(Окончание. Начало в «СБ» № 35.)
Свой рассказ о невероятной судьбы человеке Василии Николаевиче Рыбакове вчера мы остановили на том, что 6 июня 1944 года он стал командиром 206–й Мелитопольской Краснознаменной дивизии, в состав которой входили 806–й, 807–й и 503–й штурмовые авиаполки.
В авиации варягов не любят, поэтому приняли нового комдива весьма прохладно. Но когда он начал летать — восторгу не было предела. Настоящий ас! Его главный командирский принцип — «делай, как я» — пришелся всем по душе. Очень быстро нашел Рыбаков общий язык с ветеранами дивизии, Героями Советского Союза. Особо доверительные отношения у него сложились с непререкаемыми дивизионными авторитетами, настоящими живыми легендами — Героем Советского Союза Захаром Хиталишвили и его ведомым Героем Советского Союза Георгием Головковым. Горячий грузинский парень Хиталишвили имел больше всех боевых вылетов в дивизии (к концу войны их будет 204!), его 14 раз (!) сбивали, трижды он садился на вынужденную на вражеской территории, но всякий раз возвращался к своим. Однажды его, раненного, спасла от немцев украинская девушка. Вся дивизия стала просто боготворить Василия Николаевича, когда летчики узнали, что их комдив разрешил Захару слетать на боевом самолете (!) на поиск этой девушки на уже освобожденной от вермахта территории. Случись что — не сносить Рыбакову головы. Значит, отнюдь не случайно в его боевой характеристике присутствовали слова: «в отношении к подчиненным чуток и внимателен, в стиле руководства сочетает доступность с требовательностью и принципиальностью». Летный и человеческий авторитет нового комдива подкрепляла поражавшая всех его поистине энциклопедическая начитанность. В редкие свободные минуты он всегда был с книгой, которые огромными стопками громоздились на его рабочем столе. Кстати, о том, что Рыбаков в прошлом особист, никто, кроме начальника отдела контрразведки «СМЕРШ» дивизии майора Черного, не знал.
В резерве 206–я шад находилась недолго. 17 августа 1944 года, совершив 1000–километровый (!) перелет из украинского Волчанска на аэродром «Старина» 14–й воздушной армии, она вошла в состав 3–го Прибалтийского фронта. Все самолеты, а их в дивизии было более сотни, долетели без каких–либо происшествий и уже 22 августа вступили в бой. Представляю, как задумались, прочитав эти строки, нынешние авиационные командиры.
В небе Прибалтики
Поначалу все складывалось для 206–й шад удачно, и о ее особом статусе «страшно невезучей» стали забывать. Поддерживая с воздуха успешно наступающие в Эстонии 67–ю и 57–ю армии, летчики дивизии приняли участие в освобождении Тарту, Выру, сломили упорное сопротивление немцев у города Тырва.
Выбить немцев из Тырвы удалось дорогой ценой. Бои были тяжелейшие. Погиб Герой Советского Союза капитан С.Лобанов, огненный таран совершил лейтенант Я.Ляхов, которого Рыбаков представил к званию Героя Советского Союза посмертно. Самолет чудом вернувшегося на аэродром командира звена Василия Сидорина, летавшего в бои вместе с Ляховым, выглядел посланцем с того света: отбита половина правой плоскости, снесен киль, перебито управление элеронами, поврежден руль глубины...
В это огненное, в клочья разрываемое пулями и снарядами небо поднимался и Василий Рыбаков. Надо сказать, что многие командиры авиационных дивизий в годы войны не летали на боевые задания или делали это крайне редко. Известно немало авиационных военачальников, чьи боевые вылеты можно сосчитать на пальцах одной, максимум двух рук. И стали генералами, вся грудь в орденах. Есть даже один дважды Герой Советского Союза, не сделавший ни одного боевого вылета на Ил–2. И никто их за это не журил и анафеме не предавал. Участия в боевых вылетах вышестоящее начальство от них и не требовало. Наоборот, перед тем как подняться в небо, командир полка должен был получить особое разрешение от комдива, комдив — от командира корпуса или командующего армией... Потери у штурмовиков были очень большие, а пуля, как известно, не выбирала...
Но в конечном счете летать или не летать зависело от самого командира. В небе Эстонии подполковник Рыбаков совершил 11 боевых вылетов. Особенно часто летчики видели Ил–2 своего комдива в дни тяжелых боев под Тырвой. 4 сентября девятка штурмовиков, в составе которой был и Рыбаков, уничтожила севернее этого города батарею немецкой артиллерии, которая не давала нашей пехоте буквально поднять голову. Командующий 67–й армией генерал Романовский прислал штурмовикам не по–военному трогательную телеграмму с благодарностью. 13 сентября Василий Николаевич лично разрабатывает и осуществляет штурмовой удар 28 самолетов дивизии по переднему краю обороны противника под Тырвой, в результате которого все огневые точки противника были подавлены и пехота смело двинулась вперед. За бои в Эстонии командир 7–го Севастопольского штурмового корпуса генерал–лейтенант Филин представил Рыбакова к ордену Кутузова II степени. Командующий 14–й воздушной армией его не поддержал и наградил комдива вторым орденом Красного Знамени, а орденом Кутузова отметил наиболее отличившийся в дивизии 503–й штурмовой полк.
Освобождая Латвию, 206–я шад наносит удары по врагу у городов Валка и Валмиера. В октябре дивизию перебрасывают под Шяуляй, где она вошла в состав 3–й воздушной армии 1–го Прибалтийского фронта. Здесь, в небе Литвы, 206–я дивизия действовала крылом к крылу со своими побратимами — 1–й гвардейской штурмовой авиадивизией. Между ними вновь продолжилось «боевое социалистическое соревнование», начатое еще в небе Сталинграда.
6 октября войска перешли в наступление. В ходе его 206–я дивизия нанесла несколько удачных ударов, слава о которых гремела по всему фронту. 13 октября ее летчики обнаружили тщательно замаскированные под копнами сена приготовившиеся для удара 60 немецких танков и снайперской бомбардировкой уничтожили 8 из них. Немецкая атака была сорвана, а на стол вышестоящего командования лег подробный фотоотчет — подтверждение мастерства штурмовиков. Рыбаков добился, чтобы на каждый штурмовик его дивизии установили аппаратуру для аэрофотосъемки, поэтому в донесениях его подчиненных не было характерных для конца войны охотничьих рассказов и небылиц. 16 октября штурмовики 206–й шад рядом со станцией Мажейкяй перехватили немецкий бронепоезд и с нескольких заходов разделали его, что называется, как бог черепаху. Фотоснимок разгромленного немецкого монстра как образец мастерства летчиков–штурмовиков висел в кабинете командующего ВВС маршала А.Новикова до конца войны. Не менее громким был удар штурмовиков 206–й шад по штабу группы армий «Север» генерала Шернера. За мастерство и мужество, проявленные в боях за г. Мемель (Клайпеда), дивизия была удостоена благодарности Верховного Главнокомандующего Сталина.
После этой операции боевые пути 1–й гвардейской и 206–й вновь разошлись. Гвардейцам повезло — они продолжили участвовать в боевых действиях по разгрому врага в Восточной Пруссии, а 206–я на целых полгода застряла в Латвии. 1–я гвардейская шад за участие в боях в ходе Восточно–Прусской операции удостоилась трех (!) орденов: Ленина, Красного Знамени и Кутузова II степени. Боевая деятельность 206–й не отмечена ничем.
В тех боях незнаменитых
О боях, которые шли в Курляндии с конца октября 1944 года по май 1945 года, как советские, так и постсоветские историки вспоминать не любят. Даже в огромных научных фолиантах, посвященных Великой Отечественной, которым сегодня несть числа, говорится о них как бы вскользь.
После того как советские войска освободили Ригу, а затем вышли к Мемелю, немецкая группа армий «Север» отошла и заняла глухую оборону на Курляндском полуострове. Фронт от Тукумса до юго–восточных подступов к Либаве (Лиепае) протяженностью всего 210 километров держали 38 немецких дивизий, среди них 8 танковых и моторизованных. На одну дивизию здесь приходилось всего 6 километров фронта. Бились наши с ними ожесточенно, но безуспешно целых полгода. Шесть крупных наступательных операций, стоивших десятков тысяч жизней советских солдат и больших потерь в боевой технике, так ни к чему и не привели. Ни расчленить, ни уничтожить Курляндскую группировку не удалось. Продвижение вперед составляло считанные, обильно политые кровью километры. Немцы умело использовали пересеченную лесоболотную местность, обилие рек и озер, недостаток хороших дорог. В союзниках у них была и погода — туманы, дожди, слякоть. Не стоит забывать, что и войска, оказавшиеся в Курляндском «котле», были опытные, отборные.
О безуспешных боях в Курляндии, страшно раздражавших Сталина, не писали в газетах, молчало и Совинформбюро. Зато геббельсовская пропаганда на все лады расхваливала непобедимых рыцарей Курляндии. Для них по приказу Гитлера была даже разработана почетная нарукавная нашивка.
У блокированных в Курляндии немецких войск было очень много зенитной артиллерии. Впервые 206–я дивизия обожглась о ее плотный огонь в последних числах октября у Приекуле: потеряла 13 самолетов. Прямым попаданием зенитного снаряда в фонарь кабины был ранен в голову и командир 806–го штурмового полка подполковник Георгий Смыков, из последних сил все же дотянувший до своего аэродрома.
На долгие полгода для 206–й дивизии основными объектами атак станут цели у Приекуле, Либавы, Скрунды, Салдуса, Броцен.
Сложные погодные условия заставляли штурмовиков летать на предельно малых высотах, а значит, подставляться под плотный зенитный огонь. Не давали житья нашим летчикам и «фоккеры» из знаменитой 54–й истребительной эскадры асов «зеленое сердце». Огромные потери — в Прибалтике в дивизии погибло 45 экипажей (самолетов утрачено еще больше) — не остановили Рыбакова, и, пренебрегая опасностью, он продолжал летать на боевые задания.
В одном из районов разведка обнаружила 12–ю танковую дивизию, ту самую, которая первой вошла в 41–м в Минск и водрузила над городом ненавистную свастику. У Рыбакова с ней были личные счеты, и в удар возмездия он вложил все силы своих лучших штурмовиков, по полной отомстив за горе и страдания минчан. 14 февраля наконец–то получил по заслугам и лучший немецкий ас в Курляндии старший лейтенант Киттель (на его счету 267 сбитых самолетов, из них — 94 Ил–2). Его ФВ–190 попал под губительный огонь пушек штурмовиков Рыбакова.
21 февраля 1945 года наши войска наконец–то взяли Приекуле. Об ожесточенности боев за этот почти полностью разрушенный город — из 450 домов не уцелело и полсотни — говорит местное кладбище, на котором похоронено 23.000 погибших советских воинов.
23 февраля 1945 года в дивизии было по-настоящему праздничным. Накануне Рыбакову позвонил командующий 15–й воздушной армией генерал Науменко и сообщил, что 8 его летчиков за бои в Прибалтике удостоены звания Героя Советского Союза. Василию Николаевичу это было особенно приятно — он лично представлял своих орлов к этой высокой награде. Четверо среди них были из 807–го Севастопольского полка, который Рыбаков не без оснований считал сильнейшим в дивизии. На Ил–2 из 807–го полка он всего через несколько дней поднимется в свой последний полет.
Из боевого вылета не вернулся...
Василий Николаевич до самого последнего дня был верен своей неизменной привычке — лично проверять боевую работу штурмовых полков дивизии. К тарахтящему штабному По–2, красноносому Ил–2 комдива и его пятнистому «газику» летчики давно привыкли. И поэтому, когда его автомобиль 9 марта появился в расположении 806–го полка, никто не удивился. Полк ввиду больших потерь был выведен в резерв и занимался с пополнением — молодым летным составом. Их подготовкой Рыбаков остался доволен и уехал в свой любимый 807–й Севастопольский полк.
На аэродроме ему докладывал подполковник Беличенко, который возглавил полк в конце октября 1944 года, и с тех пор 807–й потерял всего четыре экипажа. В тот день никто и подумать не мог, что пятым, и последним, в списке потерь их полка станет экипаж подполковника Рыбакова.
В 503–й полк, который вел в тот день активные боевые действия, Василий Николаевич уже не успевал, поэтому решил проверить его работу непосредственно в воздухе, над целью. Помощник командира 807–го шап по воздушно–стрелковой службе Герой Советского Союза капитан Хиталишвили посоветовал взять в напарники — ведомым — своего неразлучного друга, Героя Советского Союза заместителя командира эскадрильи старшего лейтенанта Георгия Головкова. Головков был одним из главных летных авторитетов полка, местным Чкаловым.
Мартовский день короток, сумерки наступают рано, поэтому надо было торопиться. Два штурмовика, ревя моторами, вырулили на взлетную полосу аэродрома «Тиркшляй» и после стремительного разбега поднялись в хмурое, сплошь затянутое темными лохматыми снежными облаками небо.
В этот день наши войска в очередной раз безуспешно наступали на город Салдус, вернее, Фрауэнбург, то есть «женскую крепость». Именно так, Фрауэнбург и не иначе, называли его немцы. И никакого Салдуса, победи они в той войне, никогда бы не было. Это так, к слову, для упорно марширующих сегодня по Риге латышских эсэсовцев, слепо веривших тогда в будущее своей независимой Латвии. Попытка взять «женскую крепость» к 8 марта не удалась, и советские войска увязли не только в изнурительных кровопролитных боях, но и в грязи начавшейся весенней распутицы. С отчаянностью обреченных здесь сражалась 19–я добровольческая латышская дивизия СС бригаденфюрера Штрекенбаха из 6–го корпуса СС. Их потихоньку, метр за метром, начали теснить части 8–го эстонского Таллинского Краснознаменного стрелкового корпуса.
В пятницу, 9 марта, Совинформбюро о боях в Латвии вновь ничего не сообщило: советские войска успешно громили врага в Восточной Пруссии и Венгрии, а «на других участках фронта — бои местного значения и поиск разведчиков». Курляндия прозвучит в сводке Совинформбюро лишь 10 мая... Берлинское радио 9 марта, наоборот, горланит: «Наши части в Курляндии, восточнее Фрауэнбурга, оказывают стойкое сопротивление попыткам прорыва линии фронта, предпринимаемым большевиками при сильной поддержке штурмовой авиации». Это о них, о штурмовиках Василия Рыбакова.
Архивные документы позволяют подробно восстановить обстоятельства последнего, 66–го боевого вылета легендарного комдива: «9 марта 1945 года подполковник Василий Рыбаков самостоятельно принял решение в паре с Героем Советского Союза Г.Головковым из 807–го шап боем проконтролировать боевую работу группы самолетов 503–го шап. В 18 часов 08 минут на втором заходе на цель снарядом зенитной артиллерии был поврежден мотор. Рыбаков с курсом 170 — 165 градусов пошел на свою территорию и произвел вынужденную посадку на территории противника у южной части озера Циецерес».
В объяснительной записке старшего лейтенанта Головкова, написанной 15 марта 1945 года, сказано: «Когда Рыбаков со снижением пошел на свою территорию, по радио я ничего от него не слышал. Через 1 минуту 30 секунд он пошел на посадку, я шел сзади, фонарь кабины у него был открыт. Произвел посадку на фюзеляж у южной части озера и вкатился в кусты. Когда сделал первый вираж, наблюдал, что стрелок вышел из кабины, а Рыбакова не видел... Я услышал по радио одно слово, стрелку, видимо, передавал Рыбаков. В это время меня стали обстреливать «эрликоны», зенитная артиллерия... При третьем вираже к кустарнику, в котором находился самолет, подходили люди. Видя, что посадку на колеса производить нельзя, я пошел домой. Точно место посадки дать не могу, так как я в этом районе летал впервые».
Командующий 15–й воздушной армией генерал Науменко, который хорошо знал Рыбакова еще по ВВС Западного фронта, приказал немедленно организовать поиски комдива. Еще была надежда, что ему удастся спастись, перейти линию фронта. Но шли дни, а о судьбе Рыбакова никаких известий не поступало.
1.357–й день войны, стал для него последним. В то, что он мог попасть в плен, никто не верил. Не только потому, что знали характер своего комдива, но и по пословице «В одну воронку бомба дважды не падает». Трагическая судьба предыдущего комдива полковника Чубченкова еще была свежа в памяти...
16 марта место Рыбакова занял новый комдив — полковник Политыкин, и в этот же день летчики отомстили за своего командира: под их бомбами погиб командующий 16–й армией, участник Первой мировой войны генерал пехоты Эрнст фон Крозиг.
После того как 19 марта части 7–й эстонской дивизии захватили поселок Блидене и вышли к озеру Циецерес, раскинувшемуся аж на 10 километров, в этот район на поиски выехала группа офицеров штаба дивизии. Но, как отмечено в архивных документах, «место посадки самолета Рыбакова не установлено». В личном деле подполковника Рыбакова появилась запись: «9.3.45 г. не вернулся с боевого задания». До конца войны оставалось ровно два месяца.
16 апреля 206–ю Мелитопольскую Краснознаменную дивизию вывели в резерв. Решением Ставки ВГК ей предстояло одной из первых в ВВС переучиться на новый штурмовик Ил–10. А на место 206–й, добивать фашистов в Курляндии, прибыла братская 1–я гвардейская Сталинградская ордена Ленина дважды Краснознаменная, орденов Суворова и Кутузова штурмовая дивизия.
8 мая Курляндская группировка наконец–то капитулировала. В этот день здесь закончилось и ожесточенное воздушное шестимесячное сражение. Закончилось кровавой драмой — гибелью трех летчиков — Героев Советского Союза и 33 сбитыми немецкими транспортными самолетами Ю–52, упавшими в воду Балтики, с не пожелавшими сдаваться солдатами и офицерами Курляндской группировки.
В 23 часа боевые действия прекратились по всему фронту: 8.038 офицеров, 181.032 унтер–офицера и солдата, 14 тысяч латышских добровольцев СС сложили оружие. Во главе с командующим группы армий «Курляндия» генерал–полковником Хильпертом и командующим 1–м воздушным флотом генералом авиации Пфлюгбейлем в плен, потупив головы, проследовали 48 генералов. Среди них было немало прусских аристократов, одних только генерал–лейтенантов — 18! Еще один — генерал–лейтенант фон Боденхаузен — в последний момент сдаваться передумал и застрелился. Его примеру последовал и обергруппенфюрер Крюгер. Впоследствии четверо из генералов по приговору трибунала угодили на виселицу, остальные получили лагерные сроки. Репатриации в 1955 — 1956 годах не дождались только 10 из них — скончались в лагерях, остальные вернулись в фатерланд. Вернулся и сдавшийся вместе со своей одиозной 19–й добровольческой латышской дивизией СС группенфюрер Штрекенбах.
Так закончилось незнаменитое шестимесячное Курляндское сражение, битва, о которой многие советские люди даже не подозревали. Среди ветеранов — участников тех боев даже ходил такой анекдот: «Едут Жуков и Рокоссовский из Берлина на Парад Победы в Москву. Вдруг слышат — стрельба! Остановились, спрашивают: «Что за пальба, война ведь закончилась». Местные отвечают: «Это Баграмян немецкие войска в Латвии добивает...»
А что до Парада Победы, то 206–й штурмовой дивизии выпала великая честь представлять на нем прославленную штурмовую авиацию. Но невезучей 206–й вновь не повезло. Успешно отлетав генеральную репетицию, в день парада, 24 июня, Ил–10 в небо, увы, не поднялись — подвела погода.
