Должно ли у актера–комика быть выдающееся чувство юмора, а у героя–любовника — внушительный донжуанский список в реальной жизни? Где заканчивается искусство и начинается реальность? Почему нам по–прежнему так интересно посмотреть на людей кино и театра без грима? Кажется, тридцатилетний актер Белорусского государственного молодежного театра Иван Щетко, влюбивший в себя зрителя после многочисленных ролей в сериалах, рекламе и большом кино, спектаклей «Поздняя любовь», «Академия смеха», «Очень простая история», живет в своей параллельной реальности, там, где юмор, шутки, гротеск и буффонада. Но оказывается, в реальной жизни Ивана занимают вполне земные вещи.
— Иван, как вам удается так часто сниматься, переживая все потрясения и дрязги, происходившие в вашем театре? Только не говорите, что исключительно благодаря работе.
— Действительно, только благодаря ей. Я бы доплачивал, чтобы только выходить вечером на сцену. Вот у меня неделю нет спектакля, я ничего не репетирую...
— Это разве бывает при вашей занятости?
— Раньше бывало... Я себя очень плохо чувствовал без сцены, без зрителя. Мне нравится эта профессия. Когда начинаешь ею овладевать, ничем другим заниматься уже не интересно. Еще и деньги кое–какие платят... Вот только мне тридцать с лишним, до сих пор живу в общежитии. С квартирой — ни просвета, ни привета.
— Есть разница в том, каким вас видел режиссер Котовицкий и каким сейчас видит Абрамов? Тяжело это — подстраиваться под чужое режиссерское видение?
— Я всегда играю, что дадут. Ролей никогда не просил, не выклянчивал. Зрители приходят, видят меня — смеются. Замечательно.
— Клоунское начало не входит в противоречие с амбициями драматического артиста? Не надоедает смешить?
— Главное, чтобы зритель с тобой переживал. Когда он переживает, тогда и начинается театр. Тут уже все зависит от мастерства. Мне кажется, у меня иногда получается. Но мои настоящие роли еще впереди.
— Иван, вы актер крайней индивидуальности, а сейчас, мне кажется, она из кино вымывается. Индивидуальности не нужны.
— Почему же? Индивидуальность, например, необходима в современной рекламе. Последняя работа такого рода, в которой я был занят, вообще снималась в Сибири.
— И что рекламировали?
— Пельмени.
— Не обидно?
— Нет. Я тоже раньше думал, что не буду сниматься в рекламе, не буду играть эпизоды, не буду озвучивать ролики на радио, буду играть только большие роли. Все это чушь. Есть работа, актерский хлеб. Хотя жаль, что у нас все еще мало настоящего авторского белорусского кино. Не знаю, когда оно появится.
— Но у вас же был опыт работы в короткометражке Кудиненко.
— Я бы не сказал, что «Оккупация...» блещет какими–то особенными художественными качествами. Потом уже был сериал «Супермаркет». Я сделал для себя выписку, в каких роликах и фильмах я снялся. Рекламных роликов получилось 36, фильмов — 30. У Дмитрия Астрахана тоже снимался... (Изображает кричащего на съемочной площадке режиссера. — В.П.) Его проблема в том, что он еще и за всех сыграть хочет. Но сейчас, мне кажется, он больше зарабатывает деньги, чем занимается творчеством. Вот ранний его фильм «Ты у меня одна» — просто шикарный. И актеры там хорошие: Збруев, Неелова... Это высший актерский пилотаж. Существование без вранья. К нему надо стремиться.
— Иван, у вас были за последний год в работе психологические травмы? Роль, на которую рассчитывали, например, не получили.
— Нет. Нужно понять одну такую вещь: переживания — норма жизни. Главное, не обижаться ни на судьбу, ни на коллег. Всегда закладывать в работу какую–нибудь хорошую мысль, чтобы она вела тебя к определенной цели. Я рад, что у нас в театре сейчас здоровая атмосфера. Пришли новые ребята, влилась новая кровь. При этом в хорошей форме наши мэтры — Сергей Журавель, Александр Шаров, Сергей Шарангович. Модест Модестович пришел и расставил точки над «i». Проблема в другом: у нас очень маленькая труппа. Если бы человек 70 — 80, чтобы на одну роль было два человека.
— Ваня, вы производите впечатление неисправимого оптимиста. Неужели все так хорошо?
— Почему хорошо? Иногда посещает ощущение, что театр, например, государству не нужен. Сидят чиновники в кабинетах, и им на нас наплевать.
— Ясно: чиновники не изменились, а как за эти годы изменился зритель?
— Зрителя стало много, люди хотят смотреть новое кино, ходить в театр. Да и что такое 200 мест в зале? Это немного. Билеты у нас дешевые, людям по карману. Да и сарафанное радио работает. Даже Астрахан на «Хитроумную влюбленную» приходил. Хохотал на весь зал.
— На любой съемочной площадке сейчас каждая минута на счету. В театре свободного времени больше, отсюда — различные искушения... Говорят, Модест Модестович искоренил в театре присутствие «зеленого змия»?
— Кого?
— Выпивки.
— Конечно. «Зеленый змий» у нас в театре полностью искоренен. Но за театром — никто же не знает, может, какой актер и «зеленит» себе тихонько... А в театр приходит — и вроде бы опять не зеленый, а беленький (смеется).
— Над чем собираетесь работать?
— Ну... Ближайшие творческие планы — это ремонт на 18 месяцев. «Полоумный Журден» — последняя премьера до ремонта.
— С временной площадкой уже определились?
— Уедем за границу! (Хохочет.) Поедем с гастролями в Столин, Колодищи, Ивенец, Молодечно.
— Ваня, ну ремонт–то нужен? Чем плохо — обновить театр?
— Конечно, ремонт — это всегда хорошо.
— Правда, для театра — стресс. И декорации при перевозке могут пострадать.
— Да все наверстается. Старые декорации надо выбрасывать, покупать новые.
— Тогда что же вам пожелать? Чтобы вернулись в обновленный театр с новыми силами, с новыми ролями. И конечно же, порадовали нас своей колоритной фактурой в интересном жанровом кино. Ау, режиссеры!
