Корреспондент «БН» по своей воле побывала там, где одни находятся по долгу службы, а другие – по приговору суда.
ТРУДНО подобрать слова, с которых следует начать материал о женской колонии. Казалось бы, прекрасный пол создан для того, чтобы им любоваться, вдохновляться, окрыляться. А здесь они — матери, жены, возлюбленные — ходят строем под строгим взглядом работников исправительного учреждения. В одинаковых синих телогрейках с номером отряда и фамилией. Впрочем, для Уголовного кодекса неважно, кто преступник — мужчина или женщина. Ведь последние, несмотря на миловидность, сидят здесь и за умышленное убийство, и за людоедство... Пересмотрев кучу фотографий и мемуары-воспоминания в разных изданиях, на которых запечатлена жизнь в женских колониях, прихожу к выводу, что они похожи, как близнецы. Везде цветы на клумбах, дешевый ситец платьев и косынок, старые швейные станки... Как живется «дамам» в местах лишения свободы? Почему одни, отбыв срок, стараются больше не преступать закон, а другие возвращаются в третий-четвертый раз? Об этом — в специальном репортаже «БН» из самой многочисленной
1. Позорницы
Что хуже: уклониться от содержания своего ребенка или родить его за решеткой?
Не по этапу, но страшновато...
Легкий морозец слегка пощипывает щеки перед контрольно-пропускным пунктом. С утра там очередь: симпатичная девушка передо мной явно из сотрудниц, а рядом, переступая с ноги на ногу, что-то живо обсуждают ребята в форме и курят, чтобы согреться. Из-за угрюмых жестяных ворот доносится злостный лай овчарок. Внезапно они заскрипели и медленно, словно нехотя, открылись. «Этап!» — громко крикнул дежурный, и машина так же не спеша скрылась за ними.
— Паспорт, пожалуйста. Мобильный телефон отключите и сдайте, — инструктирует на входе постовой. — Что еще есть в сумочке? Держите ваш пропуск.
И вот я на территории колонии, где отбывают наказание женщины. Среди них — и мои ровесницы, и те, кто постарше, и пенсионеры, и инвалиды. Малолетние преступницы — от 14 до 18 лет — находятся на участке для несовершеннолетних. Всего в исправительной колонии содержится около 1600 человек. Тех, кто нарушил закон, оказавшись за решеткой за кражу, разбой, употребление наркотиков и их хранение с целью сбыта, убийство. Можно смело брать Уголовный кодекс и перечислять, уверяет мой экскурсовод, старший инструктор по воспитательной работе со спецконтингентом ИК № 4 УДИН МВД по Гомельской области майор внутренней службы Елена Лукомская. Здесь она работает уже 12 лет. Столько историй за это время наслушалась, ко многому привыкла. Но до сих пор не может понять осужденных, отбывающих срок по 174-й статье УК РБ «Уклонение родителей от содержания детей либо от возмещения расходов, затраченных государством на содержание детей, находящихся на государственном обеспечении». У некоторых задолженности и по 20 миллионов рублей. Что может быть позорнее для женщины?
«Никаких фото – сын не знает, что я здесь!»
Из СИЗО, когда вынесен приговор и определено наказание, женщины-преступницы прибывают в колонию. Их первым делом отправляют в этапное помещение. Там они находятся до двух недель: проходят медобследование, с ними беседуют психологи, разъясняют права и обязанности. Особенно тщательно инструктируют новичков (ведь некоторые, оказавшись за колючей проволокой, испытывают настоящий шок). А затем — распределяют по отрядам. Независимо от возраста и количества судимостей можно попасть в один из двадцати. В пределах своего локального участка — уличной территории, которая примыкает к жилому корпусу и огорожена высоким стальным забором, — можно свободно передвигаться, курить, прогуливаться. За ним — только в сопровождении и строем. В каждом отряде у администрации есть свои помощники — завхозы, председатели совета отряда. Ольга — из их числа.
Тихая и молчаливая молодая женщина рассказывает свою историю лишь при условии, что ее фамилия не будет озвучена. И никаких фото: ведь родственники и знакомые не догадываются, что она за решеткой. И тут же пишет заявление на согласие... красивым аккуратным почерком.
