Храбрость — это здравый смысл...

Есть юбилеи и есть годовщины. И разница между ними такая, как между радостью и печалью.

Трагическую дату 65–летия со дня начала Великой Отечественной войны, разумеется, никто не готовился отмечать в общепринятом значении этого слова. Но помнить ее как отметину в общей судьбе страны мы обязаны.

Потому так и спешили исследователи из Национального архива республики вместе с коллегами из других архивов, владеющие самой главной правдой войны — документальной, при подготовке своего уникального сборника под названием «Беларусь в первые месяцы Великой Отечественной войны».

Они успели уложиться к намеченному сроку. Издали книгу точно к памятной годовщине. Труд, который им пришлось проделать, можно без преувеличения назвать титаническим. Слишком многое довелось перелопатить и во многое окунуться. Заново оценить увиденное и представить на суд потомков 84 документа, большинство из которых обнародовано впервые. Например, чудом обнаруженный отчет «О деятельности правительства республики с 22 июня 1941 г. по 22 апреля 1942 г.», где есть и такие вроде ничем не примечательные строки: «Из имеющихся в республике на 20 июня 1941 г. зернопродуктов 151.475 тонн, в том числе муки 67.913 тонн, ...уничтожено 42.500 тонн, осталось в тылу противника, которое частично роздано крестьянам, 27.745 тонн». Пережившие войну помнят, как пахнет горелое зерно...

В сборнике, как подсчитали сами составители, приведено 1.769 фамилий действующих лиц — причем на 293 из них даны краткие биографические сведения.

Только тот, кто «одушевлял» статистику подобным образом, может представить масштаб проделанной работы.

Но не только в объеме изученных документов (а часть из них даже пришлось запрашивать у российских исследователей) дело. А еще в том, что авторы решили и решились показать самые первые месяцы войны — самые горькие ее страницы. Да, были потом и более кровавые, и более драматичные. Но грань перехода из мирного бытия в ужас бомбежек и страданий ни с чем сравнить нельзя. Это даже не полынная — это пахнущая головешками сожженных хат и разбомбленных домов горечь первых поражений, тяжелых отступлений, массовой эвакуации, да какой эвакуации — многотысячных толп спасающихся беженцев...

Так было, и забывать этого, называя пораженчеством, упадничеством и клеветой, нельзя. Горькую правду войны надо знать и помнить. Об этом и шла речь в Национальном архиве на презентации книги, отрывок из которой мы и предлагаем читателям.

Людмила СЕЛИЦКАЯ, «СБ».

Дневниковые записи писателя Янки Мавра

22 июня. Война! Город приготовился к долгой войне. На всякий случай ожидали ночной бомбардировки, но ее не было.

23 июня. Масса наших самолетов. Целый день шум в воздухе. И среди них вдруг зловещий длинный самолет врага. Стрельба по нем, погоня. Но на аэродром бомбы сброшены. Лошица сожжена. Весь день сновали над городом «безвредные» немецкие самолеты. Ночью снова тишина. По плану в этот день немцы уничтожали Молодечно, Лиду и др.

24 июня. 9 часов — стальной густой треугольник из 40 самолетов. Город запылал. А дальше — через каждые 15 минут. «Хоть бы передышку дали!» — крикнула одна женщина в очереди за хлебом. Пришла страшная ночь. Море огня и дыма. Часа в два вдруг взрывы бомб. Но самолетов нет. Оказывается, это были бомбы замедленного действия. Мужественная смерть электростанции.

25 июня. Продолжение бомбардировки. Самолетов немного, но методично, через 15 — 20 минут. Наши зенитки немного постреливают, но стычки в воздухе ни одной. Немцы полные хозяева, летают низко. Утром узнаем, что город оставлен властями. Каждый стал думать сам о себе, т.е. пешком, кто в чем был, ринулись на восток. Наша соседка погрузилась, и поехала машина, а ребенок остался. Якимович и его жена, Лыньковы, Гурские, Скоковы, Гришнеры.

