...Элегантный, стройный, идет на красный свет — ага, значит, приезжий. Направляется к Ратуше, оборачивается — художник Борис Заборов! Из Франции собственной персоной! Конечно, есть безотчетное желание пококетничать с читателем и сказать, что встреча с известным европейским живописцем произошла в Минске совершенно случайно. Но от подобной «игры» удерживает масштаб личности мастера, слишком серьезное положение, которое он занимает в современном изобразительном искусстве. Естественно, о рандеву с такими персонами договариваются заранее... Эмигрировав во Францию почти 30 лет назад, Борис Заборов лишь второй раз с тех пор приезжает на родину, в Минск. Но связь с ним многие белорусские художники, да и наша газета, особенно в последние годы, поддерживали регулярно. Слишком значительные события сопровождают это имя: выставки Заборова открывались в лучших музеях мира, в том числе Москве и Санкт–Петербурге, его картину недавно приобрела всемирно известная галерея Уффици во Флоренции — первую современную работу за столетия своего существования! Мы писали обо всем довольно подробно, каждый раз при этом задаваясь далеко не риторическим вопросом: когда же картины Заборова приедут на выставку в Минск? Когда же Национальный художественный музей откроет для мастера свои двери? Впрочем, сам художник немного остудил мой праведный пыл, сказав совершенно без нажима: «Вы думаете, я приехал, чтобы ходить по кабинетам и продвигать свою выставку? Что вы... Это не нужно. Придет время, и она организуется сама собой. При жизни или нет — какая разница?.. Теперь, значит, пока не приспело...»
Мы сидели в уютном маленьком, совсем «французском» кафе в Верхнем городе, пили чай со швейцарским пирогом (да, именно швейцарским) — Борис Абрамович искренне удивлялся произошедшим в Минске переменам. Разговор шел не под диктофон («Разве мы договаривались об интервью?»), но рассказать «своими словами» о некоторой части нашей беседы он мне позволил.
— Когда после долгого перерыва возвращаются в родной город, какие преобладают ощущения? И так ли уж нужны встречи с прошлым наяву? Возможно, когда оно живет лишь в памяти, то выглядит гораздо привлекательнее, поэтичнее?
— Тревожно, когда встречаешься с тенями из прошлого. К счастью, у меня нет чувства, что мне приходится сдувать пыль, что–то натужно реанимировать. Дни бегут, расписанные по часам: меня связывают с белорусами дела настоящего времени, сегодняшнего дня. Съездил в маленький музей Сутина под Минском. Его существование — лучшее для меня доказательство перемен в обществе. Когда в 1980 году я уезжал в Париж, пресса на полном серьезе обсуждала вопрос, включать или нет Шагала в Белорусскую Энциклопедию. О Сутине и не заикались вовсе. Сейчас меня порадовали художники, так сказать, среднего поколения. Встречался только что с Александром Гришкевичем — я познакомился с ним несколько лет назад, когда в Санкт–Петербурге открывалась моя выставка в Русском музее. Тогда меня искренне тронул приезд ко мне белорусской «делегации»: я же понимаю, это немалые деньги, и вообще... А сейчас Александр преподнес мне книги, которые я оформлял в Минске еще 30 и больше лет назад, работая в издательстве! По букинистическим магазинам собирал... Я уже и забыл о многих... И вдруг такой подарок! Он рассказал, что еще студентом увлекался моими работами, у них на курсе был вроде даже кружок поклонников Заборова, которые изучали мою технику, манеру живописи. Конечно, позвоню Валерию Шкарубо, увижусь со своим старым другом Арленом Кашкуревичем, постараюсь встретиться с мэтром Гавриилом Харитоновичем Ващенко — возможно, сходим вместе на его персональную выставку в художественный музей.
— Да, в Минске вас никогда и не забывали! Я знаю дома, где в рамах на почетном месте висят даже ваши театральные эскизы к спектаклям.
— Был такой опыт в моем творчестве: я работал художником–постановщиком в Купаловском театре на нескольких спектаклях... В 1970–х годах у меня вообще была отличная компания, как говорится, золотая молодежь Минска: я хорошо знал семьи многих белорусских поэтов и писателей, дружил с их детьми — моими ровесниками. Мы часто собирались на большой гостеприимной даче у Аркадия Кулешова — Нарочь, деревня Купа... Рядом стояли огромные (по тем временам) дачи Максима Танка, Михася Лынькова. Танк любил поговорить с нами, несколько раз предлагал мне оформить его поэтические сборники. Интересно, что в семьях и Танка, и Кулешова, и Василя Быкова (ну с Василем я лично дружил) говорили только по–русски.
— Расскажите о парижской художественной жизни. Остались еще те, монмартрские, монпарнасские, традиции? Ну хотя бы не в быту, конечно, а сам их дух, атмосфера?
— Художественный мир Парижа исчез давным–давно. Осталась улица метров 700 длиной, шириной не больше, чем это кафе, где находятся городские галереи. Но один владелец галереи не знает, что выставляет другой! Интересует только свое собственное дело, своя личная выгода! «Поднимется художник — не поднимется?» — это все, что их волнует. То есть люди с деньгами вкладывают в имя и просто ждут отдачи. Раньше этого было недостаточно совершенно! Сначала тебя должны были признать профессионалы. Сами творцы! Именно поэтому в знаменитых кафе Монпарнаса «Селект», «Дом», «Ротонда» шла бурная интересная жизнь: профессионалы обсуждали творчество друг друга. Теперь в кафе приходят просто поесть, попить. И зачастую это не художники в полном смысле слова, а так — парвеню, выскочки... И это не только в Париже, а уже и в Москве. И у вас так будет, когда придет рынок... Минские художники еще будут мечтать, чтобы просто была возможность кисточкой поводить по холсту, как душа того пожелает. Идет всеобщий упадок искусства. Я написал об этом статью во французский журнал по искусству «Эспри» («Мысль»). Не взяли! «Слишком резко», «не время»... Хотя я писал размышления в вопросительных интонациях. А послал в Москву — взяли. Французское общество вообще — это мечта советских коммунистов. Оно кругом опоясано социальными гарантиями. И тем не менее каждый месяц идут забастовки: борются и борются за свои права. Саркози прав — давно пришло время реформ... Вообще, парадоксальный народ: свободолюбивый, гордый, но если принят закон, более законопослушных не найти. Возмущались: как, не курить в кафе?! Не будет этого! И что? Принят закон, и француз в кафе больше не дымит.
...И тут у Бориса Заборова зазвонил мобильный. Я искренне поблагодарила всевышнего за полтора часа спокойной беседы: это и так выглядело как бонус. На «проводе» был артист Леонид Ярмольник, который уже несколько недель снимается на киностудии в Минске. Я с большим почтением «уступила» своего собеседника знаменитому московскому гостю...
Фото Юрия ИВАНОВА.