— Я работала в частной фирме главным бухгалтером. Уволилась оттуда в конце 2009 года, поехала в Москву с мужем: сама — уроженка России, имею право на гражданство. Хотела его получить и обосноваться: там много наших родственников. За два дня до готовности документов меня задержали, сообщив, что я нахожусь в федеральном розыске. Оказалось, что фирма написала заявление на хищение мною денег — 68 миллионов рублей. Я чуть не упала, когда услышала об этом, пыталась оправдаться, — вспоминает осужденная. — Три месяца находилась в Москве в СИЗО, а потом экстрадировали в Беларусь. Близкие родственники были в шоке, у мужа после моего ареста случился инсульт, и сейчас у него вторая группа инвалидности, а ребенок вообще ничего не знает. Сын думает, что я живу в Москве. Я ему регулярно звоню, пишу, на праздники подарки отсылаю.
Два года Ольга уже отсидела. Впереди еще четыре. Но она рассчитывает на условно-досрочное, поскольку не лишена родительских прав и имеет на иждивении малолетнего ребенка, а также возмещает имеющийся от преступления ущерб. Так что в нынешнем апреле может освободиться. Тем более что в колонии она на «хорошем», если это слово уместно для исправительного учреждения, счету, не имеет взысканий. Руководит телестудией «Вектор», которая дважды в неделю по кабельному телевидению выпускает новости: готовит их в эфир, снимает все мероприятия, которые проходят здесь, формирует информационно-просветительский блок.
О своих нынешних обязанностях говорит оживленно, признается, что даже по душе журналистская работа. Но в отличие от коллег выходных не ждет — нудно и мучительно тянутся минуты в четырех стенах. Да и о своих соседках по секции (комнате) говорит неохотно. С ними только общими фразами перекидывается. Старается не общаться, потому что могут переврать и перевернуть сказанное против тебя. Да и не хочется ни с кем разговаривать, и уж тем более ссориться. За это можно и взыскание схлопотать.
Подчиняются беспрекословно, зато чересчур эмоциональны
Внутренний порядок, дисциплина — на особом контроле. К примеру, осужденным запрещается продавать, дарить и отчуждать вещи, которые находятся в их личном пользовании, либо брать чужие. А бывает, кто освобождается, презентует свои тому, кому еще сидеть «до звонка». Это уже нарушение. Осужденные также обязаны быть вежливыми в обращении друг с другом и представителями администрации. Никакого жаргона, кличек и позывных. Хотя женщинам очень трудно сдержаться, чтобы не кинуть вслед что-то обидное.
— Они больше, нежели мужчины, склонны к выполнению требований администрации и делают это практически беспрекословно. Но в то же время очень вспыльчивы, эмоциональны. Могут возмутиться, выйти из себя, а через 10—15 минут прийти и извиниться за свое поведение, — примечает начальник режимного отдела ИК № 4 майор внутренней службы Вадим Алейников.
— Исправительная колония исправляет? Становятся ли на путь истинный? — интересуюсь у собеседника.
— Основная задача нашего учреждения — исполнение приговора, а перевоспитать и вразумить взрослого человека, увы, невозможно. Особенно тех, кто попадается второй-третий раз или же сидит за употребление наркотиков. Отбывая наказание, как-то держатся, а выходят на свободу — старые дружки, привычки. И пошло-поехало… Да и матерей, которые не хотят содержать своих собственных детей, как бы ни старался, любви и ласке не научишь. А таких — у нас они проходят как обязанные лица — около трети осужденных.
Детсад в клеточку – самое счастливое время в их жизни?
Но еще труднее представить себе что-то более противоестественное, чем дети, рожденные в неволе. Не успев ничего нарушить, они начинают свою жизнь за решеткой. Кто-то приходит беременным из СИЗО, кто-то зачинает ребенка на свидании (каждой в год предоставляется три краткосрочных и три длительных, но только с близкими родственниками). На территории колонии есть Дом ребенка, где воспитываются малыши до трех лет, чьи нерадивые мамаши отбывают здесь наказание. Свидания — по расписанию, с учетом возраста ребенка и рабочей смены осужденной: от получаса до двух три-четыре раза в день. Чаще — в игровой комнате. А когда тепло — на детской площадке на свежем воздухе.