Сказочный город и освещение. И «они» в воздухе, бомбят. Скелеты домашних скарбов. Жареная курица на родном пепелище. Мирно горящая школа. Вереницы пеших беженцев. «Слава богу, спаслись от бомбежки!» Но... на дорогах то же самое! Прячущиеся по лесам толпы мобилизованных. Самолеты, цепляющиеся за деревья. Чьи? Иногда он обстреливает, иногда его обстреливают, иногда так. Навстречу одиноко и сиротливо ползут на лошадях 4 гаубицы. Две цистерны прячутся в лесу. Тихо, спокойно, безлюдно, сонно. Неужели есть человек, который управляет здесь?

Вечереет. Подошли к тихому лесному полустанку Озерище. Тишина, спокойствие. Вяло выгружаются с платформ грузовики. Один за другим проходят из Минска составы, даже прошел последний «нормальный» пассажирский скорый поезд. Полупустой, но не остановился. Многие пошли пешком на следующую станцию — Колодищи: там поездам «полагается» останавливаться.

Мы влезли в товарный вагон разгружаемого состава, который отправится «через час». Солнце заходит. Тишина. Наконец–то можно отдохнуть от бомбардировки! Но нет: снова трескотня, бомбы... А в закрытом вагоне, ничего не видя, это гораздо хуже, чем раньше. Хоть бы скорей поезд тронулся! Ночью немец не бомбит и можно было бы спокойно доехать до Борисова (километров 70). Но поезд стоит. И все время наполняется беженцами. Чего поезд ждет? Бомбежки, что ли? Нервы напрягаются. С ужасом ждем рассвета... Так простояли всю ночь. А слухи – один фантастичнее другого... «Взяты Кенигсберг и Данциг». «Берлина нет». «Гитлер ранен и бежал». «Взяли Румынию и... Турцию».

26 июня. Тронулись с рассветом, когда действительно началась бомбежка и пулеметный обстрел. При каждом налете поезд останавливается, а так как налеты беспрерывные, то за весь день мы проехали км 30 — 40. Нервы!..

Два красноармейца. Один снял шапку и вытер пот. Истошный крик одного дяди: «Ты кому это кепкой махал? Держите его!» Человек 20 сразу поверило. Схватили его. Потребовали документы. «Немецкий документ!!!» — завопил один бледный парень. «Сдали шпионов», а через некоторое время схватили одну девицу. Та кричит: «Мама!» Ее тащат. Мама кинулась спасать. «Привлечены» к ответу.

А самолеты регулярно, методично прилетают с одной и той же стороны, пролетают над поездом, улетают к Борисову, затем возвращаются и обстреливают нас из пулемета. Некоторые кидают бомбы тут же, на жалкую избушку (два случая), на шоссе за несколько десятков метров от нас. И два раза за один рейс поезд останавливается, и пассажиры в ужасе мечутся. Хуже всего бывает, когда красноармейцы начинают метаться, тогда «штатские» совсем с ума сходят. И наоборот: пример спокойствия так же эффективен. В этом пришлось убедиться на своей шкуре. Я и дочь довольно скоро привыкли к обстрелу, учли степень опасности, освоились с положением — и были спокойны. И тогда ко мне стал тянуться весь вагон: спрашивать, что делать им? Куда ехать? Куда мы едем? Скоро ли приедем? Почему мы стоим? Скоро ли поезд тронется? Что с нами будет впереди? Победим ли мы немца? Будет ли самолет нас бомбить? Попадет ли в нас? и т.д. до бесконечности. Я сидел спокойно в углу и ни во что не вмешивался, но на меня смотрели как на обладателя секрета спасения. Если бы я сказал: вылезть и пойти в лес, в болото — все беспрекословно последовали бы за мной. Им всем хотелось, чтобы я взял эту власть, они намекали на это. И только потому, что я был спокойным.

Вот человек соскочил на вспаханное поле и пополз по нему, след оставляет, пылит. Чего он ползет? Куда? Зачем? Самолет пролетает в стороне. Теперь я убедился, что храбрость — это здравый смысл. Дочь моя (16 лет) очень и очень боится, но в глазах спутников она храбрая, потому что не мечется и ориентируется в положении.

