Огненная память деревни Борки

Код жизни огненных Борок

В Борки из Кировска доехали быстро, всего километров 20. По дороге любовалась местными ландшафтами — в основном леса, особенно на подъезде к Боркам. На смену дождям и сырости пришла солнечная погода. От этого настроение было еще лучше, но… Одна мысль, а точнее, причина, которая позвала в журналистскую дорогу в деревню, его омрачала. Впервые мне предстояло побывать у старшей сестры Хатыни. Здесь 15 июля 1942 года произошла страшная трагедия, не сравнимая даже с драмой Хатыни. Каратели убили и сожгли 1843 мирных жителя Борок и прилегающих к ней поселков Закрыничье, Красный Пахарь, Пролетарский, Хватовка и Долгое Поле. Сами поселки так и не восстановились. Хватило сил подняться из руин и пепла лишь у Борок...


В Деревне меня уже ждали, несколько человек собралось у часовни в честь иконы Божией Матери «Взыскание погибших». Пока вводили кратко в курс дела, подошел местный житель Леонид Шпаковский: «Пойдемте, я покажу, где теперь «живут» уцелевшие в той кровавой бойне жители, которые и поднимали после войны наше село». Повел меня на кладбище в начале деревни, откуда и началась экскурсия в прошлое Борок.

— Вот тут уже лежат все люди, которые нашу деревню восстанавливали, их со всей округи где-то человек 30 выжило, — Леонид Николаевич переходил от одной ограды к другой, — а они теперь, к сожалению, уже не говорят. Мой дед Василий Назарович Шпаковский был первым председателем колхоза имени Баумана, созданного в Борках еще в 30-е годы. Хватало тогда людей, недовольных советской властью. Деда убил сосед в 1937 году — подговорили мужика, вот и ударил по голове. Я отведу вас к его дочке и моей матери. Она, слава Богу, жива еще, может рассказать многое. Только сильно ее не волнуйте, сердце слабое. Какой человек без содрогания вспоминать такое будет...

Мария Васильевна ШПАКОВСКАЯ с сыном Леонидом и невесткой Ниной.

Согласна. Из соседнего поселка Закрыничье спаслось только два человека. Каратели расстреливали людей в хатах, потом обкладывали их соломой и поджигали. Взрослых людей убивали разрывными пулями, детей поднимали на штыки, чтобы не тратить патроны. Закончили расправу к середине дня 15 июня. В пепел превратились и Борки, и все шесть поселков в радиусе одного километра. Из Пролетарского чудом уцелели Анна и Миша Сакадынец и Марфа Бабицкая. В других поселках — Федора Жданович и ее 6-летний сын Женя, Домна Заграбанец, Наталья Сакадынец и Анна Дьякова. Фросю Сакадынец из Закрыничья после войны даже на Нюрнбергский процесс приглашали в качестве свидетеля.

— Дед Василь Горох еще в 1896 году родился, — продолжал мой добровольный гид. — Первую мировую прошел, домой без ноги вернулся. Во время Великой Отечественной в Борках остался, бабами руководил. После освобождения сюда переехали уцелевшие жители всех окружных деревень и поселков. Они и составили основу послевоенных Борок. Помаленьку отстраивались. Лида и Оля Аксюченко, Федор Володкевич, Толя Карпенко, Нина Жданович, Олег, Анна, Федор, Марина Сакадынец, Тарас Михненок… Без ноги вернулся с войны и возглавил колхоз Алексей Володкевич. Он был первым довоенным счетоводом в хозяйстве, он же и руководил тут всем. Продавцом в сельпо работал Федор Сакадынец, сам из Хоново. Ой, да тут всех горе перемешало, сделало односельчанами.


Колхоз с каждым годом крепче на ноги становился, появились новые дома, свиноферма, коровник, конюшня… Дворов 200 отстроили. А все ж поднимали в основном бабы. Сначала в плуги сами запрягались и тянули. За первыми коровами и лошадьми отправлялись аж в Польшу, скот весь побили и забрали немцы. У бабы Карлихи в доме собиралась молодежь на танцы, я пацаненком бегал смотреть. Клуб до 60-х годов не строили, не до этого было. В доме Наума и Александры Аксюченко организовали школу. Наум Иванович если не первым послевоенным председателем колхоза был, то бригадиром точно. Люди пахали, как волы трехжильные. Вы представьте, что нужно было сделать, чтобы дома из пепелища поднять? Колхозникам палочки в табели рисовали, денег никто не видел. Но тянулись к лучшей жизни, сами ее создавали. Вот нашу лучшую доярку Татьяну Сакадынец даже наградили орденом. И не только ее одну! Я в 1976 году вернулся из армии и пришел в колхоз, почти 38 лет в нем проработал. В мою бытность хозяйство уже носило имя Ильича. Сначала долго и успешно здесь председательствовал Григорий Захарович Каган, потом Бондаренко, Щур… Менялись руководители, менялась к лучшему и жизнь в Борках.

