– Ада Николаевна, ваше творчество так тесно связано с русской культурой, что не выступить в нашей новой рубрике – «Душа России» – вы просто не можете. Могли бы вы расшифровать само это таинственное понятие, что означает для вас словосочетание – Душа России?
– Тут и гадать нечего. Чтобы понять душу России, нужно пожить здесь какое-то время и как можно больше общаться с людьми. Богатство России – в ее людях. В Театр им. Леси Украинки меня, выпускницу Киевского театрального института, рекомендовал Олег Иванович Борисов, один из лучших российских актеров, с которым мне довелось сниматься на Киностудии им. Довженко. К нам в театр часто приезжали московские критики, они писали о моих работах, и меня стали приглашать сниматься на «Мосфильм» и «Ленфильм». И лучшие мои работы в кино связаны с именами российских режиссеров – Хейфица, Храбровицкого, Ускова и Краснопольского. А 12 лет назад я ушла из своего театра и стала бродячей артисткой. Играю в антрепризах Романа Виктюка – «Священное чудовище» по Жану Кокто и «Бульвар Сансет». С «Бульваром Сансет» побывали в Германии, Америке, Израиле, объехали всю Россию.
Случаются неожиданности, например, во Львове и Харькове мне пришлось играть Раневскую в «Вишневом саде» на украинском языке. Эту роль, на русском, я играла 15 лет у себя в театре, в Киеве, так что внутри она у меня по-русски звучала, и пришлось немало постараться с переводом. Потом меня пригласили в антрепризу в Питер.
– Между прочим, многие актеры старшего поколения убеждены, что сниматься в сериалах и играть в антрепризах не надо.
– Знаете, я не так категорична. По-моему, Борис Андреев называл такую позицию «бестактностью благополучного человека». И у меня было время, когда я имела возможность выбирать и очень легко разбрасывалась предложениями. Не снималась лет десять и, наверное, многое потеряла. Перебирая сегодня телеграммы со словом «утверждена», вижу, какие серьезные режиссеры и интересные роли прошли мимо меня.
А еще в каждом актере сидит страх, что, отказавшись раз, два, он не получит больше предложений ни в сериал, ни в антрепризу и ему придется сказать себе самое страшное слово – «всё». Я пережила это со своим мужем Константином Петровичем Степанковым, народным артистом СССР, которого уже два года нет на белом свете. Лет пять назад он вдруг сказал себе – «всё», исключив все творческие предложения, которые поступали. Но мой Костя был неизлечимо болен, и на творчество у него уже не хватало сил. Его охватил страх, что вышел его срок и он никому не нужен. А посмотрите, сколько замечательных актеров вышло из плохих сериалов. Их заметили. И я знаю, сколько людей одаренных не получили заслуженного признания, потому что никуда не попали.
– Вы снимались в фильме «Павел Корчагин» Алова и Наумова, как вспоминается это время?
– Когда фронтовиков спрашивают про войну, они говорят – «это было лучшее время в моей жизни», так и я вам отвечу. Это были первые пробы, и я сразу столкнулась с серьезными мастерами. Роль у меня была маленькая, и мне повезло, что пленка оказалась бракованной и мою сцену с Василием Лановым снимали трижды. Могли все отработать за день, а снимали почти неделю. Мне очень везло на людей, которых встречала в жизни. И, знаете, когда я почувствовала себя сиротливо? Когда ушли люди из послевоенного поколения, для которых было характерно великое милосердие по отношению к окружающим, доверительное отношение к человеку.
– И кто же из них окружал вас на съемках «Вечного зова»?
– Во-первых, я снималась с Ефимом Копеляном, моим кумиром. На съемки он приезжал уставшим, потому что много играл в БДТ, и не выспавшимся – в «Стреле» всем хотелось с ним пообщаться. Помню, сидим, гримируемся, а у меня, хотя прожила жизнь небогато, всегда были хорошие духи. И вот Ефим Захарович сидит-спит, я кемарю, как вдруг гример открывает шкафчик и достает оттуда мой парик. И Копелян так спросонья говорит: «И вздохнули духи!» Такие мелочи в воспоминаниях почему-то всегда дороги… У Ефима Захаровича были колоссальные тексты, но своим появлением на съемочной площадке он умел сразу все упорядочить, особенно деятельность осветителей и костюмеров. Режиссеры его обожали и каждое его душевное движение принимали с большой готовностью. Он умел сразу «вскакивать» в характер, им и режиссировать было нечего.