Под вечер эшелон прочно стал между Смолевичами и Жодино. Самолеты хозяйственно снуют и бомбят шоссе и избушки. Справа догорают две избушки, общей стоимостью во много раз меньше бомбы. Вот самолет совсем опустился и долбанул другую избушку. Один из тройки вдруг загорелся и камнем упал. Взрыв. Радостные крики у нас. Каждый самолет считает своим долгом обстрелять нас из пулемета.

Толчок. Впоследствии узнали, что сзади эшелон стукнулся в нас: три платформы взгромоздились друг на друга. Есть жертвы.

Пролетело 9 тяжелых бомбардировщиков. Сейчас они будут возвращаться назад. Одна женщина закричала: «Сейчас они вернутся! Кто хочет, пусть ждет, а кто хочет, пусть уходит». И сейчас же поднялась паника: десяток семейств со всем имуществом кинулись из вагона. Нас осталось семейств шесть. Почему они побежали именно теперь? Через некоторое время вернулись.

Темнеет. Тишина. Может быть, сегодня уже не будет? Нет, еще летят. У кого–то опрокинулась бутылка. Все на него: «Осторожней! Чего стучишь!» Кто–то громко слово сказал. Все на него: «Тише!» Принесли двух раненых. Строгий дядя, впоследствии удравший.

Он все командовал...

Страшная ночь. Тишина. Вздрагивания и раздражительность. Битва. Раненые. Газы! Изгнание. Возвращение. Снова тишина. Канонада. «Ошибка!» Силуэты танков. Тишина. Снова «ошибка». Дрожащий молодой человек. Рассвет. Таяние эшелона. «Сборы» в дорогу (раненым — подушки и калоши, чайник, даже кружку).

Пешком в Борисов (30 км).

«Каждый решает этот вопрос по–своему!» Безлюдье. Воронки. Хозяйственные самолеты. Поскрипывание танка за насыпью. Наш самолет над кустами.

Одичавшая жена командира. Мать и трое детей. «Три капитана» с венками из колосьев. Вещи по дороге. Машина и труп шофера. Хромой и придавленный. Наш самолет над кустами. Странный танкист–командир.

Самолеты летят и бомбят Борисов. Значит, там то же, что и в Минске. Значит, мостов там нет. Как переправиться через Березину? И стоит ли идти туда? Таковы чувства были у всех пешеходов. И вдруг парень на рельсах: «В Борисове все благополучно; мосты целы; поезда ходят». Как ринулись все вперед! Осталось 12 — 15 км.

Горелый лес — граница бомбежки. Свисток паровоза! Бронепоезд, красноармейцы на площадке, жизнь, активность! Вот граница бомбежки. Какой контраст с безжизненной полосой, где хозяйски работал враг на самолете.

Попали на машину. Переехали на тот берег Березины. Вот где конец бомбежке! Но... воронки на шоссе. Разбитые машины. Беженцы, войска, движение, потому что ночь.

Крупки. Здесь, вероятно, можно спокойно сесть в поезд. Но... с трудом втиснулись на платформу под трактор. Повторилось путешествие из Озерищей. Точь–в–точь такое. Те же самолеты, тот же обстрел и паника. Станции самоэвакуируются (Толочин). Жажда. Ползущая по ниве и куляющаяся машина. То же состояние на много часов.

Под вечер приезжаем в Оршу. Первая встреча: пузатые кони, горелое белье, труп на полотне. Въезжаем в гущу составов и за нами — самолеты. Они сейчас будут бомбить гущу. И деться некуда. Хоть бы один день отдыха! В Орше чувствуется хаос... Стоим ночь. Полдня. (Добывание в дороге воды, пищи.) Выехали с новым, специальным эшелоном. Куда? Государственная тайна. Наша разведка разузнала: Пенза. Поехали. Вот теперь отдохнем от самолетов! Но... нет! Подъезжаем к большому красивому городу, на горах. Смоленск? Нет. Витебск. Почему? Витебск — первый организованный город. Самолеты здесь отбиваются и продукты есть.

Опять на север. Озера. Невель, Великие Луки! Куда нас везут? Тайна. В Великих Луках последний обстрел. А дальше — Бологое, Рыбинск, Ярославль, Иваново, Леденево*.

Умирающая мать в будке **.