(Продолжение. Начало в номере за 7 июня)
Майор Семашко правильно оценил, в какой форме одежды ему предстоит работать рядом со мной. Вошел в кабинет в легком, кофейного цвета костюме и бежевой рубашке без галстука. В руках – модная спортивная сумка, в которой наверняка были джинсы и свитерок.
— Помощник детектива прибыл в распоряжение…
— Располагайся, — прервал я с такой же улыбкой своего молодого приятеля и, усадив в свое кресло, выложил на стол материалы расследования по делу профессора Шмелёва. – Я тороплюсь, надо успеть оформить документы на машину. Вернусь к обеду, и все обсудим.
Мне действительно хотелось поскорее пересесть на свою бээмвушку предпоследней модели. Обошлась она мне недешево, считай, половина гонорара за расследование убийства в психиатрической клинике. Но мне хотелось верить, что эта «лошадка» послужит дольше, чем та, которую пришлось самому взорвать под Смоленском, заметая следы от погони.
На другой стороне парка находилось кафе, куда я и пригласил пообедать своего нового напарника.
— И какие мысли родились в светлой головушке, пока копался в бумажках? – спросил Виктора.
— Прежде всего, Марат Сергеевич, хотелось бы знать, почему я, вернее, мы будем сейчас этим заниматься. Следователи и прокурорские работники из группы Богдасарова все делали правильно. Я читал… Тут только дело времени. Тот, кто взял деньги, скоро начнет их тратить. Засветится. Ну и потянется ниточка. Дело времени…
— Его-то как раз и нет. У нас с тобой меньше месяца. И запомни: такие преступления или раскрываются очень быстро, или становятся красивой легендой, к которой журналисты обращаются по юбилейным датам. Два месяца – огромный срок для такой крупной бригады. И что?
— Ну да… Газетчики откровенно издеваются. Работает и корпоративное братство, сын Шмелёва из таких же журналистов.
— Да хрен с ним, с сыном. Разберемся. Понимаешь, Виктор, те, кто расследовал это дело по горячим следам, действовали грамотно, по методике. Ничего не упустили. Но ничего не нашли. Значит, и не найдут. И тут министр прав: нужен совершенно новый, свежий взгляд. Вот и ответ на твой вопрос, почему мы и почему здесь.
Я давно не ел горячего и сейчас с удовольствием поглощал бульон.
— За едой болтать вредно, — предупредил я майора. – Дождемся десерта. Не возражаешь, если в такую теплынь ударим по мороженому?
Когда трапеза подошла к концу, Виктор недоуменно пожал плечами:
— Меня вообще многое смущает…
— Выкладывай.
— Зачем, скажем, Шмелёву надо было возиться с наличными деньгами? Перевел на счет — и никаких проблем. Да и в деталях есть разночтения. Скажем, Артур Берендей утверждает, что видел, как, садясь за руль, Андрей Викторович пристегнулся ремнем безопасности. Однако на месте аварии он был без ремня. Непонятно, и почему, имея персональную служебную машину и водителя, директор центра сам садится за руль, зная, что «водила» из него слабенький. Тут куда ни кинь, всюду клин. Вроде бы и есть ответы на все эти вопросы, но ответы какие-то расплывчатые, неконкретные.
— Вот именно, дружок, — сказал я. – Вот и пойдем по всем этим вопросам. Ты будешь опером. У тебя и ксива есть. А я стану писателем, который готовит книгу в московском издательстве о Шмелёве. Да еще и сценарий пишет к документальному фильму. Все-таки Шмелёв был величиной… Ну а пройтись придется по тому же кругу. Другого нет…
Из материалов следствия я кое-что уже знал о Максиме Шмелёве. Встреча с ним добавила тягостного впечатления. В свои тридцать пять завел уже третью семью, хотя всегда обходился гражданским браком. Сейчас жил у женщины с ребенком, где тоже не все ладилось. В студенческие годы был замешан в какой-то темной истории с наркотиками, но отец тогда вмешался и выручил, дав возможность завершить учебу в университете. Время от времени наведывался в казино. В серьезных изданиях не задерживался и сейчас прозябал в полубульварной газетенке.
Едва мы уселись на скамейке у сквера, младшего Шмелёва понесло:
— Представляете, когда отец разбился, эти тупицы меня сделали главным подозреваемым. Все кишки мне вывернули. А где был, а почему не ладили между собой? И погнали… А что за книгу писать собрался? — перешел он на ты.
Но едва я начал объяснять свою версию, Максим тут же перебил:
— Ничего у тебя не выйдет. Не разрешаю. Только если за двумя подписями. Иначе буду судиться…
— Я поговорю с издателем…
— Вот и лады. Напишем, как надо, только хорошее. А хочешь, расскажу тебе, каким он засранцем был? Пошли вон к тому буфету. Буксы горят. Сухонькое не помогло. Вчера малость выиграл, ну и наклюкался к ночи. Угощаю…
Шмелёв-младший был мне неприятен, но он действительно оставался подозреваемым, и мне предстояло либо исключить его из этого списка, либо продолжать разрабатывать.