— У нас тот же детский сад. Те же условия, воспитатели, распорядок, — сравнивает начальник Дома ребенка Наталья Винокурова.
Да, действительно, своим «убранством» он напоминает ясли: уютные комнаты с мультяшными персонажами на стенах, игрушки и поделки из пластилина и пластика, сделанные маленькими «постояльцами». А вот бумажные снежинки, которые недавно, в новогодние праздники, красовались на окнах, из которых виден большой забор с колючей проволокой...
— В таком возрасте дети еще не понимают, что мама не на свободе. Куда важнее, что у нас они досмотрены, накормлены, им хорошо. Мы закладываем позитивную, хорошую основу. Со всем этим они дальше пойдут по жизни, в каких бы условиях ни оказались. И мам воспитываем: чтобы молча не отсиживали положенное время, а разговаривали с малышами, общались, ведь им так не хватает тепла и ласки. Они очень ждут праздников (скоро уже будем готовиться поздравлять мам с 8 Марта) и Олеговича, нашего фотографа, нянечек, с которыми проводят большую часть времени. А потом помнят всю жизнь Евгеньевну, Николаевну, Петровну…
— И глупости это, что плохо им здесь, что рождаются уже за решеткой. Может, это самое счастливое и светлое время в их жизни. Неизвестно еще, в каких условиях на воле жить будут и чем питаться, — откровенничает одна из воспитательниц, пока мы дожидаемся осужденную Наталью.
2. «Слава Богу, что мы сюда попали...»
Звучит удивительно и страшно. Тем не менее многие осужденные выжили благодаря тому, что оказались за решеткой
Сейчас ей 36, из них 15,5 – на зоне
Игровая, где мамы проводят время с детьми, напоминает большую стеклянную коробку. Почти пустая и с огромными окнами, чтобы женщины были под присмотром. Перед входом две пары не ахти каких ботинок — нужно разуться. Внутри — ковер, несколько скамеек и немного игрушек. Молодые мамаши немного смутились нашего прихода, а затем как-то неохотно принялись снова гулять со своими кровинушками. Без особой ласки, нежности и любви. Может, стеснялись чужих людей, а может, ничего такого и не испытывали. Осужденная Наталья, напротив, как-то настойчиво показывала свои материнские чувства. Словно разыгрывала. И когда ей принесли годовалого Вадика, тут же схватила на руки и крепко поцеловала.
— Мое золотце, сынуля. Пока мы еще не отчетливо говорим, но скоро будем щебетать, — не отводя глаз от него, хвалится мама.
Это уже четвертый ее ребенок. Остальных троих мальчишек — четырнадцати, тринадцати и восьми лет — воспитывает мать первого мужа. Признается, что очень переживает за них. Да и в том, что младший отбывает наказание вместе с ней, ни видит ничего хорошего.
— Даже не знаю, как бы жила, не будь Вадика со мной, — говорит она. — После третьего ребенка врачи вообще сказали, что я больше не смогу иметь детей. А тут такое чудо! С ним время здесь быстрее бежит, да и по остальным не так скучаю. Свекровь пишет о них: как учатся и чем живут. Столько слов хороших мне передают, ждут встречи, даже с моими письмами в обнимку спят. Сама плачу, когда читаю их весточки. Но не хочу, чтобы приезжали и видели меня и братика за решеткой.
— А муж навещает?
— Он тоже отбывает срок за убийство женщины, — словно это в порядке вещей, констатирует Наталья. — Я не вдавалась в подробности, но точно знаю, что его вины там нет, это подстава.
«Подстава» обернулась ему пятнадцатью годами лишения свободы. Дети — без родительского присмотра. Впрочем, они уже привыкли к такой самостоятельности. В этот раз многодетная мама попалась за кражу — стащила у мужчины с портмоне 4,5 миллиона рублей. Получила 2 года и три месяца. Но это не первый ее срок. Дебютировала в 14 лет. Отбывала наказание в России, ведь в то время колоний для несовершеннолетних в нашей стране не было. Сейчас ей 36. А за плечами в общей сложности — пятнадцать с половиной лет тюрьмы. Богато... Говорят, осужденные очень верят в сны и приметы. Так вот Наталья некоторые из них проверила на собственном опыте.
