Картины в мастерской Владимира Ткачева — запас его смелости и прочности
За окном уже привычно серое зимнее небо. А в мастерской художника Владимира Ткачева – светло и солнечно. Впечатление, будто свет исходит от ярких картин – «Мадонна во славе», «Тайная вечеря», «Голгофа-2», «Колядки в Верхнем городе», «Извечное»...
— В смысле воздействия на зрителя цвет — это великая сила, — подтверждает мои наблюдения Владимир Викторович и, обведя взглядом развешанные по стенам холсты, уточняет: – Вообще-то, мои цвета нереальные.
— Да и в сюжетах ваших картин – сплошные символы и метафоры.
— В них — мои размышления об окружающей жизни, философское ее обобщение. В этом и есть творческое начало, вымысел, воображение, фантазии художника. И, на мой взгляд, это лучше, чем быть скучным бытоописателем, когда все по полочкам, по правилам, а смотреть работу неинтересно… Помните пушкинское «Над вымыслом слезами обольюсь»? И надо сказать, врал классик по полной программе: и Сальери записал в отравители, и Пугачева — палача и мерзавца — возвеличил. А его произведениями зачитываются люди до сих пор.
— Своими картинами вы заставляете зрителя думать, а он в большинстве своем не слишком нынче любит это делать. Ему что попроще подавай – пейзаж, натюрморт, портрет…
— Естественно, над любым серьезным произведением нужно думать. И художник должен вести зрителя за собой, возвышать его. Ведь кто такой зритель? В большинстве случаев – не побоюсь этого слова – неграмотный в художественном отношении человек. По сравнению с советским временем, когда люди и читали больше серьезной литературы, и на выставки чаще ходили, и чаще слушали академическую музыку, сейчас настолько упал уровень культуры, что ощущение, будто все наши хорошие традиции кто-то хочет нивелировать, довести до какого-то примитива.
Я не призываю относиться к традиции, как к голой схеме. Традиция с каждым годом преобразуется, впитывая все то, что наработано современными художниками, и вместе с тем остается традицией. Я очень часто пользуюсь в своих работах традиционными приемами и приемами модерна, сюрреализма, импрессионизма… Эклектика, которую когда-то не признавали, вовсе не так страшна.
— Какой должна быть тема, чтобы заставить вас взяться за кисть?
— Для меня скучных тем не бывает. Вообще, все темы вечные – материнство, любовь, предательство… Они на все времена и века одинаковы. Просто задача художника — показать их по-своему в контексте своего времени. Вот это очень сложно: не повторить уже известного, увиденного, переработать традиции через призму своего восприятия, через свою пластику… Как почерк одного человека не похож на почерк другого, так и пластика художника должна быть у каждого своя. В искусстве фундаментальном, хорошем, настоящем чем оригинальнее художник, тем больше он ценится. А массовая культура это все стирает. Тогда все становится похожим — и в мелодиях, и в текстах, и в пейзажах. И это уже не искусство, а вред.
— Многие ваши работы находятся в разных музеях нашей страны и не только, многие разошлись по миру в частные коллекции. Что из созданного для вас особенно значимо?
— Как ни парадоксально, но самые серьезные и ценные, на мой взгляд, работы находятся у меня в мастерской, оставаясь недопонятыми. В принципе, на невостребованность я пожаловаться не могу. Но в музеи попадают, как правило, работы несколько официальные, по канону восприятия общей массы людей. А то, что немного не в контексте с общими взглядами, остается. Вообще, может, это и неплохо… Вот я пару таких картин как-то продал, а потом пожалел и даже хотел повторить, но не получилось ничего. Все же когда у художника в мастерской стоит запас дорогих ему собственных работ, он чувствует себя смелым и сильным. Потому что у него есть тыл, наработки, запас прочности.
— Бывает ли в работе над картиной последняя точка?
— У настоящего, серьезного художника — нет. Он все время сомневается. Это же не деталь на станке – выточил и отложил в сторону. Я даже старые работы по истечении какого-то времени смотрю, что-то переделываю. Как говорил Сальвадор Дали: художник, не бойся достичь совершенства, ибо ты его никогда не достигнешь.
— Помните ли вы тот момент, когда определили для себя – буду художником?
— Точно не скажу, но наверняка это было в раннем детстве. В моем деревенском детстве в деревне Низок под Минском. Туда каждое лето из Москвы, где они учились, приезжали два моих дяди, будущие известнейшие в России и за рубежом живописцы, народные художники СССР Сергей и Алексей Ткачевы. Глядя на них, я и приобщился к рисованию. Но, надо сказать, в этой ситуации существовала и опасность. Влияние их на меня вначале было очень сильным, и я рисковал стать просто жалким подражателем. Но все же нащупал свой путь. Стал художником-монументалистом, много и неплохо работал в этом жанре. Правда, последнее время больше занимаюсь станковой живописью. Силы и замыслы монументальных произведений есть, но мало теперь объектов, где они были бы востребованы. Между тем в любой из моих картин по-прежнему присутствуют цвет и декоративность, свойственные монументальным произведениям. Любая из них при увеличении может стать гобеленом или росписью.