Дом, в котором живет Мария Васильевна Шпаковская, дочка первого председателя колхоза, не заметить нельзя. Старая хатка с маленькими, как тетрадные клетки, окошками. Пока подходила, думала: сколько же лет ей? И какого возраста огромные липа и вяз под окнами, на которые нужно смотреть, высоко подняв голову?


Маленькая и худенькая бабулька, прожившая без малого 90 лет, с мокрыми от слез глазами могла бы долго рассказывать о тех событиях, воспоминания сами постоянно тянули ее назад, в страшный июнь 42-го. В 12-летнем возрасте она переселилась из Кобылянки к бабушке в Борки. А тут…

— Нас палили с воскресенья на понедельник. В поселке Дзержинском были танцы, все вместе гуляли. Часа в 3—4 ночи немцы стали окружать деревню кольцом. Люди утром ушли на работу. Мама полола просо. Я и меньший брат были дома, играли. Видим, бежит раненый мальчик с поселка Хватовка и кричит: «Уходите! Немцы!» Все убегать, кто остался в поселке — сгорели. Наши полицаи вышли, на улицу никого не выпускали. Убивали прямо в домах. Здесь каждое дерево ранено… Жили мы в лесу, пока не освободили, до 44-го года. Домой возвращаться боялись. Сделали курени, землянки... Ели грибы, ягоды, щавель. Хлеба три года не видели. Два года не ели соленой еды, а когда дали красной соли, много людей умерло. Еще неделю после сожжения в Борках стояла немецкая хозрота, собирала по округе оставшийся скот. Мы из леса нос не высовывали, хотя фашисты обратно зазывали. Вот, гляньте, на кладбище дубы стоят, на которых пулеметчики сидели и строчили по нам. Погибшие долго оставались на местах, где сгорели. Позже стали перезахоранивать, крест общий поставили. Но вы думаете, что все там? Нет, сын с невесткой на своем участке до сих пор косточки откапывают.

— Да, я живу на том месте, где и до, и во время войны школа стояла. За ней сарай соломенный находился, где людей сжигали, — уточняет Леонид. — Нашел как-то карманные часы с выгравированной звездой, когда бороновал трактором, могу показать. Говорят, в сарае погибли и солдаты из отряда самообороны. Раньше почти на каждом дворище стояли крестики по количеству сожженных людей в семье. Их ставили родственники. А если таковых не было, то просто пустое место оставалось. Первый общий памятник в 1958 году поставили. Ну и что нам делать? Не будешь же уезжать из родной деревни из-за того, что здесь такое произошло. Привыкли уже. Наоборот, должны оставаться, чтобы жизнь продолжалась.

Пока разговаривала с Марией Васильевной, постоянно поднимала глаза к верхушкам липы и вяза. Решила спросить, сколько же лет они стоят.

— А постарше моего папы, который родился в 1901 году. Вяз посадили до этого, вот и считайте, сколько. Я жалею его, он же, как человечек живой, поговорит со мной, листочками в окно постучит. Столько всего знает, столько видел! Его просто нужно уметь слышать. Он мне одной рассказывает. Липа моя и дубы на кладбище чуть помоложе, но ненамного. Да в Борках до сих пор дома стоят, которые в 1945 году солдаты отстраивали. Мы же писали письмо Сталину, чтобы помогли людям деревню поднять. В лесных землянках все время зимовали. Мою хатку самую первую солдаты построили. Сразу в ней жил партизан-инвалид Веревкин, позже мне продал. Вся деревня ходила мыться в баню Веревкина, больше негде было. Колхоз возглавил Наум Аксюченко. А что тут было? Да выжженная земля. Деревья единичные остались на пепелищах и все. Бабы, дети и старики. Потом несколько мужиков с фронта вернулось, многие там калеками стали, еще до войны в наших краях поселились поляки и латыши, но после сожжения они разъехались кто куда, остались местные. Сначала заселяли Хватовку, Дзержинский и Борки, по пару домов только ставили. Женщины сажали свеклу, чтобы хоть чем-то прокормиться. С миру по нитке собирали. Потом народ потянулся в одно место — Борки. Ни Дзержинский, ни Хватовка так и не очухались, прожили недолго. На их месте теперь поля да лес. Как мы жили? Сначала тяжко, потом хорошо. Хотя колхоз с трудом поднимался. Помню, вечерами по очереди свои дома прибирали, молодежь на танцы приходила. Вот сегодня танцуем у тебя, завтра у меня. Но весело было, хорошо, только… память долго мешала, все время этот кошмар перед глазами стоял. Мы же на костях и пепле село ставили. Все старались, работали. Я в колхозе коров доила, телят смотрела. В лесхозе 40 лет отработала.