Сославшись на автомобиль, припаркованный неподалеку, пил минералку. Максим махом опрокинул сто граммов водки.
— Он меня уже в детстве не любил, — надкусывая бутерброд с ветчиной, заговорил Максим. – Не знаю, почему. Больше с Викой возился. Мне кажется, что он вообще мужчин терпеть не мог, потому и выбрал такую профессию. Мужчина – гинеколог… Мне этого не понять. Говорят, что в своем деле он едва ли не гений. А что из этого? Сколько помню, дома денег всегда не хватало. Даже мать, уж насколько смиренная женщина, и та иногда ворчала. А потом, когда известным стал и бабки появились приличные, жадным стал. Зимой снега не допросишься.
— Но ведь вы уже взрослыми тогда были? — вставил я.
— Ну и что? – удивился Максим. – Почему сын знаменитости должен ездить на развалюхе? Он что, не мог мне машину приличную подарить к тому же тридцатилетию?
Он действительно не был похож на отца. Более крупное и округлое лицо; несколько выпученные карие глаза делали взгляд наглым и самоуверенным и в то же время не придавали внутренней силы. «Возможно, — подумалось мне, — пошел в мать, которую, правда, я еще ни разу не видел».
— А эти деньги? – взорвался в очередной раз Максим. – То ли были они с ним, то ли нет. Менты что-то мямлят, все вокруг да около. Выясним! Представляешь, что было бы, если бы они, эти триста тысяч баксов, оказались у нас…
— У кого – у нас? – спросил я.
— У родственников.
— Ну и…
— Нас трое. Я, мать и Вероника. Всем по сотне. Я бы уговорил мать отдать свою часть мне. Зачем они ей? Представляешь, у меня на руках двести тысяч баксов. Да я бы…
— У Вероники, насколько я слышал, есть дочь.
— Да плевать на эту дочь! – Максим заводился все больше. – Нагуляла сестра ее с каким-то негодяем, которого и след простыл. Правда, папенька дорогой даже за это Вику никогда не осуждал. Обожал их обеих. Гинеколог хренов!
Мне вконец стало противно общаться с этим молодым человеком. Для себя сделал вывод: психологический портрет Шмелёва-младшего исключает версию о его возможной причастности к убийству отца. Кишка тонка. И я заторопился, обещая позвонить.
Виктор Семашко где-то уже раздобыл кассету с похоронами Шмелёва и сейчас прокручивал ее по моему телевизору.
— Да, серьезный мужик был этот профессор, — сказал он, когда я тоже приобщился к просмотру. – Но вот уже третий раз пленку гоняю, а ничего любопытного. Несчастный случай унес жизнь большого таланта, жить бы да жить — слова диктора. А вон видишь, какая большая группа иностранцев…
Я недолго поболтал с напарником и засобирался на другую встречу. На этот раз с дочерью профессора Вероникой.
Молодая женщина оказалась полной противоположностью своему брату. Хрупкая, скорее изящная фигура и удивительные глаза. Удивительные! Серо-зеленые, они неторопливо-спокойно изучали вас, обещая откровенность и искренность только в том случае, если и вы станете так же вести себя. Они смотрели на вас столь же равнодушно, сколь и заинтересованно. И сейчас я испытывал странный гипноз этого взгляда, когда мы уселись за столик маленького кафе на первом этаже офиса одной из иностранных компаний, где Шмелёва работала переводчицей. Когда крохотные чашечки с кофе опустели, Вероника вдруг сказала:
— Извините, Марат Сергеевич, выглядите вы приятным, интеллигентным, но неухоженным мужчиной. Питаетесь, наверное, как придется. Стрелочки на брюках могли бы быть построже…
Я состроил обезоруживающую улыбку, поощряя ее к дальнейшим характеристикам. Но собеседница решительно заявила:
— Я давно ни с кем не говорила об отце. Сейчас мы поедем ко мне. За нами с Дашкой ухаживает соседка Соня. Наверняка приготовлен хороший ужин.
— Не возражаю, — обрадовался я такому повороту событий, — а в награду к вашим характеристикам моей особы добавлю еще одну тайну, о которой вам пока неизвестно.
Вероника загадочно улыбнулась.
Жила она неподалеку в однокомнатной квартирке, и мы мигом добрались туда на моей бээмвушке. Вероника попросила тетю Соню принести нам еду на кухню и забрать на часок к себе Дашку. Соседка задержала на мне изучающий взгляд и одобрительно хмыкнула. Что касается очаровательного юного создания, то Дашка, уходя, успела состроить милую гримасу матери и не удостоила своим вниманием гостя.