— Если новая вещь рвется — к свободе. Приснится, что ударяешься головой о кровать, словно отбиваешься, — тоже к воле, — переводит она. — К концу лета должна освободиться. Все, пора завязывать: старость на носу, да и дети без матери растут.
Впрочем, как-то слабо верится в искренность ее слов и даже ту ласку и любовь к ее маленькому годовалому «чуду»: ведь будь любовь настоящей, разве решилась бы она на очередную кражу, зная, что дети останутся без матери, когда она получит очередной срок?
У каждого – свой путь к вере
Священника Сергея Климова, настоятеля храма иконы Божией Матери, что на территории колонии, мы встретили уже на выходе. В Дом ребенка он пришел узнать, кого из малышей нужно крестить в выходные.
Церковь строили очень долго, около десяти лет, но в феврале прошлого года освятили. Сейчас она открыта каждый день с одиннадцати до трех, туда можно прийти помолиться. Каждый второй четверг месяца проходят службы, каждая пятница месяца — исповедь, каждую субботу и воскресенье — литургии, каждое четвертое воскресенье — для несовершеннолетних и для мам. Впрочем, иногда к отцу Сергию приходят просто выговориться, излить, что называется, душу.
— Есть, конечно, осужденные, которые абсолютно безразличны к тому, что совершили. Для них пребывание здесь даже не наказание, а форма существования. Но чаще сталкиваешься с теми, кто начинает раскаиваться, к чему-то стремиться, задумывается о своих ошибках, — говорит он. — Ведь вся эта система — пенитенциарная (от латинского — раскаяние) и направлена на то, чтобы они пришли к покаянию. Многие так и делают. Порой мне приходилось сталкиваться с ситуациями удивительного, почти чудесного перерождения человеческих душ. Когда, слушая о жизни человека, думаешь, что он должен был просто погибнуть, морально и физически разложиться. Но этого не происходит. Очень многие здесь, за решеткой, говорят слова, которые шокировали бы любого человека на воле: «Слава Богу, что мы сюда попали». Звучит страшно. Но на самом деле эти люди понимают, что, не попади сюда, их бы уже и в живых могло не быть: многих здесь просто спасали от смерти в прямом смысле — от наркотиков, инфекционных заболеваний.
«Утром пришла будить – а он мертвый»
Мария из Речицы в Бога верила всегда. Но это не помешало ей попасть за решетку по ст.139 УК Республики Беларусь. За убийство сожителя она получила «десятку». В колонии поначалу работала в пекарне, потом по состоянию здоровья перевели в каптерку. А как перешла в 11-й отряд, присматривает за церковью: открывает, когда проходят службы, убирает, да и сама очень много времени проводит перед иконами.
— Я не хотела его убивать, — начинает свою историю, произнося слова немного с украинским акцентом, женщина. — Мне было 48 лет, когда муж умер. Я вскоре нашла себе другого мужчину. Он был из Червеня, там работал и меня забрал к себе. Прожили с ним лет пять. Всякого хватало: выпивал крепко, работу прогуливал, скандалил. Во время очередной ссоры так вывел меня из себя, я ножом махнула... и все. Он даже не почувствовал этого удара, пошел спать. А утром, пришла будить — мертвый. Я сразу же вызвала скорую, милицию и все рассказала, как было.
Мария уже отсидела пять с половиной лет. Два года «сняли», осталось — «всего ничего». Регулярно проведывают родственники, сыновья и дочка.
— Я им помогаю, чем могу. У меня ведь пенсия неплохая — отсылаю деньги и посылки праздничные дважды в год. Надеюсь, они меня простили. Поначалу стыдно очень было признаться даже самой себе, не то что родственникам сказать. Сестре долго вообще не решалась написать: она у меня одна осталась, брат умер от сердечного приступа. Но та первой письмо прислала, а вскоре и приехала, — с улыбкой вспоминает Мария.
После освобождения она вернется в Речицу: там у нее трехкомнатная квартира, свой приусадебный участок, еще один сын не женат. Будет и впредь помогать детям. И молиться до конца жизни, хотя грех на душе все равно останется...