Центром объединенного колхоза имени Ильича была деревня Грибовец, три километра от нас. Там уже и ФАП, и школа-десятилетка, и сельсовет, и магазин… Я так скажу, дитя, недурная голова нами руководила. Борки хоть и не главной деревней в хозяйстве была, но для людей много делали. Недавно вспомнила, как в лаптях ходили, даже в 50-е годы. Так захотелось их сейчас сплести, руки еще помнят. Ай, не хочу никуда уходить, тут и помирать буду. Я старая, хата старая, деревня старая…

Лидия Тарасовна МИХНЕНКО.
Самая старшая жительница послевоенных Борок живет у дочки в Кировске. По правде говоря, ожидала увидеть малоподвижного человека, но Лидия Тарасовна Михненко дотопала до калитки быстрее, чем я. О том страшном июньском дне я говорить не стала. Старалась перевести тему на послевоенную жизнь. Правда, пришлось сказать, почему именно к ней журналист пожаловала. И куда вот деться от этой памяти?

— Я сама из сожженного Хоново, родилась в июне 1927 года. Жила в поселке Дзержинский у бабушки, его тоже с землей сровняли, а в Борки переселилась уже после войны. Отца убили, хату сожгли. Немец так и не добил меня, Боженька спас. В своем платке 12 дырок насчитала, как голову не прострелил, не знаю, только ранило всю сильно, волосы пули отсекли. Наверное, мне нужно было жить для чего-то. Работала три года по вербовке в Калининграде, вернулась в родной колхоз имени Ильича, была и дояркой, и свинаркой. Когда ослабела, перешла в полеводческую бригаду.

Я поняла, что разговор нужно срочно прекращать, когда женщина со слезами на глазах стала показывать следы от ранений. О чем бы я ни говорила, она все равно возвращалась к войне, повторяя раз за разом, как мантру: «Я выжила, я выжила, я выжила…»

Выжил и Михаил Федосович Сакадынец, которому 1 августа исполнится 90 лет. Он живет в Бобруйске. Это на месте дома его родителей в Борках установили 18 лет назад часовню. По разрешению батюшки ее для меня открыли. Зашла, постояла у икон, поставила свечку… И в храме из памяти не уходил рассказ Михаила Федосовича:

— У нас большая семья была, осталось трое — отец Федос Васильевич, я и брат Степан. Батю спасло то, что он в это время отправился в Чечевичи, сказали, что где-то там убили зятя. Вернулся, а деревни уже не было. Степа находился в блокадном Ленинграде, воевал, а я пошел к своему другу Володе Сакадынцу. Страшно было, что в Германию погонят. Двое немцев зашли в хату. Убили старушку из Пролетарского, она в доме находилась, хозяина, хозяйку, маленькую девочку-племянницу и Володю. Я упал, а хозяин после выстрела в упор завалился на меня. Все вокруг было залито кровью. Фашисты подумали, что убили всех, ушли. Сколько пролежал там, не помню. Видел, как каратели вели полицаев с семьями к сараю возле школы. Потом их всех в нем и сожгли.

Да, это не ошибка. Стоит уточнить, что в Национальном архиве Беларуси хранятся показания бывшего члена зондеркоманды СС Ивана Пугачева: «В поселке Закрыничье немцы и коллаборационисты арестовали группу местной вспомогательной полиции. Поскольку стражи порядка халатно относились к своим обязанностям, не вели борьбу с партизанами, их вместе с семьями расстреляли и сожгли в одном из сараев».

— В хате сгорели сестра Анна с двумя детьми и 4-летний брат Николай, — продолжил рассказ Михаил Федосович. — Обгоревшее тело брата Василия, он был с 22-го года, мы нашли возле школы. Брат Иван, а он с 24-го, пошел куда-то в другой дом и там погиб. Не знаем до сих пор, где его останки покоятся. А мама Пелагея Федоровна понесла молоко нашим родственникам, я ее труп так и не нашел. Косточки родных собрали и похоронили в одной могиле на кладбище. Я потом убежал в лес, забрали к себе партизаны.

