Когда куры поют петухами

«Н-и-и-цево не понимаю», — удивлялся, если помните, чудной мужичонка, сталкивающийся с фантасмагорическими ситуациями, которыми  был щедро напичкан культовый мультфильм об этом самом атмосферном явлении «второй свежести»...

Когда куры поют петухами и  падает  прошлогодний снег,  на  рыбалке  тоже  случаются  чудеса 

«Н-и-и-цево не понимаю», — удивлялся, если помните, чудной мужичонка, сталкивающийся с фантасмагорическими ситуациями, которыми  был щедро напичкан культовый мультфильм об этом самом атмосферном явлении «второй свежести». Примерно такой же возглас всегда вырывается и у меня, когда сталкиваюсь на рыбалке с чем-то труднообъяснимым и где-то даже, может быть, невероятным. Ну а то, что такое случается если не сплошь и рядом, то очень часто, вам подтвердит любой рыбак. И уж, конечно, не поставит под сомнение то, что в разные годы и в разных местах случалось со мной.  

Черный,  длинный  и  ужасный 

Озеро Мястро мерно качало нашу емкую деревянную байду на длинной ленивой волне. В такт ей покачивались на воде и поплавки. Вот уже несколько часов не наблюдалось ни малейшего признака постороннего подводного вмешательства в этот процесс. Рыба, короче говоря, не клевала. Червячки на крючках — красные, шустрые, упитанные (сам бы ел) — умерли своей смертью. Поменяли их на катышки хлеба (а вдруг?), а сами, поскольку  ночь целую зажигали на дискотеке, режим спортивный малость нарушили, благополучно… задремали. 

Где-то через час просыпаюсь и не обнаруживаю своего поплавка. Дергаю удилищем — бесполезно. Расталкиваю друга Витьку, тот долго пытается понять, что от него хотят, а когда «догоняет», вяло машет рукой: 

— Зацеп, наверное. Обрывай, что делать. 

Рву изо всей дури. Ореховое удилище изгибается в крутую дугу. Леска натянулась и звенит, как нервы после высококачественной ссоры с женой. И в тот самый момент, когда она должна неминуемо лопнуть, там, в водной толще, вдруг срабатывает какой-то спусковой механизм. Удилище резко, чуть ли не со свистом, распрямляется, из воды стремительно вырывается что-то длинное, черное, страшно в воздухе извивающееся. Я ору от ужаса, готов не только удочку бросить, но и сам из лодки выскочить и по воде аки посуху рвать к спасительному берегу, но меня останавливает восторженный вопль друга: 

— Ты что, это же угорь! Быстро удочку сюда! 

Он отбирает у меня снасть, ловко ей манипулирует, и вскоре змеюка эта, толщиной с руку взрослого человека, возмущенно крутит кольца на дне лодки. Я — в шоке, а друг тем временем изловчается уцепить ее где-то возле головы и ценой немалых усилий вытащить из жадной пасти крючок. 

Мы, я в особенности, еле приходим в себя, жадно закуриваем, смотрим на воду и… не видим поплавка второй удочки. Дружок не зевает, и второй угорь составляет компанию первому. Третьего, которого подсекаю я, снимает еще Витька, а вот со следующим я уже управляюсь без посторонней помощи и даже удивляюсь своему первоначальному, чуть ли не животному ужасу. 

Короче говоря, поймали мы аж семь полновесных, вполне половозрелых угриных особей. В чем «фишка»? В том, что никто еще не слышал, чтобы угорь,  который  иной раз хватает червяка не только на шнурах и переметах, но и на обычной удочке, соблазнился вдруг обычным, даже не белым, хлебом. Кто скажет, что это не чудо, пусть бросит в меня воблер… 

Краснолинь  или  линекрас? 

Небольшое озеро Долгое в Поставском районе. Рассекаю по нему на «резинке», ищу места «тусовок» красноперки, которой здесь несметное количество. Поймал уже изрядно, а посему особо, как молодежь нынче говорит, не заморачиваюсь — если через пару минут после заброса не клюет, двигаюсь к другому месту. Прикормки, ясный перец, никакой — толку от нее, когда ловишь с полуметра. 

Клевать почему-то перестало, разворачиваюсь к берегу, а напоследок делаю дальний заброс, целясь на тощую гривку тростника, торчащую чуть ли не на середине озера. Поплавок, едва касаясь воды, вдруг из нее как ошпаренный выскакивает, и я подсекаю. Есть! Что-то, судя по сопротивлению, весьма достойное. Ага, красноперка, граммов так полкилограмма. Еще заброс, еще одна, такого же размера, рыбина. Еще.. Еще… Короче говоря, двадцать (потом подсчитал) забросов, двадцать отборных красноперок. 

 А в двадцать первый раз поплавок повел себя не как обычно: не ушел резко, с предварительным подскоком, в воду, а зашатался, словно пьяный, и как-то полого и явно нехотя стал тонуть. Что к чему, честно говоря, не понимаю, но подсечку делаю на автомате. Чувствую мощнейшее сопротивление, радуюсь, что давно уже отказался от лесок и пользуюсь исключительно плетенками, и, не торопясь, кручу катушку. Ближе, еще ближе, и вот он, момент истины: на крючке, прочно зацепившись за него мясистой верхней губой, сидит килограммовый… линь. Что ж это,  думаю, люди добрые, на белом свете творится, а сам лихорадочно цепляю червяка и запуляю его под те самые реденькие тростинки. Поплавок один к одному повторяет те самые «телодвижения», и еще один золотистый красавец возмущенно плещется в садке. 

