— Эдуард Семенович, давайте обратимся к истокам: как и откуда в вашей жизни взялась музыка?
— Откуда взялась музыка — этого никто не знает. Все началось еще в Бресте, жив до сих пор один из моих первых педагогов — Леонид Израилевич Меерсон, ему больше 90 лет, но он держится. А вот второй, знаменитый Михаил Солопов, умер уже. Вспомнить сейчас, как было, не получится — слишком много лет минуло. Помню, что начал на аккордеоне потихоньку наигрывать. Потом мы уехали на Колыму: мой отец стал замначальника золотодобывающего прииска по политической части. Жили в поселке, продукты были завозные. И когда они заканчивались, а завоза не было, то оставались икра красная, икра черная, крабы в банках и спирт, больше ничего... Мы оттуда уезжали, когда умер Сталин. Ехали восемь или девять суток под траурную музыку, но мне, пацану, было одно удовольствие — едешь на верхней полке, смотришь на Байкал, считаешь туннели… Кстати, когда с Колымы возвращались, отец на Даниловском рынке купил мне аккордеон Weltmeister, настоящий! Мы же с Севера ехали, с деньгами. Не знаю, как отец не боялся: нас завели в какой‑то темный угол на базаре, там и прошла эта сделка. После возвращения из Магадана учился в Брестском музыкальном училище. Сочинять я стал, когда влюбился в свою жену: посвятил ей произведение для фортепиано под названием «Размышление». Это и было мое первое сочинение. А влюбился я просто — играл в городском оркестре, наш саксофонист дядя Саша жил в Южном городке почти напротив от дома моей будущей жены. У него были крестины, он меня пригласил. Моя тогда будущая теща послала дочь посмотреть: мол, там парень хороший с аккордеоном. Но аккордеон девушку не впечатлил, я это почувствовал — и на пианино запузырил что‑то такое серьезное вроде «Аппассионаты» Бетховена! Этим ее и покорил.
— Вы женаты уже 60 лет, нынешнему поколению не понять: все сплошь разводятся. Как вам удалось сохранить отношения на такой долгий срок?
— Всякое было — и разлюбицы были, и ссоры. Кричал: «Любые деньги заплачу, только бы с тобой развестись!»
Невозможно прожить, чтобы любовь длилась все 60 лет, так не бывает: всюду спады и подъемы, здесь тоже.В жизни самое главное — финал. Вот когда на старости лет разводятся — это страшно, в молодости‑то ладно, там еще побарахтаешься. А под конец жизни — просто туши свет. А у меня сейчас к жене такая любовь и благодарность, что порой она устает от этого. Я настоящий подкаблучник! Видимо, любовь с первого взгляда так и осталась, пройдя через все взлеты и падения. Наверное, если чувство было крепкое, то оно все равно возвращается.
— Чем дольше смотрю на вашу «теорию волн», тем больше здравых наблюдений в ней вижу. Хотя многие поспорят, конечно.
— Человек в любой профессии накапливает творческое топливо: читает, смотрит, получает навыки — и начинает реализовывать их. Происходит это волнами, потому что нельзя бесконечно двигаться вверх или падать вниз. Есть профессии, в которых определенный ценз — две волны и не больше, это очень ярко выражено на эстраде. Хотя абсолютное большинство представителей современного шоу‑бизнеса вообще одноволновики: взлет, 5 — 6 шлягеров — и на этом все кончается. А есть, например, такая певица Натали, выпустила однажды песню «Ветер с моря дул…» и замолкла начисто. Потом выпустили песню «О боже, какой мужчина» — и опять замолкла. Выстрелила одной песней — и все, а волны не создала, даже кругов на воде. Я таких называю «вневолновики». Бывает и остаточная волна: это когда что‑то остается недоработанным, исполнитель или автор вновь чуточку взлетает — и гаснет. Вот и все. Нравится или не нравится, но происходит именно так. Сколько звезд погасло на моей памяти — уже Стас Михайлов допевает, а еще недавно был кумиром. Лепс уже начинает скандалить, и это нормально: когда волна сходит, артист нервничает. Эстрада — профессия скоропортящаяся в отличие от классики.