Григорий Захарович КАГАН.
Первого послевоенного председателя колхоза имени Ильича Алексея Володкевича давно нет в живых. Слишком много времени прошло, чтобы собирать историю хозяйства из первых уст. К счастью, удалось познакомиться с тем самым Григорием Каганом, о котором в Борках как о толковом председателе колхоза вспоминают до сих пор: «Ой, мы при нем хорошо жили, жалко было, когда он уходил. Держал крепко хозяйство, оно было на хорошем счету в районе и области. Столько всего построено, в том числе и в Борках! С него же практически и начиналось увековечение памяти односельчан». Согласна, не зря же председатель за время работы в колхозе имени Ильича представлен к четырем правительственным наградам — трудовым орденам. При нем возводились не только дома, фермы, мехдворы, строились дороги. В местных деревнях воздвигли памятники минувшей страшной войне, которая особенно сильно опалила их.

Мы встретились с Григорием Захаровичем в его небольшом уютном домике в Кировске. Хозяйка Елена Николаевна, которая, кстати, тоже отдала свои лучшие годы колхозу имени Ильича — работала сначала агрономом- овощеводом, а потом директором Шалаевского Дома культуры, — угостила вишнями из своего сада. Потекли воспоминания. Для Григория Захаровича, чей общий председательский стаж насчитывает почти 29 лет, «ильичевские» годы — особые и ни с чем не сравнимые. Он и по сей день в свои 87 лет обладает феноменальной памятью, без труда перечисляет любые показатели за разные годы, практически всех членов колхоза называет по имени-отчеству, да еще и год рождения в придачу. Мой собеседник вспоминал не только трудные времена колхозные, но его рассказ был наполнен историческими ремарками текущего периода, он много шутил, и глаза его наполнялись особым светом именно тогда, когда речь заходила о людях колхоза, их семьях, трудовом вкладе каждого. В Борках у Григория Кагана тоже осталась частичка его души, там жили и работали не только его подчиненные, но и настоящие друзья. Там, по его словам, люди отмечены особым кодом — невероятным желанием жить за себя и за каждого без вины убиенного фашистскими карателями односельчанина. Эта черта присуща всем уцелевшим жителям огненных белорусских деревень. Он-то и сам, по сути, из таких многострадальных сел. Что ни слово о войне, то боль и потери:

— Прошел сам кровавые уроки военного лихолетья. Фашистские изверги искалечили все мое детство. Родом я из деревни Заболотье Рогачевского района. В 1942 году, 20 марта, убили всю мою семью: отца, мать, сестру и брата. Я смог сбежать из колонны, которую вели на расстрел, и до сих пор не могу понять, как мне это удалось. Вот и мне, как моим дорогим сельчанам из Борок, Бог дал возможность жить и творить за всех моих родных и погибших земляков с Рогачевщины. Мне кажется, я ни на йоту не посрамил их памяти...

Чтобы уберечь себя от дальнейшего преследования нацистских палачей, 11-летнему мальчишке пришлось прятаться всю оккупацию, ютиться у знакомых и незнакомых людей, которые никогда не отказывали ему в этом. Многие из них затем стали праведниками мира.

Примерный план реконструкции мемориала.

В 1944 году 13-летний мальчишка попал в Краснобережский детский концлагерь, где у ребятишек брали кровь для немецких солдат и офицеров. Фашисты решили отправить эшелон с детьми в Германию. И снова Григорий совершил побег…

— Так получилось, что спустя годы, после окончания Жиличского сельхозтехникума, а затем и Горецкой сельхозакадемии, судьба свела меня с Кировским районом. Укрупнять хозяйства стали уже после войны. Здесь их изначально насчитывалось около ста. В 21 год избрали председателем колхоза имени Карла Маркса, это деревни Старцы, Староселье, Рукавец возле самого Кировска. Потом эти земли отдали колхозу «Рассвет», которым руководил Кирилл Орловский и которого я лично хорошо знал. А мне райком партии рекомендовал возглавить другое хозяйство. С 24 октября 1954 года перебросили в Грибовецкий сельсовет в колхоз имени Жданова. Через 8 лет в соседнем хозяйстве имени Ленина, куда относились и Борки, решили сменить руководителя Павла Моисеевича Пищева. И 23 марта 1963 года эти колхозы объединили под общим названием — колхоз имени Ильича, а меня избрали его председателем. У меня работали замечательные доярки, да и в целом все люди были трудолюбивые. На огромных площадях сеяли лен, люпин, сажали в теплицах помидоры. День и ночь работали. И сегодня преклоняюсь перед тем послевоенным поколением, которое неимоверными усилиями поднимало нашу страну.

