Странное чувство охватывает, когда подходишь к двери своей квартиры и понимаешь, что войти не сможешь. Три ключа на стальном колечке должны были лежать в кармане, сумке, а их там нет... Ты начинаешь вспоминать, думать, где был, с кем говорил, улицы, которыми ходил, лужи, бордюры, скамейки, двор, ржавые качели, подъезд...
Ребенок может и расплакаться от расстройства. И не из–за того, что родители накажут, что ругать станут, а из–за чего–то намного большего, важного... Из–за того, что не можешь попасть домой. Сразу же появляется ощущение слабости и беззащитности, и ноги начинают подкашиваться. Вот еще совсем недавно у тебя был дом, ракушка, где можно спрятаться, а сейчас ее нет.
Ясно, что через час–два появятся родители, дверь откроют и ощущение потерянности пропадет. Но пока их нет, пока они едут, ты сидишь на лестнице, может быть, хнычешь или злишься, это от характера зависит.
И пока живы родители, ты возвращаешься в этот дом, пусть это даже маленькая квартирка на пятом этаже. Возвращаешься иногда издалека, пролетев и проехав тысячи километров. А потом у тебя появляется и свой дом, в другом городе, иногда в другой стране, но, пока родители живы, все еще продолжается, и их дом тебя ждет. Он тебя примет, обнимет стенами, знакомыми вещами, звуками, запахами. Позволит стать самим собой.
Возможно, есть некое великое счастье, когда семья, поколение за поколением, живет в одном и том же доме. Много сменяющихся поколений, пять–десять, живут в этих стенах... Мне повезло бывать в таких домах и семьях. Там все как–то по–другому устроено, размеренно, понятно, ясно. Там непривычная мебель и книги в шкафах старые, там картины позапрошлого века на стенах, посуда из приданого прабабушки. Удивительные тарелки, чашки... Куранты в углу большой гостиной и качающийся вторую сотню лет большой маятник, похожий на полную луну. Паркет и ступеньки помнят гостей прошлого века, а зеркала — молодых девушек, одна из которых — прабабушка хозяйки этого дома...
Но подобное встречается нечасто. Сегодня, как правило, где работа — там и дом. Предложили хорошую должность в другом городе — семья снимается с насиженного места. Складываются в контейнеры самые необходимые вещи. Дом становится пустым и гулким. Остаются лишь стены да дерево у калитки... И таких переездов может быть много.
Несколько лет назад разговаривал с приятелем, гомельским художником. Он показал фотографию своей далекой родственницы. На послевоенном снимке девушка с пухлыми губами и светлой косой, платье с белым воротничком. Ничего особенного, такие же фотографии есть во многих семьях. Но вот биография девушки на том снимке удивительная. Она родилась в Гомеле, недалеко от железнодорожного вокзала. Здесь же окончила школу, а потом училась в Минске. Работала в Киеве, где вышла замуж. Переехала в Нью–Йорк и прожила там семь лет. Потом оказалась в Англии. Повторный брак и переезд в Сингапур. Через несколько лет вернулась в Европу и жила в Варшаве. Затем снова перебралась за океан, в Сиэтл, чтобы через восемь лет вернуться в Киев, потом — в Минск, а оттуда — в Гомель, где умерла и похоронена. Круг жизни замкнулся там, где и начался (хотя знаю, что у круга нет ни начала, ни конца).
Читайте также
Можно, конечно, вспомнить великого Франциска Скорину, его птиц, рыб и «человека к месту, где он родился, великую ласку имеющего»... Только сам просветитель умер далеко от родного Полоцка. Может, он и хотел вернуться на берег Двины, к родительскому дому. Мечтал, видел его во сне... Этого, к сожалению, никто не знает.
Иногда с грустью думаю, представляю, как через много лет окажусь на своей малой родине, на улице, по которой шел с портфелем или буханкой хлеба. Откусывал от того вкусного хлеба и беззаботно смотрел по сторонам. И все мне тогда было знакомо до мелочей: и голуби с воробьями, и деревья, отражающиеся в лужах, и люди, идущие навстречу... И в таком приподнятом настроении я подойду к дому, а у подъезда почувствую себя ребенком, потерявшим ключи на стальном колечке.
Только теперь никто не придет и дверь не откроет.
ladzimir@источник
