Жили — не тужили жители этой уссурийской деревни до тех пор, пока однажды не поселился у них в старом заброшенном домике мрачный и неопрятный тип с небритой физиономией и недобрыми, хищными глазами. Звали его Романом.
Поначалу все решили, что он бомж, или бич, так называют бомжей в тех краях, но, как выяснилось в дальнейшем, был у него и паспорт с пропиской в их деревне, и даже мощная немецкая винтовка. Но будет ли этот пришелец заниматься охотой или не будет — никто пока не знал.
Начал он с того, что отремонтировал свою избушку, огородил густым частоколом двор и огород, привез на мотоцикле «Урал», которого у него поначалу не было, огромную и злую собаку из Уссурийска. Затем в свободных охотничьих угодьях, чуть в стороне от закрепленных за госохотниками участков, построил избушку-зимовье и неподалеку от нее соорудил солонец для приваживания зверей. А когда начался осенний охотничий сезон, все местные охотники увидели, что солонцы, которые всегда очень активно посещали копытные и крупные хищники, вдруг перестали их привлекать.
Догадаться было нетрудно: они обработаны какой-то жидкостью, отпугивающей зверей, и было предельно ясно, что протравил их новосел, чтобы перевести все зверье на свой солонец.
Такого наглого попрания негласных охотничьих канонов еще не было в их краях. Поэтому, посовещавшись, решили серьезно поговорить с негодяем и отправились к его дому. Но во двор войти не осмелились, так как его свирепая собака бросилась им навстречу. На остервенелый лай псины вышел ее хозяин с винтовкой в руках.
— Чего хотели, мужики? — прорычал он.
— Да вот пришли предупредить тебя, что если не перестанешь паскудничать на наших солонцах, то в очень скором времени твоя собака без хозяина останется.
— А вы сначала докажите, что это я паскудничаю, тогда и пугайте! Я пуганый уже! И не такими, как вы! А сейчас пошли вон от моего дома! И чтобы вам было ясно, что я не лыком шитый, посмотрите, как я стрелять умею.
Он вскинул винтовку и выстрелил по двум пролетающим мимо, метрах в пятидесяти, сорокам. Одна из них брызнула выбитыми перьями и рухнула на землю. Роман молниеносно передернул затвор и следующим выстрелом сбил другую птицу.
— Видели? Так что, если попытаетесь подкараулить меня в тайге, всех выложу. И не моя собака останется без хозяина, а ваши бабы и детки! Ясно я выразился? — захохотал он.
На том они и расстались.
С той поры у многих охотников промысел изюбрей и коз резко сократился. Добывали они теперь только кабанов и медведей с помощью собак. Да соболей и прочих пушных зверушек капканами и ловушками. А вот у Романа дела охотничьи процветали. Очень часто гонял он тяжело груженный «Урал» в Уссурийск и Арсеньев. И когда земля покрылась снежным покровом, охотники не увидели следов могучего владыки местной тайги — тигра. Значит, этот выродок и его убил.
Но как докажешь, что именно этот человек совершил гнусный поступок, если при обыске у него дома и в зимовье милиция обнаружила только две заячьи шкурки, а немецкая винтовка была зарегистрирована, и охотничий билет у Романа имелся.
Беспредел Романа в тайге продолжался целый год, и будь местные мужики более безрассудными, то не вернулся бы он однажды со своего бандитского промысла. Но кому охота за эту мразь в тюрьму садиться? Так и терпели охотники все его мерзкие поступки.
К концу следующего лета, в момент созревания сои, на поля с этой культурой устремились почти все таежные обитатели, и в первую очередь копытные. Даже медведи любили полакомиться соей, а если повезет, то и кабанчика какого-нибудь зазевавшегося придушить на этом поле.
К этому времени и тигр новый объявился в районе их деревни. И пришел он, по утверждениям охотоведов, из верховьев реки Бикин, где девственная тайга хищнически уничтожалась наглыми бандами заготовителей.
Вскоре и этот тигр пропал. И это был откровенный и наглый вызов не только закону, но и всему честному сообществу таежных жителей и охотников. Госохотинспекция в те времена практически бездействовала. Мало того, и сама грела руки на уничтожении диких зверей, занесенных в Красную книгу.
И решили охотники втайне от других жителей сами ликвидировать браконьера. Но, к великому счастью, вмешалось провидение, и Роман погиб лютой смертью не от рук людей.
Повадился он и на большое поле созревающей сои, которое посещали и местные охотники. Но и там старожилам не везло.
Вопреки устоявшимся традициям, места засад там не распределялись и лабазы не сооружались. Располагались охотники в основном на близлежащих копнах сена или на удобных ветках деревьев. Кто где хочет. На расстоянии не менее пятидесяти метров один от другого, на одной линии. Но Роман и здесь порушил их традиции и устои. Напротив самого привлекательного выхода кабанов и других копытных на кормежку, где пологий склон сопки густо зарос кедровником и эти могучие деревья прямо нависали над краем соевого поля, он соорудил лабаз на дереве. И не было ни одной ночи, чтобы под выстрелом его винтовки не падали на землю убитые звери. И вот однажды вечером при моросящем дождике сидел этот хищник на своем лабазе и ожидал очередную жертву. Видимость была не особенно хорошей. Двое местных охотников сидели в засадах неподалеку на копнах, и когда напротив одного из них появился силуэт зверя, вроде как кабана, метрах в восьмидесяти, он даже не стал стрелять, чтобы не искалечить его неточным попаданием. Но когда зверь поровнялся с лабазом Романа, грохнул выстрел его винтовки, и отчаянно закричал медвежонок-прошлогодок. Слышно было, что и Роман радостно и восторженно заорал, и видно было, как он бросился к раненому медвежонку, чтобы дорезать его. Когда он сделал это, раздался яростный рев матери-медведицы, а затем жуткий вопль человека.
Дождавшись рассвета, свидетели ночной драмы подошли к месту кровавой расправы дикого зверя над давно озверевшим человеком и увидели мертвого Романа. Но медвежонка там не было. Его унесла мать-медведица…