В общей сложности руководил колхозом до марта 1981 года. Конечно, военную трагедию Борок знал хорошо. И старался увековечить память об этом самым достойным образом. Благодаря помощи и содействию тогдашнего заместителя председателя Совета Министров Нины Леоновны Снежковой, которую знал по работе в Могилевском обкоме КПБ, увековечивали память погибших. А непосредственно к Боркам с ее помощью была проложена добротная асфальтовая дорога от шоссе Могилев — Бобруйск. Кстати, в 1942-м именно по ней, тогда проселку, пришли сюда нацистские изверги Дирлевангера... Возводили памятники по всему сельсовету, ведь не только Борки каратели сожгли. В том же 44-м году только 22 июня они уничтожили в Збышине 380 мирных жителей. В Шалаевке похоронено 240 солдат и партизан. В Грибовце на кладбище покоятся 86 партизан. В общей сложности на территории бывшего Грибовецкого сельсовета, а он был небольшим, захоронены 2 566 человек. Ежегодно в последнее воскресенье августа в Борках проходит День памяти. Смотрите, Франция до сих пор оплакивает убитых фашистами 642 жителя деревни Орадур-сюр-Глан, Чехия — более 300 жертв Лидице. А у нас сколько! Разве можно это забыть!

Учительница Анна Федоровна ГАЛАЙДИНА с первыми послевоенными учениками.

В Старом здании борковского клуба местные жители создали музей. Самым страшным экспонатом которого, на мой взгляд, стал пофамильный список жертв. Ждановичи, Калеевы, Заграбанцы, Касперовы, Сакадынцы… Обратила внимание: из 49 семей лишь в двух числятся пятеро погибших. У других — 6, 7, 8… У Авдея Стринадко — 12. По словам того же Федоса Васильевича Сакадынца, расстреляно и сожжено было не 1800 человек, а больше. Он, очевидец, утверждал: это лишь список сельсовета, а в Борках находились и чужие люди-сельчане и солдаты. Это же утверждают и российские историки Дмитрий Жуков и Иван Ковтун в документальной книге «Охотники за партизанами. Бригада Дирлевангер»: «Сам Дирлевангер в донесении писал: «Расстреляно жителей — 1112, плюс ликвидировано СД — 663. Всего: 1745. Расстреляно при попытке к бегству — 282. Общее количество: 2027...» Все, дальше читать не стала, не смогла. Голова шла кругом, навернулись слезы, захотелось глотка свежего воздуха.

Жители Борок на автобусной остановке.
В Кировском районе Борки — символ всех сожженных деревень Могилевской области. Мемориальный комплекс здесь открыт 31 августа 2008 года. В 2009-м перезахоронили останки некоторых мирных жителей и установили общий крест возле часовни. Заместитель председателя Кировского райисполкома Татьяна Белявская познакомила с проектом по увековечению памяти жертв Борок. Чертежи, планы, схемы… Задумка грандиозная, масштабы колоссальные.

— К 75-летию освобождения Беларуси планируем расширить уже созданный мемориал. Его постоянно посещают белорусские и иностранные делегации. Подготовлен сводный композиционный план. Инициатором реконструкции и расширения выступает райисполком. Нас поддерживают Могилевский облсовет, совет старейшин при председателе облисполкома. В январе 2018 года совет Могилевского областного отделения Союза писателей выступил с инициативой о включении расходов на реконструкцию комплекса в бюджет Союзного государства. Ориентировочная стоимость — 20 миллионов белорусских рублей. В этом оказывают содействие член совета Палаты представителей Национального собрания Республики Беларусь Игорь Александрович Марзалюк, член Постоянной комиссии по аграрной политике Палаты представителей Национального собрания Игорь Павлович Конончук, а также Николай Иванович Чергинец. Много внимания увековечению памяти земляков уделяет и бывший депутат Палаты представителей Национального собрания, врач Олег Степанович Сакадынец (внук Федоса Васильевича. — Прим. авт.). Надеемся, все вместе мы сможем передать достойную память о погибших земляках и сожженных деревнях Кировщины последующим поколениям.

Да, поколения меняются, но те страшные и трагические дни для Беларуси останутся в памяти навсегда. Историю нужно знать, однозначно. И в первую очередь свою, историю большой и малой родины. Приводить школьников вот в такие сельские музеи, к монументам и памятникам в деревнях, отстроенным после кровопролитной войны и так и не восставшим из пепла.

chasovitina@sb.by

Фото автора и из архива клуба-музея деревни Борки
Полная перепечатка текста и фотографий запрещена. Частичное цитирование разрешено при наличии гиперссылки.
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter