За два с половиной года программа Александра Домарацкого «Свет далекой звезды» выходила в эфир без малого 100 раз. Но сам Александр Николаевич считает, что в своих авторских передачах успел рассказать лишь о десятой части тех, о ком нам стоило бы помнить.— Скажите, есть ли разница — рассказывать о живых или об ушедших?
— Конечно. Это не развязывает руки, ни в коем случае. Но часто бывает, что после смерти открываются новые стороны личности, о которых даже близкие не подозревали. Например, вдруг «всплывает» чей–то тайный дневник или открывается неизвестная история любви... Мы не говорим об этом громко и много — все–таки это личная жизнь человека... Случается, что иначе воспринимаются и творческие достижения. А еще, вы знаете, так мало счастливых судеб!
— В среде творческих людей это едва ли не закономерность.
— Чем больше славы, чем больше популярности при жизни, тем меньше счастья. Есть, конечно, исключения, но, так или иначе, за талант всегда приходится платить. Неустроенностью в личной жизни, проблемами с детьми, нищетой... Вот Лариса Помпеевна Александровская, оперная прима, у которой, казалось, было все: почет, внимание правительства, ордена... И в то же время — мучительная, невозможная любовь, которую она не могла предъявить миру в тех обстоятельствах... Или Татьяна Коломийцева, уникальная женщина–дирижер, потрясающая личность, яркая, темпераментная, безумно талантливая, которая умерла в абсолютной безвестности... Много, очень много драматичных судеб. И мистики... Недавно мы готовили передачу про Юрия Герасименко, очень интеллигентного графика, чистого, мудрого. В свое время ему сделали онкологическую операцию, после которой врач сказал, мол, еще лет 20 проживете. И ровно через 20 лет художник умер, хотя был совершенно здоров. Причем в год смерти он стал точно таким, каким изобразил себя на портрете 20 лет назад, пытаясь заглянуть в будущее... Кому–то это может показаться притянутым за уши, но сложно оставаться равнодушным, зная такие подробности... Впечатляет судьба Алевтины Корзенковой, балерины, равной которой в нашем театре, говорят, не появилось до сих пор. Я видел ее на сцене... Она была не только безумно талантлива, но и фантастически независима. Настолько, что попросила сына после смерти развеять ее прах в Ленинграде, где училась и впервые влюбилась, а также в Минске и Москве — в тех местах, которые были ей дороги. Чтобы и после жизни ни от кого не зависеть... Невероятна история Вениамина Блаженного, признанного одним из величайших поэтов минувшего столетия лишь в самом конце жизни. А ведь на творчество его благословил Пастернак, а не кто–нибудь... Представляете, каждый раз, когда поэт выходил из дома, за ним летели птицы. Собирались в стаю и летели, представляете это удивительное зрелище?..
— Догадываюсь, что за кадром вашей программы остается немало. Виталий Вульф, ведущий «Моего серебряного шара», например, пикантные подробности, не вошедшие в эфир, делает достоянием общественности в печати...
— К сожалению, у меня нет на это времени. Просто катастрофически. А во–вторых, я не буду этого делать принципиально. Скажу вам честно, ко мне иногда подходят родственники героев передач и просят не сообщать о каких–то вещах. Я и сам придерживаюсь той точки зрения, что душу наизнанку выворачивать нельзя, потому что изнанка всегда непригляднее... Если когда–нибудь издам такую книгу, постараюсь сделать это так, чтобы никого не унизить.
— Есть мнение, что масштаб личностей мельчает. Или под лупой времени все выглядит значительнее?
— Увы, мельчает. Я имею в виду искусство, творчество. Темп жизни убыстряется, и многим уже некогда создавать что–то настоящее, глубокое. Коэльо, Мураками — все это интересно. Но, как говорила Стефания Станюта, есть вещи интересные, но незначимые.
— А с кем вы хотели бы общаться?
— Я не умею поддерживать нужные связи. Ненужные, к счастью, тоже. И чаще предпочитаю общество своих домашних — внука, жены, дочери. С годами все больше хочется камерности общения...
— Вы проследили столько судеб — можете сказать, ради чего все–таки стоит жить?
— Ради самой жизни. Только важно помнить: все, что ты сделаешь, к тебе вернется — и хорошее, и плохое. Но хорошее — с большим опозданием. А плохое — очень быстро...