Пять штук. Пять линей, известных своей крайней осторожностью и осмотрительностью, берущихся исключительно со дна в каком-нибудь небольшом окошке среди кувшинок, поймал я на пятидесяти сантиметрах на середине озера. И вот что характерно: однажды, собравшись именно на линя, целых три дня кормил окошко отборными прикормками, перепробовал все мыслимые и немыслимые наживки, пытался даже по-зимнему мормышить, но успеха, увы, не добился. А здесь с какой, скажите, стати эта рыба, которую я в шутку называл то краснолинь, то линекрас, затесалась в гомонливый цыганский табор красноперок? 

Сам  гам,  а  другому    не  дам 

На этого трехкилограммового красавца леща я смотрел с некоторой оторопью, переходящей местами в откровенный страх. Была, признаюсь, даже мысль выбросить его за борт от греха подальше. Неправильный ведь лещ оказался, прямо маньяк какой-то. А с чего, скажите, нормальному лещу из хорошего семейства хватать в заглот малька-карасика, на которого я хотел поймать окуня на озере Швакшты? 

Случай такой нестандартный в моей практике был первым, поэтому и привел в замешательство. Потом, правда, всякое бывало. Судак на манку клевал, плотва зимой на блесну брала,  матерая щука ни с того ни с сего хватанула блесну, которая просто с лодки свешивалась, — я тогда, помню, чуть заикой не стал. 

Кстати, о щуке. Ловили мы месяц назад большой компанией леща на озере Белом, что возле Сморгони. Если по большому счету, то это даже не озеро, а бывшие карьеры местного силикатного завода, соединенные нешироким рукавом с протекающей рядом Вилией. Но рыбы здесь видимо-невидимо. Судак, жерех, сом, щука, язь, устрашающих размеров плотва. И лещ, который в несметных количествах стоит в многочисленных, самой разной глубины ямах, активно кормится на их свалах.  Здесь, на свалах, ты забиваешь колья, между которых привязываешь лодку, сыплешь в яму ведро прикормки, забрасываешь удочки и ждешь поклевок. Если дожидаешься, если с подсечкой не запаздываешь, можешь рассчитывать на «трофейный»  экземпляр килограмма на два, а то и больше. 

Этим летом по части клева что-то на Белом стряслось нехорошее, и мы попали в ситуацию, которую два наших товарища развеселой украинской национальности обозначили как «тильки вин не встае». Это значит, что клева нет и лещ не поднимает поплавок, погруженный по самый кончик в воду.       

Сидим мы, значит, с товарищем на своих кольях, метрах в пятнадцати друг от друга. Лещ, похоже, занялся какими-то другими делами, мы его активно за это ругаем, он в ответ и жабрами не ведет. Накал эмоций постепенно спадает, погружаюсь в легкую дрему. 

— Есть! — разом прерывает ее ликующий крик соседа. 

Я оборачиваюсь и понимаю, что не понимаю, кого он подсек и сейчас пытается вытащить. Леща? Тогда зачем заполошно, рискуя вывалиться, бегать по лодке, двумя руками судорожно сжимая удилище, если даже самый крупный лещ извлекается из пятиметровой глубины безо всяких эксцессов. Сазан? Тем более нужно немедля отвязаться от кольев и позволить мощной рыбине тащить лодку столько, сколько у нее хватит сил, доставать подсачек и так далее, а не отплясывать джигу, чем-то напоминающую пляску святого Витта. 

Сомнения рассеиваются, когда в один прекрасный миг из толщи воды торпедой выскакивает, делает характерную свечку… щука. Минут десять она выбрасывала разные фортели, умудрилась сломать далеко не хлипкое углепластиковое удилище, напоследок, уже оказавшись в лодке, прокусила плотный резиновый сапог и только после этого угомонилась. Взвесили мы ее на берегу — пять килограммов и сто двадцать пять граммов. Ну и что в том, спросите вы, кроме того, что трофей действительно хороший, примечательного? 

В принципе, ничего, если не знать, что матерая хищница клюнула на… макароны, на которые мы и ловим леща. Согласитесь, что по этому поводу вполне уместно еще раз повторить ту самую фразу мультяшного героя. 

Конечно, если подходить к делу совсем серьезно, каждому такому случаю можно найти вполне приемлемое, биологически верное обоснование, сослаться на то, что, к примеру, в жизни растительноядных рыб бывают периоды, когда им нужны белки животного происхождения и так далее. Сделать это можно, да не хочется. Зачем разрушать флер романтичности и непредсказуемости, которые и превращают банальное извлечение рыбы из воды в любимую всеми нами рыбалку?  

P.S. Спешу успокоить всех тех, кто  засомневался в законопослушности автора, так подробно расписавшего процесс ловли угря, что в нашей республике категорически запрещено. Дело было, если мне память не изменяет, в июле 1976 года. Срок давности, значит, давно истек, сама страна, в которой все происходило, с карты мира, увы,  исчезла.

Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter