Фильм “Уланская баллада” попытался рассказать о событиях 1812 года языком боевика.
Если честно, коробит от таких тем и формулировок. Каким-то нафталиновым идеологическим душком отдает — как будто читаешь передовицу в газете “Правда” тех еще времен. Я ничего не имею против дружбы народов, героев спорта и выдающихся ученых, но все как-то по-агитпроповски. Впрочем, если за дело берутся талантливые сценаристы и режиссеры, на выходе получаются достойные произведения. “Сибириада” Андрона Кончаловского тоже начиналась как госзаказ на тему нефтяников и освоения Сибири. А “Джентльмены удачи” — разве не типичный фильм на тему дружбы народов?
Выбор тем российский министр культуры Мединский сопроводил репликой, что, дескать, российским режиссерам “надо многому учиться у голливудских кинематографистов”. В 1930-е советские киношники уже ездили в Голливуд перенимать опыт. И вот теперь оказывается, что ничего, кроме голливудских наработок, в загашнике-то и нет. Словно и не было своих выдающихся фильмов. На мой взгляд, если чему-то и можно поучиться у Голливуда, так только умению присваивать чужую историю.
Однако российские кинематографисты взяли под козырек. И теперь все чаще задумываешься: такие картины, как “Легенда № 17”, “Гагарин. Первый в космосе”, “Чемпионы”, — это еще миф или уже пропаганда? А развесистый и масштабный “Адмиралъ”? А “1812: Уланская баллада” — комикс о событиях Отечественной войны 1812 года с Сергеем Безруковым в роли поручика Ржевского? Что вы — именины сердца! Снова будут пытаться догнать и перегнать Америку. Острая на язык российская критика уже выделила отдельный жанр — кино категории “Ъ”. Так сказать, духоподъемное. С духовными скрепами.
А в чем эти пресловутые скрепы? Неплохо бы понять, тем более что Министерство культуры время от времени объявляет конкурс на создание национального кинопроекта. Из какого источника творцам черпать вдохновение? Откуда проистекает наша генеалогия национального сюжета? “Несцерка”, “Павлинка”, “Тутэйшыя”, “Раскиданное гнездо”, “Люди на болоте”, повести Василя Быкова (“Сотников”, экранизированная Ларисой Шепитько), “Трибунал” Макаенка, “Белые росы” Дударева, “Дикая охота короля Стаха” Короткевича и Рубинчика. Дальше — провал и тишина.
Тезис о том, что искусство должно только “задавать вопросы”, иногда кажется оправданием художественной трусости
Попытка реанимировать национальную романтику и белорусский характер в фильме “Белые росы. Возвращение”, по-моему, провалилась. Оказалось, если в кадре часто показывать аиста, кино белорусским еще не становится. Не прозвучало “Глубокое течение” по Ивану Шамякину о становлении партизанского движения в постановке Маргариты Касымовой. Если эпическую форму и размах режиссер еще сумела создать в массовых сценах, то отсутствие нюансировок в передаче характеров главных героев перечеркнуло все впечатление. К бравурной эстетике деревенского водевиля ближе всех подобралась лента “Свежина с салютом”. “Волки” покойного ныне Александра Колбышева захватывали саспенсом и безысходным драматизмом, но национального там действительно было мало, хотя одну из лучших ролей сыграла актриса Купаловского театра Тамара Миронова. По концентрации некой экзистенциальной боли работа Колбышева близка “Знаку беды” Михаила Пташука.
Попытка сделать женский вариант “Храброго сердца” — не худший опыт в истории “Беларусь-фильма”.
Как ни критиковали “Анастасию Слуцкую” Юрия Елхова, время показало, что попытка сделать женский вариант “Храброго сердца” — не худший опыт в истории “Беларусьфильма”. Картина “В тумане” Сергея Лозницы, получившая, как и “Левиафан” Андрея Звягинцева, приз на Каннском кинофестивале, поднимает вопросы ментальности и коллективной вины. Но, к сожалению, не дает никаких ответов. Указываешь на преступника — вынеси приговор. Биографический “Шагал-Малевич” Александра Митты, которого все так ждали, несмотря на красочность антуража, не проник в сердце истории.
В дырявом сите полощет местные сюжеты и театр. “Раскиданное гнездо” в РТБД худрук Александр Гарцуев перевел на язык столь любимого им экспрессивного немецкого театра. Эта работа наследует эстетику его известной постановки “Брат мой, Симон...”. Шляхетскую романтику в “Софье Гольшанской”, удостоенной Национальной театральной премии в номинации “лучший мюзикл” (напомню, больше в этой номинации никто представлен не был), перевели на понятный язык эпохи ВИА 1970-х. Когда и происходило становление композитора Владимира Кондрусевича. Новую детскую экранизацию “Полесских робинзонов” Янки Мавра нельзя воспринимать всерьез: Полесье снято красиво, но попробуй плохо его сними.
Новый драматический театр целенаправленно реанимирует белорусскую классику. В ближайшее время в его репертуарной афише вслед за “Мудромером” Матуковского появится новая версия “Трибунала” Макаенка. Делайте ставки: переплюнут ли режиссер Сергей Куликовский и его актеры купаловцев?
Продюсер Сергей Сельянов, успешно сотрудничавший с киностудией “Беларусьфильм” на картине “Я не вернусь” и недавно возглавивший российскую Ассоциацию продюсеров кино и телевидения, главной причиной отсутствия хороших сюжетов назвал расслоение общества и изменившуюся шкалу ценностей. Не может один и тот же фильм объединить олигарха и бандита, бомжа и студента, ученого и торгаша. Кто-то счастлив в деревенском домике с печным отоплением, а кому-то и личного острова в океане мало. Единственное, что может объединить, это национальные корни — общие мифы, герои, истории. В конце концов, генетическая память. Однако несмотря на очевидность того, что национальный сюжет нужно очищать от шелухи и штампов, работа эта не терпит широких мазков и громоподобных кличей. Как писал Евгений Шварц в финале “Дракона”: “Работа предстоит мелкая, хуже вышивания”. Попробуем? Только не стоит брать пример с корявых образцов.