(К моменту выхода публикации Мария освободилась условно-досрочно.)
Почти как дома?
Сразу бросаются в глаза на территории колонии новые корпуса медсанчасти и общежитий повышенной комфортности. В светлых просторных секциях со стеклопакетами живут по 10—15 человек. На этаже есть отдельные комнаты гигиены — душ, биде, комнаты для приготовления пищи, сушки одежды и обуви. Ведь, как утверждают работники колонии (а это в основном прекрасная половина человечества), женщина всегда должна оставаться женщиной. Даже за решеткой.
Шестой отряд — в числе счастливых новоселов. Порядок и чистота. На окнах в спальных корпусах цветы, тюль — почти как дома. Двухъярусные кровати застелены белыми простынями, вдоль стены — новенькие шкафы-купе, а на тумбочках — ничего лишнего. Ведь за беспорядок можно получить взыскание. Так что все стараются. Впрочем, этот отряд называют самым дружным. И дисциплинированным. Осужденные работают в столовой, Доме ребенка, банно-прачечном комбинате. Нарушения редко когда допускают.
— Женщины весьма эмоциональны, но стараемся найти подход к каждой. И без какого-либо презрения и укора, ведь не знаем, какие жизненные обстоятельства толкнули их на преступление, — говорит начальник 6-го отряда ИК № 4 Ирина Дроздова. — Напротив, иногда помогаем. Например, наладить переписку с родственниками, найти детей, которых отправили в приют, или просто поговорить, выслушать. Ведь на свободе они редко заглядывают в себя, хватает внешнего. А здесь — только в себя...
Страсти по неволе, или Как не превратиться в маргиналов на нарах
Совсем другого человека открыла здесь в себе и Елена. Симпатичная, ухоженная, активная. О своем уголовном прошлом умалчивает. За решеткой — первый раз, и хоть не зарекаются от тюрьмы, надеется, что никогда больше здесь не окажется. Из трех с половиной лет отсидела уже два года и семь месяцев. За это время круто, по ее словам, изменилась.
— Расставание с близкими, ребенком далось настолько тяжело, что стало мощным толчком к осознанию, анализу своих ошибок, того, как я жила раньше. Я поняла, что нужно меняться, начала ходить в церковь, — объясняет она. — Конечно, не с первых дней. Да и покрестилась я поздно. Папа был всю жизнь на высоких партийных должностях, мама — всегда в комсомольских организациях, атеисты полные. Никто не верил в Бога, даже Пасху в семье никогда не отмечали. А здесь я будто «вспомнила», что крещеная, наконец-то пришла к вере. Настоящей. Стала ходить в церковь. Местный батюшка проводит очень интересные беседы в конце службы, рассказывает что-нибудь из истории религии, церковных праздников. Раньше я знать не знала о таких таинствах, как исповедь, причастие. А теперь свято соблюдаю.
Перед мужчинами здесь не покрасуешься, но каждая уважающая себя женщина должна следить за собой. Впрочем, уверяет Елена, кто не делал этого на свободе, того и здесь не заставишь. Чувствуется, что ее и заставлять не нужно. Привыкла выглядеть хорошо. Я застала ее с освежающей маской на лице. Через несколько минут появилась в комнате воспитательной работы с подкрашенными губами и хорошо уложенными вьющимися локонами и мило улыбнулась. Женственная и уверенная. Ее нынешний статус выдавала лишь телесного цвета форма.
— И парикмахер у нас хороший — не только подстрижет умело, но и с прическами пофантазирует. Помните, Елена Петровна, какие она смастерила нам для спектакля? — на комплимент в свой адрес обращается к моей провожатой.
Театр — вторая страсть Елены после веры. И не столько ее прельщает сама игра, сколько руководитель театрального кружка Алексей Бычков — актер Гомельского областного драмтеатра, который привносит не только атмосферу творчества и мастерства, но и частичку свободы. В декабре в пятый раз состоялась премьера проекта «Театр в тюрьме», где впервые на одной сцене с осужденными играли не только сотрудники колонии, но и актриса областного театра.