— Кстати, о скандалах с участием отгоревших звезд. Знаю, что вы никогда не комментируете вопросы, связанные с политикой, но все‑таки: как вы оцениваете высказывания Аллы Пугачевой на политические темы, так возмутившие общественность?
— Не имею права ее осуждать, все на ее совести. Я никому не судья, люди сами решили покинуть свою страну, и это их проблемы. Многие уезжали, Тухманов даже на органе играл в каком‑то ресторане в Германии, общеизвестный факт. За рубежом наши артисты никому не нужны. Однажды и я уехал в Москву и с 2000 по 2012 год прожил там. Но я‑то уехал в Россию: у нас один язык, одна культура. Илья Резник пригласил меня написать мюзикл, я увлекся, дела пошли, в итоге 12 лет в Москве просидел. Зато написал песню «Служить России», которая уже 14 лет подряд каждое 9 Мая звучит на Красной площади во время парада Победы, а с некоторых пор и по всей России, вплоть до Камчатки и Сахалина.
Вообще, что касается политических тем, то я всем и везде отвечаю одно и то же. Пункт первый: Президент всегда прав. Пункт второй: если тебе кажется, что Президент не прав — смотри пункт первый.Анализирую какие‑то вещи, но никогда не выношу это наружу. Время всех рассудит.
— Наш любимый зимний хит «Потолок ледяной» — как он рождался?
— Я в тот период учился в Москве, а работал в Кривом Роге. Искал поэтов с хорошими стихами. И то ли в сборнике обнаружил стихотворение поэта Сергея Острового «Потолок ледяной, дверь скрипучая…», то ли познакомился с ним… Помню, у него была очень красивая жена — главная арфистка оркестра Светланова. Сейчас уже не вспомню, как было дело, но песня получилась. И когда я Эдуарду Хилю ее показал, он сказал: делай аранжировку, и мы ее запустим. Я сделал аранжировку — и песня провалилась с огромным треском! Это был март 1970 года, популярная передача «С добрым утром!». На этом могло бы все кончиться, но к зиме собирали «Голубой огонек» и вспомнили: а вот у Эдуарда там что‑то такое было… Хиль решил спеть, но аранжировку заказал уже не мне. И песня выстрелила. Вот почему я не считаю себя песенником. Симфонистом не стал, потому что поздно пришел в профессию, до того играл на аккордеоне и упустил время, просто нахватался верхушек. И песенником не стал, потому что работал в ресторане, тоже только верхушек нахватался. Смотрю сейчас передачи «Фактор . by» и прочие и вижу, что мне там в жюри делать нечего. Потому что я ничего не понимаю в этой технологии! Вот когда Валерий Шмат говорит, его приятно слушать. Так что я не песенник — я поставщик хорошего материала. И в этом нет никакой обиды.
— Вы всегда придерживались той мысли, что главное — вовремя сойти со сцены…
— Эстрада — жестокая профессия: популярность очень велика, а потом все равно будут падение и ломка. И вот ты сам уже куда‑то просишься, а тебя не берут. Это страшно. Многие заканчивают так, что и похоронить не на что. Поставьте себя на место любого популярного артиста на излете славы и поймите, что у него в жизни больше ничего не будет! Это просто обычный человек, у которого сплошные проблемы, потому что все закончилось. Если бы я после ухода с эстрады не нашел себя, то перед тобой бы сейчас не сидел. Или сидел бы старичок, которого привезли на коляске. Но я занялся развитием своей теории, и это меня спасло.
Почему я в 82 себя чувствую морально лучше, чем в 25, и почему сейчас у меня в жизни самый счастливый период — потому что уже не надо волноваться, напишешь песню или не напишешь, возьмут ее на телевидение или не возьмут, споют — не споют… А я просто иду своим путем.Провожу спевки с молодежью — пою современные песни и сам становлюсь моложе. Пишу третью книгу, посвященную «теории волн» и воспоминаниям, в которой собираюсь поблагодарить всех, даже тех, кто в жизни меня обидел. Это во второй книге я жаловался: там не дали, тут не пустили, а сейчас я говорю — спасибо всем!
ovsepyan@sb.by