— Начнем с вашей тайны, Марат Сергеевич, чтобы потом не ходить вокруг да около. Не терплю загадок, — добавила хозяйка после короткой паузы.
— Должен сразу признаться вам, Вероника, что я вовсе не литератор из Москвы, знавший ранее вашего отца.
— Только не говорите, что вы очередной следователь. Не похожи…
— Хуже, Вероника, хуже…
— ?
— Перед вами бывший работник спецслужб, а ныне — частный детектив. Занимаюсь делом вашего погибшего отца по просьбе моего друга писателя Жукова и высокого милицейского начальства.
— Жукова… Этого, что написал «Венеру и дьявола»? А еще больше меня поразил его роман «Жизнь без солнца». Обалденно! И вы его друг?
Я скромно пожал плечами.
Вероника достала из буфета какую-то замысловато-изящную бутылку (скорее всего, из сувенирного набора), но, вспомнив, что я за рулем, вопросительно глянула на меня.
— Если только наперсток выпью, для компании.
— Вот и папа всегда так говорил. Сам же признавал как напиток только чистый медицинский спирт. Правда, только после операции, чтобы снять напряжение.
— Ну, вот мы и подошли к теме. Вероника, очень хочу вам помочь.
— Чем?
— Ну хотя бы найти эти чертовы деньги.
— Найдете, не найдете, мне ни холодно ни жарко от этого. Я уже сказала, что не люблю загадок. А в этой истории их хоть отбавляй.
Я с удовольствием поглощал пельмени от тети Сони и ожидал, что молодая женщина расскажет мне гораздо больше, нежели следователю, беседовавшему с ней ранее. И не ошибся.
— Где-то за месяц до той трагической аварии отец заглянул к нам. Как всегда, очень нежно пообщался с Дашей, а когда она уснула, мы сидели вот тут же, на кухне. Сказал, что скоро получит большие деньги за подаренный матерью особняк в Бобруйске и хочет, чтобы все их взяла именно я. Я наотрез отказалась. Сказала, что есть еще и мать, и Максим. Он сказал, что матери деньги не нужны, у нее все необходимое есть. Макс прогуляет их в казино или совсем сопьется. Так и сказал: это деньги для Даши. Разделить их надо на две части: для учебы за границей и как приданое для будущей семейной жизни. А пока деньги надо просто спрятать и никому ничего не говорить. Мне это все не нравилось. Отец видел это. Но выглядел он если не растерянным, то каким-то уж слишком задумчивым и более грустным, чем обычно.
— А что, Андрей Викторович разве был нежизнерадостным человеком?
— Он был серьезным и веселым выглядел только тогда, когда вокруг все складывалось хорошо. А такое, сами знаете, бывает нечасто.
— А зачем ему было становиться директором центра? — спросил я. – Он ведь делал самые сложные, чаще всего безнадежные онкологические операции. И делал так, как никто другой. Славы хватало! Насколько я осведомлен, вашему отцу предлагали миллионы долларов, самые заманчивые контракты за рубежом.
— Это верно. Ну был он таким патриотом. А под центр можно было закупать хорошее медицинское оборудование. Вернее, под его фамилию. Правда, потом всякие там контролеры и проверяющие кишки ему выворачивали. Не то приобрели, не у тех. Это его всегда бесило. Ко всему папа был очень импульсивным и мнительным человеком. Он мне как-то сказал: «Я вот не меньше трехсот женщин прямо с того света на этот доставил, в том числе и жен, родственников высоких начальников, а вот случись у меня какие-нибудь проблемы, все они отворачиваются. Сколько раз так было. Странные люди! Одним днем живут».
— И все-таки, Вероника, за десять минут до аварии отец звонил именно вам, хотя ответа не было. Что он хотел вам сказать?
— Не знаю. Простить себя не могу. Иногда беру мобильник в ванную. На этот раз не взяла. Даша мой телефон никогда не трогает. Когда перезвонила, телефон папы уже молчал. И сигнала не было.
Я молча наблюдал за Вероникой и еще раз ощутил разницу между ней и Максимом. Два птенца из одного гнезда. Один маменькин сынок и нюня, которого волнуют в случившемся несчастье только деньги. И умная, глубокая женщина, которую смерть родного человека покрыла горем. Я видел это в ее сухих, без слез, но очень выразительных глазах.
— У отца была какая-то своя тайна, которая позволяла ему исцелять неисцеленных, — сказала Вика. – Он собирался как-нибудь рассказать мне о ней. Не успел. Может, маме говорил? Но она сейчас больна и живет в деревне. Не знаю, Марат Сергеевич, чем еще могу быть вам полезна?
Я понял, что пора и честь знать. Поблагодарил за ужин. Оставил визитку и направился к своей машине.
(Продолжение в следующем субботнем номере)