— Поначалу была какая-то неловкость, тем более что по сюжету пьесы «Кошки-мышки» — кстати, она учит, как важно прощать и принимать людей такими, какие они есть — я играла ее родную сестру. Ведь профессиональная актриса училась в ГИТИсе с Татьяной Догилевой и Алейниковым, — с восторгом вспоминает женщина. — Но она оказалась настолько простым и открытым человеком, что уже со второй-третьей репетиции я чувствовала себя естественно. И сыграли прекрасно. Родственникам, которые тоже присутствовали на премьере, очень понравилось. А если не получается приехать, я отсылаю диск с записью. Очень важно, чтобы они знали, что их дети, жены не превращаются здесь в каких-то маргиналов. Здесь тоже есть жизнь...
Здесь она, как и на свободе, по-прежнему читает газеты, вышивает крестиком и выщипывает брови. Только теперь никого не судит. Даже тех, кто убил своего ребенка.
— Раньше я таких не просто ненавидела. Даже не знала, как себя с ними вести. Но церковь научила меня воспринимать людей такими, какие они есть: ведь не судите и не судимы будете, — объясняет Елена. — А ведь некоторые «отмывшись-отъевшись», как у нас говорят, забывают, что совсем недавно другими были, и весьма предвзято относятся к новеньким. Но как бы там ни было, все здесь оказались не за красивые глаза. К черту такой авторитет! Живем мирно. Вот, на Новый год все дружно собрались перед телевизором, пили чай с конфетами.
— А желание под бой курантов загадывали? — интересуюсь.
— Конечно, хочу только одного — здоровья моим родным и близким. Особенно дедушке. Он у меня еще, слава Богу, жив. Чтобы меня обязательно дождался, — говорит, еле сдерживая слезы, женщина.
3. Какое, к черту, хорошо?
Деньги на «шопинг». Откуда?
— В камере хранения находятся личные вещи осужденных. У каждой — в отдельной коробочке. Обычно это одежда, сладости, все под опись, регулярно проверяем, — проводит дальше экскурсию по новому корпусу Елена Лукомская. — А вот комната для приема пищи. По-нашему — кухня. С холодильником, где по пакетикам хранятся продукты местных «хозяек», обеденным столом. Самые заядлые даже покулинарничать могут. И сварганить торт. Хотя бы из покупных коржей.
Дважды в месяц осужденные отовариваются в местном магазине. Согласно графику в указанное время идут всем отрядом. Деньги на «шопинг» зарабатывают сами или используют те, которые присылают родственники. И, надо заметить, ассортимент торговой точки более чем: и колбаса нескольких видов, и мясо, и копчености, и сыр. Сладкоежки тоже могут душу отвести. Да и парфюмерия — все необходимое под носом: гели, кремы, шампуни. А вот духи не купишь. Нельзя пользоваться в колонии спиртосодержащими средствами.
— Все берут, — говорит завмаг Ирина Коробко. — Но самый ходовой товар — сигареты, чай, кофе. И конфеты. Любят сладости. Прежде, до ценового ажиотажа, за 16 товарных дней мы продавали 2 тонны кондитерских изделий! Сейчас поубавили темп. Но все равно балуют себя вкусненьким. А перед Новым годом детям подарки заказывали.
«Промка»: форменное обмундирование на любой вкус и цвет
Согласно уголовно-исполнительному законодательству, все осужденные обязаны трудиться, за исключением инвалидов и пенсионеров. Но последние сами изъявляют желание работать. Они шьют форменное обмундирование, постельное белье, более пожилые преступницы вяжут мочалки и сетки для лука и картошки. И так изо дня в день… Казалось бы, однообразно до тошноты. Но для многих осужденных время за делом бежит быстрее и незаметнее.
Промышленная зона — «промка» — огромный цех, где эхом разносится щелканье игл, тем самым заглушая музыку, еле доносящуюся из радиоприемника. Шумно. Из-за швейных машинок в мою сторону глядят около сотни женщин первой смены. Кто-то спокойным, кто-то слегка неприязненным, кто-то игривым взглядом. Но смотрят все. А когда одна из «стахановок» согласилась на фото, подружки, немного завидуя, дают советы, как выглядеть в кадре привлекательнее.
