, капуста тушеная, жаркое по-домашнему, суфле из цыпят-бройлеров, шницель, плов из мяса, плов из птицы, голубцы, рыба жареная, пудинг из творога, вафли, печенье, кисель... Неудивительно, что сытная, вкусная и полезная еда стала для обитателей специнтерната настоящим пунктиком. Не то чтобы здесь за зразы рубленые были готовы родину продать, но и менять Яковлевичи на подобного рода учреждения в других районах и областях никто по доброй воле не намерен.
— Сочувствуете им? — подмечает мое настроение Николай Тикавый. — Понимаю вас, мне тоже первое время было нелегко. Стараюсь разглядеть в каждом бывшем отъявленном преступнике прежде всего человека. Знаю биографию каждого. Кто-то из них грабил, насиловал, убивал, а теперь многие любят прийти ко мне в кабинет, поговорить о жизни. Но предпочитаю не напоминать им о прошлом. Спокойно отвечаю на вопросы, поддерживаю беседу. Им ведь разговоры как воздух нужны. Вы бы видели, с какой жадностью они пролистывают газеты, как собираются у телевизора послушать новости. И у каждого — свое суждение о жизни, своя мораль. Порой непонятная другим.
Еще несколько лет назад этот хрупкий мирок осторожного и очень сдержанного взаимопонимания администрации специнтерната и подопечных едва ли не каждый день подвергался опасности быть разрушенным. Бывало и такое: бывшие зэки, получив на руки казенную одежду и обувь, тут же отправлялись в Оршу, чтобы продать вещи за бесценок. Деньги пропивали и возвращались в интернат “на рогах”. Но то ли годы взяли свое, и вместе со старостью нежданно нагрянула какая-никакая мудрость. То ли сыграли свою воспитательную роль дополнительный пост охраны на участке, новые правила “увольнительных” и хорошо промывающая мозги трудотерапия. Как бы там ни было, повальное пьянство постепенно сошло на нет.
— У нас сейчас разговор короткий, — объясняет Николай Тикавый. — Хочешь съездить в город — пожалуйста, но напиши расписку, что обязуешься вернуться к такому-то часу. Если опаздываешь, тут же сообщаем в милицию, объявляем в розыск. И в следующий раз так легко за пределы интерната проштрафившемуся уже не выйти. А на его территории раздобыть алкоголь невозможно. Сейчас стали приходить ко мне, просить, чтобы летом вывозили порыбачить к ближайшему озеру или просто на природу — погулять, сходить по грибы-ягоды. Многие из них и места, в которых родились и выросли, ту же Витебщину, толком узнать не успели. Так что дело, конечно, нужное. Прорабатываем вопрос, думаю, скоро решим его. Но такие поездки — тоже только при условии хорошего поведения.
Как относятся жители деревни Яковлевичи к таким соседям? Вспомнилось, как в минском микрорайоне Восток мы приняли в штыки решение о строительстве дома ночного пребывания для бомжей. Целая война развернулась. Разговорились с Тамарой Михайловной, прожившей в Яковлевичах не один десяток лет:
— Да нормальные они, никаких проблем не доставляют. Поначалу, когда бывшие уголовники только начали селиться в специнтернате, некоторые у нас стали бучу поднимать, мол, где это видано, чтобы ворам и убийцам давали спокойно разгуливать по району. Одна женщина была категорически против, чтобы умерших бывших зэков хоронили на нашем кладбище. Пошли навстречу, выделили спец-участок. Но вообще они спокойные. Время прошло — мы это поняли. Судьбы, конечно, у них страшные. Но вы знаете, какой будет ваша старость? Не зря говорят: от тюрьмы и от сумы не зарекайся... Кроме того, в интернате организовали добровольную помощь пожилым местным жителям. И эти далеко уже не юные мужики нанимаются что-нибудь по хозяйству сделать — забор покрасить, дров нарубить. Ну а мы в знак благодарности то чаем с тортом их угостим, то испечем что-нибудь вкусненькое...
Для большинства оказавшихся в специнтернате этот казенный дом с уютными блоками — последняя гавань в их сумбурной, бестолковой, по сути, прожитой зря жизни. Да и на могилке всплакнуть будет некому.
Огороженный участок деревенского кладбища. Девятнадцать простых деревянных крестов на заросших травой холмиках. Таблички с фамилиями, инициалами, датами рождения и смерти. Никто из “гипотетических” родственников никогда сюда не наведывался. Одного из них удалось разыскать.
— Да, я не езжу к своему папаше на могилу и ездить не собираюсь, — заявил Сергей, отец которого лежит в почти безымянной могиле на спец-участке в Яковлевичах. — И не вам меня судить. Этого человека никогда не было в моей жизни. Он чужой, понимаете? Меня вырастили мама и отчим, именно его я и называю папой. А этот... Он сам сделал свой выбор много лет назад, когда ушел из семьи, начал грабить и убивать. А после не написал нам из тюрьмы ни одного письма...
Казенный дом
Интернат специального назначенияЯковлевичский специальный дом-интернат для престарелых и инвалидов был создан по решению Витебского областного исполнительного комитета в августе 2003 года. Он рассчитан на 105 человек, которых обслуживают 58 сотрудников.
Здесь проживают престарелые и инвалиды 1 и 2 групп, освобожденные из мест лишения свободы, ранее судимые и неоднократно привлекавшиеся к административной ответственности, а также люди без определенного места жительства, направляемые из приемников-распределителей и нуждающиеся в постоянном уходе, медицинской помощи, социально-бытовом обслуживании.
На территории специнтерната регулярно организуются шахматно-шашечные турниры, соревнования по волейболу, конкурсы среди проживающих и работников учреждения, другие мероприятия. В соревнованиях между стационарными социальными учреждениями области, которые регулярно проводит комитет по труду, занятости и социальной защите, команды этого дома-интерната всегда выступают достойно, получают награды. К примеру, в августе 2013 года в интеллектуальной игре “Эрудиты” команда ГУСО “Яковлевичский специальный дом-интернат для престарелых и инвалидов” заняла второе место.
Момент истины
Заблудшие души
Иерей Сергий Воробьев, настоятель прихода Храма Преображения Господня г. п. Копысь, несколько раз в год наведывается в Яковлевичский специнтернат, ведет духовные беседы:
— Вопросов задают много. Как окончательно не потерять веру в Бога, прийти к смирению, попросить прощения у Всевышнего и отблагодарить Его хотя бы за то, что есть возможность встретить старость не под забором или на тюремных нарах. У каждого человека бывают в жизни моменты отчаяния, а этих людей судьба вообще не баловала милостями. Отворачивались они в какой-то момент от Бога, затем снова стремились к Нему. Я многое знаю о судьбах тех, с кем говорю, но стараюсь не разграничивать людей, пришедших на духовную беседу. Потерянные, много грешившие были, есть и будут во все времена. Бесконечная череда заблудших душ, ищущих ответы на свои простые вопросы. Почему именно я? Что и когда пошло не так? Успею ли я еще хоть что-то исправить?.. У меня и правда создается впечатление, что здесь они живут не как отдельные личности, а как единый организм, который помотало по жизни и который сейчас стремится к оседлости, покою и какой-то одной им ведомой истине.