– В чем загадка этого фильма, он не устаревает?
– Анатолий Иванов охватил огромный исторический период, описал разные пласты жизни. Судьбы людей выписаны очень конфликтно, внутренне неоднозначно. И написан роман сердцем. Вот характерный эпизод. Мы снимали в Норвегии финальную сцену – моя героиня кладет горстку родной земли на могилу сына и такую же берет с могилы себе на память. Я должна была сыграть Анну в страшном горе, в слезах. Иванов присутствовал на съемках этой сцены.
И вот все попрятались за фьордами, чтобы не попасть в кадр. Режиссер говорит: «Внимание! Мотор! Начали!» Я начинаю играть, и вдруг все слышат, что кто-то рыдает громче меня. «Стоп! – кричит режиссер. – Что за звуки?! Тихо! Внимание! Мотор!» Все повторяется. И так три раза. Оказалось, что за соседним камнем спрятался Анатолий Иванов, который не мог удержаться и рыдал в голос вместе с моей героиней.
– Вам приходилось работать на одной съемочной площадке с такими удивительными актерами, как Олег Борисов и Павел Луспекаев. Расскажите, каковы они были в жизни.
– С Олегом Ивановичем мы были партнерами во многих спектаклях. Вы в Москве узнали его как трагического актера, а в Киеве Борисова называли «солнечным мальчиком». Конечно, за спектакль «За двумя зайцами». Играть с Олегом Ивановичем было великое наслаждение, масштаб его дарования ощущался во всем и сразу, было видно, что это лучший актер.
А Павел Луспекаев был человеком неуемным. В моей душе живет великая нежность по отношению к нему и благодарность. Было время, у меня в больнице умирал от туберкулеза Кость Петрович, его организм не принимал антибиотиков. Его перевели в бокс инфекционной больницы, куда меня не пускали. Я каждый день приходила с передачами и сквозь окно пыталась разглядеть, как он лежит. Иногда он доползал до этого окошка, и это было так страшно, что никому в жизни не пожелаю пережить то, что пережила я в те дни.
А вечерами я играла спектакли. И не было случая, чтобы перед тем, как мне выходить на сцену, ко мне не подошел Луспекаев. Он спускался, брал меня за плечи своими огромными лапищами, крепко держал и говорил разные слова. Но смысл всегда был один и тот же, что пройдут годы, и эти дни я буду вспоминать не как самое худшее время своей жизни. «Потому что сейчас ты получаешь такой заряд доброты и милосердия, что это тебе еще пригодится». И тихонечко подталкивал меня, и я, прихохатывая, с лучезарными ямочками на щеках, бежала на сцену. А с Костем мы в самом деле тогда выбрались… Вот так и расшифровывала я для себя понятие – «Душа России».
– Вы автор поэтических сборников, книги о муже «Мой Кость». Откуда в вас склонность к литературе?
– От мамы. В том, что я пишу, прямая ее заслуга. Сейчас я работаю над книгой о своих родных. Расскажу обо всех: родителях, трех бабушках – черной, красной и белой, как называли их все по цвету волос. Между прочим, все мои актерские заморочки – от красной бабушки Дарьи Константиновны. Пишу и поражаюсь, до чего они были разные, мои близкие, и в какие только невероятные жизненные ситуации ни попадали. Придумывать в мемуарной литературе ничего нельзя. Умные люди мне говорили – пиши, как знаешь и как чувствуешь, просто выплескивай чувства и впечатления, это единственно верный путь. Так что я не отношу себя к литераторам, просто о великих кто-нибудь обязательно расскажет, а о моих близких, таких необычных, талантливых людях, кроме меня, не расскажет никто. А это все документы времени, и пусть мои правнуки знают свою родословную. Пусть знают, что один дед у меня был сапожник, бухгалтер и пел в церковном хоре, а второй столярничал и тоже пел в хоре. О муже я написала книгу на украинском языке «Мой Кость». А книжку о роде своем пишу по-русски, потому что в Глухове Сумской области, где я родилась, все говорили по-русски.