В Гомеле — одно из крупнейших в республике предприятий среди учреждений уголовно-исправительных структур, которое снабжает форменным обмундированием отечественную армию. И не только: рабочая спецодежда, МЧСовская и другие формы выходят отсюда огромными партиями.
— Осужденные прошивают более двухсот наименований зимней и летней одежды, головных уборов, рабочей формы, постельных и банных принадлежностей, а также выполняют манжето-трикотажные услуги, вышивку делают, — знакомит с цифрами ведущий инженер планово-производственного отдела Ирина Антоненко.
«І тчэ, забыўшыся, рука»?
Заработок зависит от разряда и количества прошитых единиц, но есть передовики, которые перевыполняют норму в два, а то и в три раза. Опыт? Азарт соперничества? Непонятно, откуда появляются такое рвение и трудолюбие.?..Ведь за это по карьерной лестнице не продвинешься?
А может, строчат с бешеной скоростью, чтобы не думать о том, что сделали, о том, чем займутся на воле и как встретятся с теми, кто их ждет. А ведь к кому-то вообще не приезжают на свидания: родственников нет или не смогли простить, отказались, устали терпеть очередную «ходку». Бывает, что начальники отрядов помогают наладить семейные отношения, за что осужденные искренне, от души признательны. И даже потом, выйдя на свободу, сами пишут письма, звонят, благодарят. Причем не только «положительные», но и те, у кого были взыскания. От которых никак не ждали...
— Вот Лена недавно написала, как обустроилась на воле. Зарплата не ахти какая у санитарки, но не унывает. Деревня прокормит, — перелистывает первое попавшееся письмо начальник ИК № 4 полковник внутренней службы Светлана Походова. У нее хранится целая стопка весточек с воли, поздравлений с праздниками, мини-телеграмм от бывших колонисток. Кто-то спрашивает совета, кто-то жалуется на бедноту, а другие просто благодарят... Просто так.
Впереди – пустые годы?
И, вроде, все на первый взгляд очень даже неплохо: новые, повышенной комфортности общежития, современная медчасть, церковь, где можно излить душу и причаститься, дети под присмотром. Действительно, не могу не согласиться с работниками колонии, что «здесь им хорошо, многие так не живут на воле». Но в то же время хочется возразить: какое, к черту, хорошо, если вокруг заборы, колючка, режим, построения?! Жизнь проходит, а она у всех — одна-единственная. Хочется семью создать, воспитывать своих детей, вернуться к родителям... Но впереди лишь годы и годы пустого сидения за решеткой... А жизнь бежит...
Перебираю в памяти истории женщин, с которыми удалось побеседовать. Их не так уж и много, но большинство — вполне адекватные, воспитанные и образованные. Они любят искусство и верят в Бога, прекрасно готовят и мечтают о детях. Что их толкнуло на преступление? И смогут ли они в следующий раз не преступить закон? Как таких распознать, вычислить, уберечь? Это бессилие ужасает больше всего... А еще то, что в глазах некоторых я не увидела никакого раскаяния. И невольно думаю, что если жизнь подкинет им еще один случай разжиться крупной суммой денег или подставить друга, компаньона, родственника, они воспользуются им.
На улице уже начинает смеркаться, когда Елена Лукомская «сдает» меня дежурному контролеру по КПП.
— Ваш пропуск, — напоминает он. — Вот мобильник. Можете включать.
— Спасибо, до свидания, — кратко благодарю в ответ на автомате. Свежий, свободный воздух ударяет в лицо, и все-таки ловишь себя на мысли, что здесь он и в самом деле другой. И солнце, несмотря на сумерки, глядит по-другому — улыбчиво и доброжелательно. Но в голове словно застряли брошенные мною напоследок слова — «до свидания». Нет уж, хватит с меня таких свиданий. И, вздохнув с облегчением, причисляю экскурсию по колонии к очередному рабочему заданию, которое будет опубликовано в газете и уйдет в историю. А не в мою автобиографию...
Надежда ЯНЧЕНКО, «БН»
Фото автора
Благодарность за помощь в подготовке материала редакция «БН» и автор выражают Светлане ПОХОДОВОЙ и Елене ЛУКОМСКОЙ.