Считать погибшим за Родину
Извещение о том, что подполковник Василий Рыбаков не вернулся из боевого вылета, его семье выслали только 26 апреля 1945 года. В штабе дивизии еще долго надеялись на чудо. Но его не произошло. Отгремели бои, допрошены пленные — ничего.
В конце июля 1945 года жена Рыбакова Анастасия Григорьевна обратилась в финчасть Минского областного комиссариата за назначением пенсии, которая ей полагалась за без вести пропавшего на фронте мужа.
О том, что случилось с комдивом после вынужденной посадки, наверное, никто никогда бы ничего не узнал, если бы не вернувшийся из плена воздушный стрелок из его экипажа сержант Виктор Кондрашов.
Сели они рядом с зенитной батареей, на территории, занятой латышскими эсэсовцами. Шансов спастись почти не было. Долго бежать Рыбаков не смог. Во время посадки был сильный удар самолета о землю, сказалось давнее ранение позвоночника. Пока были патроны — отстреливался. Когда остался последний, он приказал Кондрашову уходить, а сам, не желая попасть в руки к эсэсовцам живым, застрелился. Поступил так же, как и его лучший друг, Герой Советского Союза генерал Копец в 1941–м...
О последнем бое своего мужа Анастасия Григорьевна узнала из письма начальника штаба 206–й дивизии гвардии полковника Соковых: «Уж коль было суждено Василию Николаевичу погибнуть, то погиб он как герой, не запятнав свою офицерскую честь...»
Но пройдет еще немало времени, пока будет найдена могила комдива и установлен памятник. Свое упокоение он нашел на братском кладбище у хутора Ванаги Броценского поселкового совета Салдусского района Латвии. Похоронен Василий Николаевич рядом с воинами 7–й эстонской стрелковой дивизии, погибшими при освобождении этих мест от фашистов в марте 1945 года.
И только лишь 5 декабря 1989 года приказом заместителя министра обороны СССР по кадрам генерала армии Дмитрия Сухорукова за № 283 был отменен приказ Главного управления кадров № 0553 от 18.03.1947 г. «Об исключении из списков Вооруженных Сил подполковника Рыбакова В.Н. как не вернувшегося с боевого задания», то есть пропавшего без вести. В тот декабрьский день наконец–то вернулся из небытия, из своего последнего 66–го боевого вылета на штурмовике Ил–2 807–го шап Василий Рыбаков.
И до сего дня, напоминая о невероятной судьбе крылатого чекиста Василия Рыбакова, в строю российской авиации находится тот самый 807–й Севастопольский авиаполк — лучшая в армейской авиации наших соседей часть, вооруженная штурмовыми вертолетами Ми–8 АМТШ «Терминатор» и Ми–28Н «Ночной охотник», отметившая в 2012 году свое 70–летие и получившая из рук Президента В.Путина орден Кутузова.
Надеюсь, что в нынешнем, юбилейном для белорусских военных контрразведчиков году (в декабре — 95 лет!) имя крылатого чекиста Рыбакова наконец–то будет увековечено в Беларуси, найдется ему и достойное место в экспозиции музея истории Великой Отечественной войны в Минске, вспомнят бывшего секретаря комсомольской организации Шкловского района Василия Рыбакова как в БРСМ, так и на родной Могилевщине. Жаль, конечно, что в недавно увидевшую свет красочную энциклопедию о городах и весях Могилевской области, где рассказывается и о его родных Бушляках, уже не впишешь в перечень знаменитых и заслуженных уроженцев имя человека–легенды Василия Николаевича Рыбакова.
А еще лелею надежду, что все же найдутся люди, которые побывают в этом году в Латвии, у памятника Рыбакову, и возложат цветы — от всех нас, от его земляков. Мудро сказал как–то маршал Победы Константин Рокоссовский: «Нельзя научиться любить живых, если не умеешь хранить память о мертвых».
